всех достоинств которой – симпатичная мордашка?
Впрочем, что там себе думает Алан – его дело. А я буду держаться от него подальше, насколько это возможно в нашей ситуации. Вот только без помощи я в седло не взберусь: чтобы дотянуться ногой до стремени, придется задрать юбку едва ли не до пояса.
– Позвольте, госпожа, – сказал командир солдат, нагнулся, подставив скрещенные ладони. Я, поблагодарив, взялась за луку, оперлась о подставленные руки, а там уже Ричард поймал меня, помогая устроиться. На Алана я не смотрела.
Остальные тем временем тоже взобрались в седла, лошади порысили по дороге. Ричард обнял меня за талию, тронув коня с места. Как и все мужчины знатных родов, он умел сражаться в седле, а, значит, мог править конем без поводьев одними шенкелями. Конь двинулся, я покачнулась – все-таки посадка оказалась не слишком устойчивой – и едва удержалась, чтобы не вцепиться в обнимавшую меня руку.
– Не бойся, – еле слышно проговорил Ричард. – Не уроню. Не настолько я ослаб.
– Вовсе я не боюсь! – вскинулась я, попыталась отодвинуться, но, едва удержав равновесие – ужасно не хватало хотя бы одного стремени – прижалась к нему всем телом, все-таки вцепившись в его предплечье. Запылали щеки, я неловко заерзала, но Ричард держал крепко.
– Что случилось? – так же, едва слышно, спросил он. В низком голосе промелькнули бархатные нотки, от которых по спине пробежали мурашки.
– Ничего. – Меня бросило в жар, хотя, казалось бы, куда сильнее-то? – Можно я пойду пешком?
Это прозвучало так неловко и жалобно, что захотелось провалиться сквозь землю – теперь уже от стыда. Да что такое, чувствую себя как девчонка на первом балу, когда от мужской ладони на талии бросает в дрожь, все слова куда-то теряются, а сердце колотится, кажется, в ушах. Я глубоко вздохнула, попытавшись успокоиться. Получилось так себе.
Ричард ответил не сразу, и я осмелилась повернуться и заглянуть ему в лицо. Взгляд сам собой остановился на его губах. Я заставила себя посмотреть ему в глаза – и замерла, столько в них было… тепла? Нежности?
Нет, не может быть. Я просто придумываю себе невесть что, снова разум шутит, напоминая о мальчишке-Рике, который смотрел на меня точно так же. Поэтому я и не могу ненавидеть его по-настоящему, сколько бы он мне ни лгал.
– Пешком? – Рик… Ричард улыбнулся, и от этой улыбки у меня перехватило дыхание. – Ты в самом деле этого хочешь? Путь неблизкий, а ты устала.
Неужели Алан со своей дурацкой ревностью оказался прав? И почему мне так хочется, чтобы он оказался прав?
– Да. В смысле, нет, не устала. То есть… – Смешавшись окончательно, я снова отвернулась. Щеки горели, сердце неслось вскачь, и совершенно непонятно было, куда девать руки.
– Не знаю, – прошептала я, наконец.
– Тогда у тебя есть время подумать, – в его голосе снова послышалась улыбка.
Нет, не может быть. Я просто выдаю желаемое за действительное. Просто так хочется верить, что в нем осталось что-то человеческое. Верить ему, а не лорду Грею. Хотя какой смысл тому лгать? Вот магистру есть смысл – все же удобней, когда рядом друг, а не враг.
Влюбленная женщина еще удобней. Королева королевой, но до столицы далеко, а я тут, рядом. «Все, что у него есть, он добыл не умом или мечом…». Но ведь я в него не влюблена! И никогда не была, хотя Рик мне нравился, что греха таить. Тогда почему каменеет все тело и хочется плакать при одной мысли о том, что тепло в его взгляде – лишь игра, тонкий расчет? Такая же ложь, как все остальное?
– Роза?
Точно так же звучал его голос, когда он нес меня на посвящение, а я смеялась над безумием происходящего. Такие интонации – заботу и сочувствие – нельзя подделать.
Или можно?
– Все в порядке. – Я мотнула головой не оборачиваясь. Сморгнула слезы. Хорошо хоть, голос слушается. – Просто устала.
А Алан ведь в самом деле был не так уж и неправ: сейчас мне действительно хотелось, чтобы Ричард не размыкал объятья. Чтобы дорога не кончалась – дорога, на которой мне приходится прижиматься к нему, потому что иначе не удержаться в седле. Чтобы он был рядом.
Это человек убил моего отца, обрек на смерть моих братьев, после чего умерла и мать. А я готова кинуться ему в объятья. Да что там, я уже…
– Отпусти меня, – прошептала я. – Пойду пешком.
Он остановил коня. Оказывается, все остальные давно нас обогнали, а я и не заметила.
– Что случилось? – спросил Ричард. – Ты только что сказала, что устала.
– Я передумала.
– Передумала, что устала?
Да чтоб тебя! Он еще и издевается!
– Какая тебе разница! Просто отпусти!
Он пожал плечами, убрал руку с моей талии. Я помедлила, примериваясь, как бы соскользнуть на землю, не запутавшись в юбках. Высоко… Спуститься с дамского седла мне всегда помогал или слуга, или кавалер.
– Ты вся дрожишь, – сказал вдруг Ричард. – Что все-таки случилось?
Я прикусила губу, уставившись в землю. Только разреветься не хватало, позорище какое! Что-то слишком часто я стала реветь.
– Посмотри на меня.
Я помотала головой.
– Посмотри на меня, – проговорил он, приподнимая пальцами мой подбородок. Касание было мягким, я могла бы отвернуться, а то и вовсе соскочить на землю, но я повиновалась. Заглянула ему в глаза.
И снова эта мысль: такой взгляд, полный тепла и нежности, нельзя подделать. И опять неверие: или можно?
– Не буду спрашивать, чем я тебя обидел. – Он улыбнулся краем рта. – Спрошу только, мои… мое общество настолько невыносимо, что ты готова идти пешком несколько лиг, лишь бы не оставаться рядом?
И что, спрашивается, ему ответить? Правду? Да ни за что на свете! Сказать «да» и увидеть, как уйдет тепло из глаз, как синий взгляд станет ледяным, точно родник, а лицо – непроницаемым? Наверное, так и надо сделать, так будет правильно. Но я сама прыгнула ему в седло – отличный способ выразить неприязнь, ничего не скажешь. И потому все, что мне оставалось – молча смотреть в его глаза.
– Ты слишком долго молчишь для одного простого ответа. – Он отвел прядь волос с моего лица. Меня бросило в дрожь, и почему-то потеплело в низу живота. Захотелось прижаться к Рику, почувствовать его губы на своих.
– Не знаю, – прошептала я. – Я должна тебя ненавидеть…
– Ты спасла мне жизнь. – В его голосе прорезались хриплые нотки, словно осязаемые, они скользили по телу, пробуждая мурашки. – Это не слишком похоже на ненависть.
– Не знаю, – почти простонала я. – Я
