Знаменитое мюнхенское пиво безвкусно. Григорий выпил полкружки и ощутил во рту горечь. Да и холодно в баре так, что замерзли ноги. Самое простое — зайти в кабаре вечером. Не хочется! Тогда придется заночевать в Мюнхене. Мария не знает, что он уехал из Берлина, и очень нервничает. Он не мог, не успел ее предупредить, а теперь сам волнуется: его тянет в Берлин, словно в собственный дом. Честно говоря, в какой-то мере он и стал его домом: там Домантович, Мария, где-то в дебрях города затерялся Карл Лютц. Бедняжка Карл. Григорий все время думает о нем, даже написал ему до востребования. Как директор бюро розыска, совершенно официально проверил, забрал ли абонент № 260 свою почту, и выяснилось: все его письма лежат на месте, вот уже три месяца за ними никто не приходит. Значит, и его письма Карл не получил. Уехал куда-нибудь или что-нибудь случилось? Надо разыскать его брата. Используя возможности, какими обладает бюро, сделать это будет не так трудно. Даже не придется самому приниматься за поиски, просто надо написать заявление от чьего-нибудь имени. Как он об этом не подумал раньше? Есть еще один канал — разыскать мать Курта, но это опаснее, чем брата. Не может быть, чтобы Курт не написал Лютцу о своем намерении переехать в Германию. Может, эти двое уже встретились и теперь тоже его разыскивают?
Посетителей в баре стало больше. Окно, у которого стоял столик Григория, затуманилось. Через стекло ничего не видно, надо уходить!
Расплатившись с барменом, Гончаренко поднялся. Он напрасно провел в этом баре почти час.
Еще раз пройдя по Бриеннерштрассе, он поглядел на дом и вдруг подумал, что его, возможно, разыскивает Нунке. Утром, сразу же после завтрака, шеф еще раз отправился в Пуллах, на ходу бросив, что сегодня вечером они, возможно, выедут в Берлин. Надо позвонить хозяйке квартиры и сообщить, что ее квартирант Фред Шульц вернется часа через полтора. Раздумывая над тем, откуда позвонить, Григорий вспомнил, что, проезжая в такси по Леопольдштрассе, видел будочку, похожую на автомат.
Это действительно был автомат, к тому же действующий. Нетерпеливо поглядывая на спину женщины, которая безостановочно тарахтела в телефонную трубку, Григорий не выдержал и постучал пальцем по стеклянной дверце. Женщина сердито оглянулась, и вдруг в глазах ее вспыхнула радость. Не договорив, она бросила трубку.
— Вы? — удивленно воскликнула она, приоткрыв дверцу.
— Джованна? — с таким же искренним удивлением воскликнул Григорий. Столько ждать, пока она выйдет из дому, и встретить совершенно случайно, когда уже даже перестал надеяться.
— Мадонна миа! — смеялась и чуть не плакала девушка, пожимая Григорию руку. — Как будто я снова в Риме, как будто… — смех ее вдруг оборвался, по лицу промелькнула тень.
— Вот уж не ожидал встретить вас в Мюнхене.
— Подумать только, что мы живем в одном городе.
— Я тут проездом. Если справлюсь с делами, сегодня же выеду.
— В Италию? — быстро спросила Джованна.
— В Берлин.
— А-а, — разочарованно протянула девушка и снова оживилась. — А мы с Дэвидом тоже должны ехать в Берлин! Он именно там подыскивает помещение для своего бюро… Знаете что? Я вас не отпущу! Ну, доставьте мне удовольствие, позавтракаем вместе. Я угощу вас не осточертевшей яичницей с беконом, а настоящими спагетти под таким соусом, что пальчики оближете. Вы даже не представляете, какое для меня счастье встретить вас в этом гадком Мюнхене.
Джованна просила так искренне, такая неподдельная радость играла у нее на лице, что у Григория не хватило силы отказаться.
— Хорошо, соблазнили своими спагетти, — засмеялся он. — В моем распоряжении есть час, и я с радостью проведу его с вами.
Они повернули назад, подошли к лестнице.
— Ой, — вдруг вскрикнула Джованна, — у меня ведь не убрано. Знаете что? Вы медленно-медленно поднимайтесь к шестой квартире, на площадке немного подождите. А я побегу вперед и мигом приберу все свое тряпье. Ладно?
Каблучки девушки уже выбивали дробь. Григорий вынул сигарету, закурил. Веселой кипучей экспансивностью, свойственной итальянцам, повеяло на него — казалось, холодное осеннее небо разорвал солнечный луч. Он нарочно останавливался на всех площадках, пока не выкурил сигарету. Потом отшагал еще один марш и оказался возле квартиры № 6. У порога его ждала Джованна.
— О, мадонна миа, я думала, вы сбежали! Испугались, что увидите разгром, и удрали. Но я проворная.
Что это так, можно было догадаться, окинув комнату небрежным взглядом. По ней словно промчалась буря и смела в одну кучу все разбросанные вещи. Они выпирали из-под одеяла, поспешно накинутого на кровать, громоздились под шалью на небольшом столике в углу. Зато центр комнаты был свободен, стол покрыт красивой скатертью, в низкой круглом вазе пламенели багряные и оранжевые листья, высушенные утюгом.
— Отличный букет.
— Правда? — Джованна обрадовалась и осторожно кончиками пальцев прикоснулась к хрупким листьям. — Когда мне становится очень грустно, я ставлю букет прямо напротив кровати и гляжу, гляжу, пока перед глазами не начинают прыгать солнечные зайчики. И тогда мне кажется, что это само лето, само горячее солнце посылает мне свои приветы. Странно, правда?
— Не странно, а хорошо, только очерствевшее сердце не замечает тех чудес, которые дарит нам природа.
— А Хейендопф называет мой букет кучей сухого мусора и уже несколько раз хотел выбросить его на помойку.
— Ну, Хейендопф…
— Давайте о нем не вспоминать. Я сейчас на минуточку сбегаю на кухню, поставлю воду для спагетти. А соус я приготовлю здесь. Не возражаете?
— Наоборот, я люблю смотреть на женщин, когда они возятся по хозяйству. Я рано потерял мать, и мне всегда не хватало ощущения родного очага в точном значении этого слова.
Вернувшись, Джованна вынула из серванта какие-то бутылочки, баночки, пакетики и с воодушевлением стала что-то растирать, смешивать, солить, перчить, все время пробуя смесь, то кривясь, то смешно морща нос и с аппетитом причмокивая.
— Все! — наконец удовлетворенно оповестила она. — Осталось лишь прокипятить. — Джованна исчезла в кухне и минут через пять вернулась с подносом, на котором дымились в тарелках спагетти и стоял соусник с подливкой.
— Ну как? — спросила она взволнованно, когда гость попробовал приготовленную еду.
— Замечательно! Таких не найти в лучших ресторанах Рима. Вы колдунья.
— Ха, рестораны! Во все приправы надо вложить душу. Так, по крайней мере, говорила моя мама.
— Она, надеюсь, жива и здорова?
— Тоже умерла, когда я была совсем крохотной. Отец женился второй раз, бросил меня на тетку и уехал с женой неизвестно куда. Эх, не хочется вспоминать!
— Она была злая?
— Просто несчастная, а потому очень раздражительная. Неудачно вышла замуж. Дядя Эмилио был не то чтоб плохой, скорее неудачник. Они сразу влезли в долги, а тут один за другим — дети. Да еще я в придачу. Вот тетка и орала целый день, проклиная кого-либо из нас или опостылевшую жизнь. Когда я подросла, меня охватил страх: неужели и мне суждена такая жизнь? Сразу состариться, не успев расцвести? Ну, я и подалась в Рим… Казалось, тут больше шансов пробиться. А что вышло? Раньше бедствовала, а потом стала голодать, ведь у таких, как я, единственный шанс — панель. Мне же хотелось остаться честной девушкой. Счастливый случай свел меня с одной старой синьорой-косметичкой, у которой была небольшая практика. Я служила у нее бесплатно, только за еду, зато она обучила меня профессии маникюрши. Тогда это казалось вершиной карьеры, полетом вверх. И впрямь, устроившись в парикмахерской, я впервые почувствовала под ногами хоть какую-то твердую почву, раньше мне казалось, что я ступаю по трясине, которая вот-вот засосет… Ой, что это я! Нашла чем развлечь гостя. Давайте лучше пить кофе и говорить о чем-нибудь веселом.
— А мне было бы приятнее, если бы вы считали меня не гостем, а другом, для которого не выбирают ни слов, ни тем для разговора.
Джованна с благодарностью поглядела на своего собеседника.
— Спасибо, Фред! Как странно, я видела вас дважды, мы почти ни о чем не разговаривали, а у меня такое чувство, что я знаю вас давным-давно… Вы с чем пьете кофе? Коньяк, лимон, молоко?
— Маленькая чашечка черного кофе и, если разрешите, стакан холодной воды.
— А может, стакан холодного оранжада? Поставлю вам воду и оранжад, сами убедитесь, чем лучше запивать. — Джованна вынула из холодильника железную банку апельсинового сока, налила в два бокала, сбегала на кухню за водой. В ее оживленности не было ничего искусственного, чувствовалось, что ее радует сама возможность откровенно поговорить с человеком, хоть в малой мере, но все же соприкоснувшегося с ее жизнью на родине.
— Как вы стали певицей? — спросил Григорий, когда вопрос о воде и оранжаде был окончательно решен в пользу последнего.
