Габби наконец призналась, что испытывала страх, в чем до этого момента она не признавалась даже самой себе. Что она как-нибудь переживет все это, сделает ради Адама все, что понадобится, но только – в отличие от ее подростковых фантазий – они уже не будут «жить долго и счастливо». Он вернет себе свое бессмертие, защитит ее, как и обещал, и снова возвратится в свой Чар – вот и все. В конце концов перед ним снова откроются огромные возможности, и Габби понимала, что в его жизни она мало что значит.
Вот и настанет конец сказки. Время вышло. Продолжения не последует. Останется только дразнящий вкус чересчур короткого романа на языке, после чего неумолимая реальность уже никогда не вызовет у нее интереса.
– Ну, во-первых, – ласково сказала Хло, – я думаю, уже слишком поздно, дорогая; ты уже влюбилась.
Гвен кивнула в знак согласия.
– А во-вторых, и это самое важное, Габби, – деликатно добавила она, – вопрос, который ты должна себе задать, состоит не в том, будете ли вы «жить долго и счастливо». Вопрос в том, сможешь ли ты спокойно жить дальше, если упустишь свое счастье сейчас и останешься ни с чем?
ГЛАВА 19
В тот вечер Габби неспеша привела в порядок прическу и нанесла макияж – роскошь, которую она не могла себе позволить уже несколько дней. Когда они путешествовали и перемещались, в тех редких случаях, когда она могла взглянуть в зеркало (обычно во время кратковременного пребывания в общественном туалете), Габби не нравилось, как она выглядела, а потому она и не задерживала взгляд на своем отражении. Но в этот вечер Габби была уверена, что они в безопасности, что им не грозят никакие бесцеремонные погружения в озера и падения со шпилей, и она решила для разнообразия выглядеть прилично.
Аспирин и горячий душ как рукой сняли последние признаки похмелья. Хло пригласила ее к себе, чтобы подобрать подходящий наряд, поскольку оказалось, что они носят одинаковый размер. Габби не терпелось надеть вместо джинсов что-то другое. Вообще говоря, ей не терпелось предстать перед Адамом во всем блеске; да, она себе в этом призналась. На самом деле, наверное, только мертвая женщина не хотела бы предстать во всем блеске перед ним.
Габби накрасила губы, пропустила волосы между пальцами – и те рассыпались у нее по плечам и спине, – а затем выпустила вперед несколько длинных прядей челки, чтобы те весело болтались у нее возле глаз. Несколько легких мазков дымчатых теней, немного туши для ресниц. Чуточку сверкающего блеска для губ, ровно столько, чтобы свет на них таинственно заиграл. И ровно столько, чтобы привлечь к ним внимание мужчины.
На этом, решила она, глядя в зеркало, дело косметики заканчивается. Дальше дело за одеждой; ей оставалось надеяться, что в гардеробе Хло найдется что-то очень женственное и немножко вызывающее.
Открыв дверь ванной, Габби вышла в примыкающую к ней спальню. И замерла. «Это невозможно», – подумала она, глядя на укрытую балдахином кровать. И дело было не в том, что бархатные завесы снова висели как ни в чем не бывало, и не в том, что кровать оказалась аккуратно заправлена, – все это было вполне возможно. Очевидно, все это сделала служанка, пока Габби принимала душ, брила ноги, втирала в кожу лосьон и наносила косметику.
Невероятным казалось то, что между шторами висело облегающее черное платье, по которому она так томно вздыхала в «Мейсис». «И то, – ошеломленно подумала она, подходя ближе к кровати, – что рядом стоят туфли на шпильке, которые мне так безумно понравились». И еще Габби заметила, удивленно оглядевшись, что неподалеку лежал кружевной бюстгальтер и трусики ее любимого бледно-розового цвета.
«И – о Боже! – подумала она, затаив дыхание, – неужели это коробочка из «Тиффани»?»
Вцепившись в отворот своего банного халата, она оглядела комнату. Никаких признаков его присутствия. Лишь в воздухе витал легкий, но отчетливый аромат жасмина, сандала и обольстительного мужчины, и Габби поняла, что Адам, по-видимому, переместился из комнаты всего несколько секунд назад, когда она заканчивала делать макияж.
Дрожащими руками она потянулась к коробочке, открыла ее и, хватая ртом воздух, начала вертеть в руках и чуть не выронила. На бархатной подушечке лежало бриллиантовое колье и сережки, и Габби точно знала, где видела их в последний раз. Это было в Цинциннати в тот вечер, когда он принес ей ужин из ресторана Жана-Роберта в Пиголле. Она поздно покинула офис и шла своей обычной дорогой мимо «Тиффани», чтобы забрать машину со стоянки за углом. У них была новая витрина, и какое-то время Габби не могла отвести взгляд от элегантного набора. Она остановилась, глядя сквозь стекло на этот потрясающий комплект и с чисто женским любопытством представляя себе мужчину, который мог бы подарить женщине такие драгоценности. И размышляя, появится ли у нее когда-нибудь бриллиантовое колечко на пальце или хотя бы скромное обручальное кольцо.
Наверное, Адам в это время был где-то у нее за спиной и наблюдал за ней. И в «Мейсис», наверное, тоже.
«Я забочусь о том, что принадлежит мне», – сказал он, вручая ей ключи от «БМВ».
Да уж.
Когда Габби подняла сверкающее бриллиантами колье, из коробочки выпала маленькая записка, которую ветром начало уносить по направлению к двери. Габби подхватила ее.
Там было четыре слова, написанных старинным почерком, – самоуверенная рука, косые буквы:
«Прими это, прими меня».
«В самом деле, – подумала она, моргая, – точнее и не скажешь».
Габби долго держала в руке сверкающие камни, глядя на них, но не видя. И даже не столько размышляя, сколько открывая свое сердце охватившим его чувствам и слыша отголоски слов Гвен: «Сможешь ли ты спокойно жить дальше, если упустишь свое счастье сейчас и останешься ни с чем?»
Наконец Габби положила коробочку на кровать и надела бюстгальтер и трусики. Затем нырнула в обтягивающее черное платье, поправила его на бедрах и застегнула сбоку крошечную молнию. Опершись о край кровати, Габби обула изящные, сексуальные туфли. Потом снова взяла коробочку, надела сережки и закрепила вокруг шеи нить сверкающих камней.
Адам как раз вышел из ванной, когда услышал несмелый стук в дверь своей спальни. Он молил Бога, чтобы это не была очередная служанка. Когда он вернулся с прогулки, десятки служанок слонялись по главному холлу. Хоть он и привык к тому, что женщины вешаются ему на шею, но чтобы они так обескураживающе смотрели прямо на его промежность – это уж слишком. И так настойчиво. Словно хотели увидеть сквозь кожаные брюки, что лежит за ними, а точнее, стоит, потому что этот чертов орган вряд ли успокоится, пока Адам не овладеет Габриель по крайней мере раз сто.
