Из хижины доносился оживлённый говор. Публий нахмурился, он вспомнил, что у Клавдии день рождения и она пригласила к ужину этого латинянина с соседнего поля. Ему совсем не хотелось принимать гостей, но отменить приглашение было уже поздно. В конце концов, это не самое плохое общество. Сабина — приличная молодая матрона, хотя и держится так, будто стыдится отцовского рода, а Марк Эмилий — человек дружелюбный и для латинянина даже вполне воспитанный. Входя, Публий изобразил приветливость.
— Ну, поздравляю с заключением мира! — Клавдия встретила мужа усмешкой. — Говорят, вам пришлось проглотить пару грубых слов. Зато теперь можно спокойно растить ячмень, не отвлекаясь на караулы и дежурства. Я знала, конечно, что в городе всё будет иначе, но не думала дожить до такого дня, когда наши мужчины станут сносить оскорбления от латинян. Или это ещё один новый обычай?
— Это верно, — сквозь зубы процедил Публий, — но не могла бы ты поговорить о чём-нибудь другом? Как ты сама заметила, здесь всё иначе, не по-сабински. Например, не принято бить жену, если она дерзит. У городской жизни есть недостатки, но за хорошее надо платить.
— И всё-таки мир — это в самом деле неплохо, — со смущённой улыбкой заметил Марк. Его пугал воинственный настрой сабинян, да вдобавок присутствие важного сенатора. — Сначала мы собирались жить разбоем; двенадцать лет назад это было, хоть и кажется, что вчера. А теперь я привык работать в поле, держу свою землю в порядке. Мне бы совсем не хотелось всё лето смотреть, как она зарастает бурьяном, пока я в шлеме торчу на сторожевой башне.
— Тогда не о чём жалеть, — воскликнул Публий. — Латинянам нужен мир, они его получили. Подумаешь, нескольким честным сабинянам пришлось выслушать оскорбления, каких бы никто не посмел произнести у нас в горах! Цари велели терпеть, а с царями не поспоришь. Только одного я не могу понять, почему все так боятся воевать с Лавинием? Я слышал, его называли священным городом, но это же чепуха. Не могут в городе жить одни жрецы, кто там тогда будет работать? По крайней мере, послы были обычными воинами, как ты да я.
— Лавиний не священный город, — ответил Марк. — Иначе это бы и вправду было очень странное место. Там есть почитаемый алтарь, но, строго говоря, он не имеет к городу никакого отношения: он гораздо древнее, Лавиний просто основали на той же горе. Но всё равно, если осаждать город, алтарь легко повредить, вот почему латиняне так обрадовались миру.
— Значит, алтарь священен для всех латинян? — спросил Публий из вежливости. Обряды были для него делом семейным, и он считал, что пусть хоть весь свет поклоняется какому-нибудь камню, он останется верен предкам рода Тациев. — А я думал, вы перевезли своих богов в Рим, как и мы. Зачем Ромулу сокровищница, если его боги живут в Лавинии?
— Мы перевезли только собственных богов, а не всех на свете. В Лавинии, то есть в скале над городом, есть расщелина, где бог отвечает на вопросы. Раз в двенадцать лет правители всех латинских городов собираются туда слушать знамения. Это большой праздник. После жертвоприношения они улаживают споры, устраивают браки дочерей. Кто не был на этой встрече, тот не настоящий латинский царь.
— И чтобы царя Ромула уважали, он должен туда попасть; теперь понятно, почему он так старался выпросить прощение у хранителей алтаря. А в прошлый раз он там был? Ты говоришь, цари встречаются каждые двенадцать лет.
— Прошлый праздник был одиннадцать лет назад, через год после основания Рима. Тогда город был ещё слишком бедным и незначительным. Ромул побоялся, что другие правители не захотят его признать, и не поехал. Поэтому на будущий год ему непременно надо попасть в Лавиний, если он хочет доказать, что не хуже прочих.
Первый раз подала голос Сабина. Она сидела у очага, помешивая какую-то изысканную похлёбку, счастливая снова оказаться среди ценителей хорошей сабинской кухни.
— Царь Ромул избежал бы многих нареканий, если бы объяснил всё это начистоту, когда пришли послы. Если его честь в руках жителей Лавиния, с ними, конечно, придётся ладить. Ему и его людям повезло, что оскорбляли только нас, сабинян.
— Не сабинян и не латинян, здесь таких нет. Все мы римляне, и оскорблён наш город. Но цари посоветовали соблюдать мир, а собрание их поддержало, поэтому рассуждать больше не о чем, надо подчиняться царям и собранию, — высказал Марк точку зрения всех правильно мыслящих граждан.
— Да, рассуждать не о чем, — согласился Публий. Любой из Тациев должен был бы отомстить, но если царь запрещает, нет ничего постыдного в том, чтобы последовать его совету. А на тот латинский праздник, должно быть, стоит посмотреть. Я бы сам не прочь туда отправиться.
Между тем поспел ужин. После еды, пока женщины убирали посуду, мужчины, потягивая вино, завели неторопливую беседу. Марк, несмотря на низкое происхождение, был всё-таки на редкость приятным человеком. Трое сабинян с удовольствием слушали его болтовню, то и дело ловя в ней полезные советы о правилах городской жизни. Они приятно провели время, пока не стемнело...
Наутро Публий поднялся рано, чтобы наверстать упущенное за вчерашний день. Но когда он выходил из дому, вновь зазвучали трубы на Палатине, и откликнулись на Квиринале. Сначала трубили тревогу, но не успела Клавдия затянуть завязки на его поножах, тревога сменилась срочным призывом в собрание. Публий оставил оружие и поспешил в долину.
Царь Ромул был на месте, царь Таций ещё не появился. За спиной Ромула выстроились триста его целеров в полном вооружении. На новшество обратил внимание не один Публий: с Квиринала кучка мальчишек торопливо тащила отцовские щиты и копья. Публий пожалел, что не догадался спрятать под одеждой меч, но возвращаться за ним было уже поздно, появился царь Таций. Ромул на возвышении беспокойно озирался в поисках знамения. Скоро зоркий целер заметил голубя с правой, счастливой стороны, и царь, убедившись, что боги всё ещё благосклонны, открыл собрание.
Он стоял на возвышении выпрямившись, молча, пока все взгляды не устремились на него. Тогда, по-прежнему без слов, он вскинул руки жестом отчаяния, нагнулся, зачерпнул пыли и посыпал голову. Слушатели поднялись на цыпочки и ждали затаив дыхание. Наконец Ромул заговорил.
— Воины, — воскликнул он, — прошлой ночью послы из Лавиния разбили лагерь в нескольких милях от Рима. Утром их нашли зарезанными. Город они покинули с миром.
Сказать больше нечего. Я знаю, и вы знаете, кто их убил; сейчас целеры возьмут преступников.
Он сделал знак своей охране, и целеры стали наступать на безоружную толпу.
Царь Таций потребовал внимания.
— Братья, — закричал он, — я обращаюсь к вам, а не к чужим воинам, которые здесь стоят, хотя им тоже не помешало бы прислушаться к моим словам. Я не знаю, кто убил послов, и царь Ромул не знает. Может, их вообще лишили жизни боги за то, что они оскорбили храбрых сабинян? Это объяснение не хуже любого другого, и царь Ромул ничего не сможет возразить, разве что сам присутствовал при гибели послов, а если присутствовал, то хотелось бы знать, что он там делал. Подумаешь, несколько человек скоропостижно умерли. Царь Ромул из-за этой мелочи, похоже, приказал целерам хватать моих родичей. Безрассудный и опрометчивый шаг. Целеров три сотни, а в моей родне около семи тысяч воинов. Так что кто бы то ни был здесь прав, царь изъявляет свою волю довольно неуклюже. Ещё неизвестно, станут ли помогать целерам остальные латиняне, а если станут, что ж, однажды на этот самом месте у нас была отличная битва. Она кончилась вничью, но я совсем не прочь повторить всё сначала, пусть только собрание подождёт, пока я схожу за мечом и щитом. Ну что, царь Ромул, будут твои люди кого-нибудь хватать?
Ромул в бешенстве стиснул кулаки, потом овладел собой и выпрямился, сдержанный и спокойный.
— Тринадцать лет назад, когда я основал этот город, — произнёс он тихим голосом, — чудесные знамения предвещали, что он будет когда-нибудь править миром. Я сын Марса, и знамения были — ведь вы мне верите, воины? Неужели вы не понимаете? Тринадцать лет город во исполнение своего предназначения рос и богател, мы уже почти готовы завоевать всю Этрурию и стать великими. Осталось так немного — если бы вы только потерпели! Но вы вместо этого хотите уничтожить главный город в Италии потому только, что заступаетесь за роди чей, хотя и понимаете в глубине души, что они преступники. Ну что ж, сабиняне, вы запятнали себя кровью, но пусть будет по-вашему. Для меня Рим превыше всего, превыше закона, превыше чести и неприкосновенности послов. Вы их убили, всё это знают. Но чтобы не погиб город Марса, пусть ваше преступление остаётся безнаказанным. Вы не знаете стыда, буду и я бесстыден; Лавиний не получит удовлетворения. Никого не накажут. Взамен обещайте мне одно: если оскорблённые жители Лавиния согласятся на мир, не делайте им больше зла. Меня вскормила волчица, но я вижу, что мои воины по жестокости превзошли волков. Не делайтесь волками во всём. Не делайтесь волками для всех, кто почитает латинских богов — ведь эти боги обещали нам могущество и величие!
