Однако мне было до этого еще далеко, и я был всего-навсего "Касомолец".
В эту же весну произошло со мной и другое не менее важное событие. В один из погожих весенних дней патер Иннокентий подозвал меня к себе. Это случилось вскоре после исповеди, перед Пасхой, в самом конце Великого поста, а ведь известно, что именно эта исповедь чаще всего бывает самой очищающей и самой покаянной из всех. По-видимому, моя искренность и не слишком-то уж большая греховность, особенно по сравнению со взрослыми прихожанами и прихожанками, вконец размягчила сердце патера Иннокентия, и он, призвав меня к себе, положил мне руку на плечо и, ласково глядя в глаза, спросил: "Хочешь ли ты, сын мой, поехать учиться в семинарию?"
Я давно ждал, что когда-нибудь патер Иннокентий спросит меня об этом. И все же я разволновался, почувствовал, что краснею, что сердце забилось у меня так сильно, будто мне предстояло не отвечать на простой вопрос, к тому же заданный мне тихим и доброжелательным голосом, а прыгнуть со скалы в море.
И, наверное, от этого я ничего не сказал патеру Иннокентию, а лишь встал перед ним на одно колено и поцеловал ему руку.
Патер погладил меня по голове и сказал, что нынче весна, что у меня в запасе ровно год и этот год мне следует потратить на дальнейшее совершенствование в латыни, а кроме того, мне следует приступить к изучению итальянского языка.
- А как же быть с "Воскресными чтениями"?- спросил я.
- Все это ты узнаешь в семинарии,- ответил патер,- а сейчас для тебя главное - итальянский язык.
- Тогда я почтительнейше попрошу сказать об этом мэтру Хубельману,пробормотал я робко,- Мне бы хотелось, чтобы мэтр, заметив, что меня нет на "Чтениях", не гневался на меня и не считал бы меня нерадивым.
Патер Иннокентий опустил глаза. Положив мне руку на лоб, так что я вынужден был чуть приподнять ее, он посмотрел мне прямо в глаза и произнес шепотом, придавая своему голосу особую доверительность:
- Я не смогу переговорить о тебе с мэтром. Его нет в городе. Он куда-то уехал, а куда - не знаю. Однако, думаю, что поездка дальняя, и, когда брат Эмиль возвратится обратно, я не знаю. Так что "Воскресные чтения" будет проводить с "Люхрями" кто-то другой - я и сам еще не знаю, кто именно.
Я его слушал, а в голове у меня вертелось: "Бог с ним, Эмилем - не он, так другой. А вот что значит: "Все это ты узнаешь в семинарии?"
И когда патер замолчал, я спросил:
- Вы сказали, что я все это узнаю в семинарии,- начал я, но патер, не дослушав меня, сказал:- Да, я намерен послать тебя в Рим. Там служит мой брат Николо, и он-то поможет тебе поступить в семинарию.
Я еще раз поцеловал руку патеру Иннокентию и, переодевшись, не чуя от радости ног, побежал домой.
***
Я тут же все выложил родителям и думал, что итальянскому языку будут меня учить мама и бабушка, но они обе сразу же отказались, считая меня не просто грамотным, но и даже прекрасно образованным сеньором - еще бы, я так бегло тараторил по-латыни молитвы и читал Библию!
- И правда, сынок,- поддержал их отец.- Ни мама, ни бабушка не умеют ни читать, ни писать, да и, кроме того, тебе нужно будет знать язык не простых людей, а грамотеев вроде патера Иннокентия или маэстро Сперотто...И тут вдруг отец замолчал, ударил себя по лбу ладонью и воскликнул:
- Ба! Сеньор Джованни! Ей-Богу, неплохая идея! Пур-куа па?67 произнес в заключение отец одну из незамысловатых французских фраз, которую знал.
Признаюсь, что предложение отца меня несколько озадачило. Дело в том, что я хотя и был совсем юн и незрел, но сумел заметить, что последнее время между моими родителями и маэстро отношения переменились к худшему и старик уже гораздо реже стал бывать у нас в доме, а я и вообще-то шел к нему впервые и, признаться, немного робел. И отец, я был уверен, не очень-то охотно шел к бывшему другу нашего дома.
Видать, у старика появилась какая-то новая привязанность, и я услышал как-то, что это его новая квартирная хозяйка, к которой он переехал года два назад, в небольшой дом между двумя аустериями, о чем я еще не упоминал.
Из-за всего этого я не очень хотел, чтобы он стал моим учителем, и своими сомнениями поделился с отцом.
Мы замолчали, и отец решил, что, пожалуй, в чем-то я прав, и он тоже слышал о маэстро и кое-что еще. Подумав немного, отец сказал:
- Пойдем к патеру Иннокентию, посоветуемся с ним, тем более что он сам предложил тебе это и, может быть, знает кого-нибудь получше, чем Сперотто.
Мы только еще подходили к церкви, а уже патер шел нам навстречу.
Отец почтительно попросил благословения и горячо поблагодарил за то участие, какое он принимает в моей судьбе, а затем поделился с патером одолевшими нас сомнениями, пересказав то, что услышал от меня и, кроме того, добавил то самое "кое-что", каким он однажды обмолвился в разговоре со мной.
- У нас в оркестре поговаривают, что сеньор Джованни не только брат ПКП, но еще и ВКП(б),- неуверенно и робко, будто сомневаясь, стоит ли об этом говорить, произнес отец.
Патер Иннокентий вспыхнул. Я никогда не видел его таким рассерженным.
- Что за глупая болтовня!- воскликнул он.- Если я, декан ПКП, не знаю этого, откуда могут знать простые "Люхри"? Всюду им мерещатся агенты ВКЛ, рука Ватикана и прочая чушь! Я не потому советую отдать Фому в обучение к Джованни Сперотто, что он брат ПКП - а он, кстати, и не состоит в Конфедерации, а потому только, что он знает реалии Италии и Рима и поможет твоему сыну не наделать ненужных оплошностей и избежать всяких неприятностей хотя бы в первое время.
Отец смущенно молчал, а потом, извиняясь за сказанное, поцеловал патеру руку.
Не успели мы с отцом отойти и на несколько шагов, как вдруг патер окликнул нас:
- Постойте, я забыл сказать вам еще кое-что. Вчера ко мне с таким же вопросом приходил и Иоганн Томан. Это отрок, который вместе с Фомой учил у меня латынь и потом вместе с ним посещал "Воскресные чтения" Хубельмана,пояснил патер моему отцу.- Так вот, что я скажу вам - Иоганн тоже поедет в семинарию, и он так же, как и Фома, станет брать уроки итальянского у сеньора Сперотто.
"Ах, как славно!- подумал я.- И учиться будет веселее, и в Рим поедем вместе". И я в искреннейшем порыве радости и благодарности рухнул на колени и припал к руке доброго старика.
***
...Маэстро жил на острове Кнайпхоф между двумя трактирами - "Веселый медведь" и "Серебряный ключ". Джованни жил холостяком, снимая комнату в мансарде, а на первом этаже обитала его хозяйка - пожилая вдова с лицом почти такого же цвета, как и у ее постояльца.
Как только она открыла дверь, мы с отцом заговорщически переглянулись - у нас сразу же возникло сильное подозрение, что языческим богам маэстро служит не в одиночку и не только в "Веселом медведе" и на свадьбах, куда его приглашают.
Окинув нас не очень трезвым, очень недобрым, цепким, оценивающим взором, хозяйка дома молча ткнула пальцем наверх и пропустила на лестницу. Мы поднялись в мансарду, постучали в дверь, но ответа не последовало. Отец тихонечко приоткрыл дверь, и мы увидели, что маэстро крепко спит, не сняв даже сапог, а на полу возле его постели стоит почти пустая бутыль размером в полведра, на дне которой сохранилась едва ли кварта красного вина68.
Отец попросил меня остаться, а сам сошел к хозяйке. Я, на всякий случай, отступил к порогу и оставил дверь приоткрытой.
- Давно ли спит герр Иоганн?- спросил отец, называя маэстро Джованни на немецкий лад.
- Со вчерашнего вечера,- пробурчала хозяйка.- Пора бы и проснуться. Да зачем он вам?- все же, не выдержав, полюбопытствовала она.
- Я хочу отдать сына к нему в обучение,- ответил отец.
- Отдавайте, не ошибетесь, Иоганн - прекрасный музыкант,- неожиданно ласково проговорила хозяйка, и я понял, что бутыль накануне нашего визита Джованни опустошал не без ее дружеского соучастия.
Вслед за тем отец снова поднялся в мансарду и тихонечко коснулся плеча спящего.
- Я не сплю,- неожиданно трезво и спокойно проговорил маэстро и тут же резво сел на постели, сбросив ноги на пол.
Мы вопросительно поглядели на музыканта. Он сразу же все понял и ответил с солдатской прямотой:
- Старая военная привычка - подождать, подумать, а уж потом действовать. Я услышал и узнал ваши голоса, когда вы были еще на улице, и так как не мог понять, зачем вы пожаловали, то решил притвориться спящим. В свое время меня на всю жизнь выучили тому, что бдительность - наше оружие, что враг не дремлет и что здоровое недоверие - основа успешной совместной работы. А ведь то, что выучил в молодости или хорошенько проштудировал в зрелые годы, запоминаешь надолго. И вообще, хотя я и знал, что от вашего визита мне едва ли будет какой-либо вред, но все-таки решил: "Доверяй, но проверяй". А теперь я знаю, что ты хочешь отдать Томаса ко мне в обучение, и я смекнул, что для меня это совсем неплохое дело.
- Вы, наверное, решили, что я хочу отдать его к вам обучаться музыке?сказал отец.
