— Это знак свыше, что мудро хранить тайну сигэ, — сказала Гордийе. — Ты знаешь, что поступила верно.
Должно быть, я выдала свое мученье, потому что Гордийе нагнулась ко мне и прошептала:
— Последствия будут очень тяжелыми, если кто-нибудь из семьи Нахид узнает о твоем сигэ. Ты меня понимаешь?
Разумеется. Она имела в виду, что вышвырнет нас. Но я также понимала, что заказ делает Гордийе уязвимой. Если семья Нахид узнает про сигэ, они наверняка решат, что она не сказала им просто из жадности.
— Я не скажу об этом, — ответила я спокойно, — при одном условии.
— Каком?
— Меня надо освободить от кухонной работы, пока я делаю ковер.
— Надолго?
— На несколько месяцев. И я должна привести несколько женщин себе в помощь.
Гордийе хохотнула:
— А ты умелая штучка. Город тебя переделал.
— Может быть, — сказала я. — Но как вы сами сказали, мать и дочь без средств должны быть всегда осмотрительны насчет своего денежного будущего.
Гордийе фыркнула, когда получила от меня свои же собственные слова, и глаза ее похолодели.
— Ты затеваешь нелегкую сделку, — предупредила она.
— Но она будет выгодна этому дому.
С этим она не могла спорить.
— Согласна, — ответила она неохотно, — но ты должна дать мне обещание…
— А ты мне, — сказала я.
Брови ее подпрыгнули, но выбора не было.
— Обещаю, — сказали мы одновременно.
Впервые Гордийе не смогла меня переиграть. Я больше не собиралась быть покорной и исполнять ее приказы, если было чем на них ответить. Ей это не понравилось, но запомнить пришлось.
Когда я о нем услышу снова? Когда он пресытится ею и снова захочет меня на ложе? Дни проходили без единого слова. Должно быть, он проводил много времени со своей прелестной новой женой. Была только одна вещь, которая могла меня утешить, — взять перо и рисовать. Я часами работала над узором в новом стиле шаха Аббаса, который показал мне Гостахам, но мне хотелось сделать что-то иное, вдохновленное зеленью квартала Четырех Садов. Я вырисовывала длинные заостренные листья, похожие на ятаганы, которые должны были пересекать ковер поперек. Когда у меня были вырезки для листьев, я нарисовала маленькие букеты и расположила их вертикально поверху и понизу. Узор уводил взгляд в обе стороны сразу: слева направо и обратно, по листьям; вверх и вниз и снова вверх, по цветам.
Когда я показала Гостахаму набросок, он долго изучал его. Потом сделал несколько поправок и изменений, прежде чем одобрить. Затем вздохнул и сказал:
— Если бы ты была мальчиком!..
Я тоже вздохнула.
— Ты больше переняла от меня, чем мои дочери. У тебя природный дар. Если бы ты была мальчиком, ты могла бы пробиться из низов и научиться делать ковры, которые будут цениться вечно и повторяться мастерами после тебя. Может быть, в знак признания от шаха ты могла бы даже получить разрешение писать свое имя на лучших из своих работ. Уверен — я мог бы тобой гордиться. Вот сейчас ты сделала очень хороший узор.
Я вспыхнула, представив свое имя, вотканное серебром в ковер цвета индиго, подтверждающее, что я мастер, на сотни лет вперед. Никто в моей деревне никогда не подписывал свои изделия.
Он продолжал изучать мой узор.
— Что ты собираешься делать с цветом?
— Думала попросить у тебя совета, — сказала я, вспомнив последний урок.
— Выбери образцы сама, а потом покажешь мне, — ответил он.
Я провела весь вечер на базаре, разглядывая мотки шерсти и размышляя, как подобрать оттенки друг к другу. Гостахаму я принесла четырнадцать образцов цвета и свой узор, который я набросала уже на сетке, описав, какие, по моему мнению, цвета куда лягут. Для длинных листьев я думала использовать травянисто-зеленый.
— Ты могла бы сделать этот ковер, — сказал он, — но он вышел бы не таким красивым, как тебе видится.
— Почему?
— Цвета поют не в лад, — сказал он. — Всегда есть разница между ковром на рисунке и получившимся ковром. Так же как всегда есть разница между хорошей и большой выгодами.
Я снова отправилась на базар и попробовала заново. Хотя мой узор был основан на листьях, длинные заостренные очертания, пересекавшие ковер, напоминали также перья. Они навели меня на мысли о невесомости птиц и прохладе ветра. Я решила сделать перьевидные силуэты белыми, как голуби на фоне небесной лазури, но на глубоком вино-багровом фоне с темно-синей каймой. Более сильные цвета помогут светлым перьям выглядеть легкими, словно плывущими по небу.
Гостахам одобрил основные цвета, но ему казалось, что контрастные оттенки не совсем верны. Он посоветовал мне попробовать слегка иные: более темный серо-зеленый для стеблей цветов, красный поярче в оттенках внутри цветков. Снова я вернулась на базар, расспрашивая о невозможных красках. «У вас нет серо-зеленого, который выглядел бы как стебель цветка в тени? А как насчет красного погуще, вроде кислого вишневого варенья?» Торговцы скоро устали от меня. «Это все, что есть, — отвечали мне, разводя руками над прилавками. — Если вам нужен другой оттенок, заплатите кому-нибудь, чтобы окрасил шерсть для вас». Таких денег у меня не было, поэтому я приставала к ним, пока не отыскивался образец, который подходил.
После того как Гостахам одобрил все отобранные цвета, он велел мне нарисовать мой узор и показать ему. Я до изнеможения раскрашивала рисунок, стараясь показать, что хорошо заучила уроки учителя: «Услаждай глаз узорами, но и освежай его; удивляй глаз, но не переполняй его».
Даже теперь Гостахам не слишком одобрял мой план.
— Ты создаешь слишком большие цветовые пятна без внутренней сложности. Это кажется странным, но подробные узоры делают орнамент легче. Пробуй еще.
Труднее всего художнику точно воспроизвести то, что он легко и просто видит мысленно. Я пробовала трижды. Ко времени, когда я раскрасила третий набросок, мне показалось, что я нащупала равновесие между частями. Тогда я попросила матушку дать мне денег из платы за сигэ нанять работниц. В одиночку это отняло бы слишком много времени — соткать ковер высотой в мой рост. Но с двумя работницами можно было управиться за несколько месяцев. Моя матушка не хотела расставаться с деньгами, это было все, что мы имели, но передумала, когда увидела мой узор.
— Маш’алла! — сказала она. — Да это намного прекрасней, чем все, что ты когда-либо делала.
Как только она дала мне денег, я отправилась на базар, закупила шерсти и наняла Малеке в помощь себе. Здоровье ее мужа не улучшалось, и она была благодарна случаю заработать денег не только продажей своих изделий на улице. У нее была молодая двоюродная сестра по имени Катайун, быстро вязавшая узлы, и я наняла ее тоже. Никто из них не знал, как следовать узору на бумаге, так что я пообещала называть им цвета.
