– Вы писали их до замужества? – быстро спросил Видок.
– В том-то и дело, что после, – горько произнесла маркиза. – Я была уверена, что Ипполит, мой муж, женился на мне только ради денег, и считала себя несчастнейшей женщиной на свете. Человек, которому я писала, был мой троюродный брат. Мы много лет росли вместе, потому что он рано потерял родителей и его воспитывали мои отец и мать. Я думала… У нас никогда не было друг от друга секретов. Мне казалось, он был по-настоящему привязан ко мне. Я совершила большую ошибку, когда писала эти письма, но мне так хотелось довериться кому-то, высказать все, что было у меня на душе. – Маркиза покачала головой. – Я не знаю, как мерзавец Эпине-Брокар добрался до писем. Я была уверена, что Эктор Дюкруа, мой троюродный брат, их уничтожил. Я уже обо все забыла, и вдруг появился Эпине-Брокар, я увидела свои письма снова и ужаснулась. У любого, кто прочел бы их, сложилось бы впечатление, что между мной и Эктором что-то было. Более того, у моего мужа могли возникнуть сомнения по… по поводу нашего старшего сына. Это было бы ужасно! Я не могла такого допустить и сказала Эпине-Брокару, что щедро заплачу ему, если он вернет мне письма и оставит меня в покое. А тот начал юлить, говорил, что письма не его, что является только посредником… Мерзкая крыса!
– Когда Эпине-Брокар пришел к вам со своими требованиями?
Маркиза поморщилась. Было видно, что ей тяжело даже думать о произошедшем, не то что говорить.
– Это было… дайте-ка подумать… Бал у княгини Мальвецци… Да, это было весной. В мае, если я не ошибаюсь.
– Что у вас потребовал Эпине-Брокар?
– Денег. То есть… сначала.
– А потом?
– А потом… он захотел меня, – горько ответила маркиза.
– Вот как! – пробормотал Видок. – А письма? Когда он должен был отдать их вам?
Мадам де Монвиль заломила руки.
– Он обещал… все время обещал… И я, как безумная, верила ему. Я была готова на все, лишь бы избежать скандала. Но Эпине-Брокар не отдавал письма, а я устала ждать. На бале масок я подстерегла его, когда он был один, и потребовала наконец вернуть письма. Я была вне себя. Мерзавец сделал вид, что не понимает, о чем идет речь. И спросил, неужели настолько противен мне. Я ответила, что да, и даже больше, чем он может представить. Боюсь, это было моей ошибкой. Эпине-Брокар стоял возле стола, держа связку моих писем в руке. Я думала, что наконец-то получу их обратно, но он неожиданно спрятал их в карман и повернулся ко мне. Заявил, что письма останутся у него, а я буду его любовницей, пока не наскучу ему окончательно, и только тогда он, может быть, отдаст мне письма. Негодяй явно насмехался надо мной. Он считал себя сильнее меня… да так, в сущности, и было. Кажется, я бросилась на колени. Умоляла его не губить мою жизнь, но он только улыбался своей гаденькой улыбочкой и наконец сказал, что и так был слишком добр ко мне. Я встала… перед глазами у меня все плыло… На столе лежал нож для разрезания писем, я схватила его и бросилась на Эпине-Брокара. Я била его и била и била… А когда опомнилась, было уже слишком поздно. Он, хрипя, лежал на ковре… весь залитый кровью… И мне стало страшно. К счастью, мы были одни, никто не видел, как я вошла к нему. Я забрала мои письма и, приехав домой, первым делом сожгла их. Вот и все… Скажите, меня посадят в тюрьму?
Видок откашлялся.
– Думаю, что нет, мадам. Более того, я намерен сделать все, от меня зависящее, дабы то, что вы рассказали, осталось в стенах этой комнаты.
– Но как же… – начала маркиза и умолкла. Казалось, она была в совершенном смятении.
– Скажите мне вот что, мадам, – начал Видок. – Зачем вы ездили в церковь?
– В церковь? – удивилась маркиза.
– Да.
– Ну как же… Ведь я совершила страшный грех, и я… Мне хотелось покаяться. Но, увидев исповедника, я поняла, что не смогу… Это было выше меня.
– Вы правильно сделали, мадам, – серьезно сказал Видок. – Убийства находятся в ведении полиции, и исповедник тут бессилен. Да и, честно говоря, я бы не советовал так доверять тайне исповеди. – Сыщик поднялся. – Еще один вопрос, мадам. Эпине-Брокар никогда при вас не упоминал о шкатулке из фиалкового дерева? Там еще лежали какие-то старые документы.
– О шкатулке? – удивилась маркиза. – Дайте-ка подумать… – Женщина покачала головой. – Нет, месье Видок. Я хотела бы помочь вам, но не помню… Кажется, он ни о чем таком не упоминал.
– Неважно, – отозвался Видок. – Благодарю вас, маркиза, и простите, что пришлось злоупотребить вашим драгоценным временем.
– О, что вы! Мне… я…
Видок поклонился ошеломленной женщине с грацией старого придворного, взял Полину за локоть и повел ее прочь. Следом за ними шагал совершенно сбитый с толку Алексей Каверин.
Глава 30
Видок и его неутешительное мнение о людской породе. – Особые агенты получают отставку и остаются не у дел. – Закрытая дверь
– Итак, – подвел итоги Видок, когда они покинули особняк маркизы де Манвиль, – две наши гипотезы рассыпались в прах. Первая, как вы помните, гласила, что Эпине-Брокар был убит из-за шкатулки. Вторая – что маркиза де Манвиль причастна к ее исчезновению. А между тем все объяснилось, как видите, самым банальным и прозаическим образом.
– Интересно, как Эпине-Брокару удалось добраться до ее писем? – заметил Алексей.
Вместо Видока ответила Полина:
– Никак. Он просто купил их у Эктора Дюкруа, вот и все.
– У Дюкруа? – Алексей вытаращил глаза.
– Ну да, – поддержал Полину Видок. – Что там было в первой записи, которую вы расшифровали? «Пятьсот франков за письма Д.». И я склонен подозревать, что Д. и есть троюродный брат маркизы. По крайней мере, даты сходятся.
– Но ведь… – Алексей в изумлении переводил взгляд со старого сыщика на воздушную барышню. – Ведь Дюкруа должен был догадаться, что письма будут использоваться для шантажа.
– Поэтому он их и продал, – мечтательно улыбаясь, сказал Видок. – Вы что, так ничего и не поняли? Наивное дитя! Что, по-вашему, люди обожают делать больше всего на свете? Гадить своим ближним за шиворот. Пардон, мадемуазель… Неужели вы думаете, что Эктор мог равнодушно взирать на такую красивую, богатую и вдобавок добродетельную женщину, свою подружку детства, и не пожелать ей гореть в аду? Ха! Да он и сам бы приплатил из своего кармана, лишь бы только увидеть, как она будет страдать. Все очень просто, дети мои! Молодчик продал письма именно потому, что знал, в чьих руках они окажутся и для чего послужат.
– Нет, это невозможно! – возмущался Алексей.
– Да, только это и возможно! – парировал Видок. – Если бы письма украли или они куда-то пропали, Дюкруа поставил бы маркизу в известность. Но мадам де Манвиль и словом о таком не упомянула. О ля-ля! Вы удивлены? Боже мой! – Видок покачал головой. – Как же вас могли поставить на такую работу, сударь, если вы совершенно не разбираетесь в людях?
