— Сами забрали, сами и отдадите, — поднявшись с ящика, ответила Стефания и пошла разыскивать Адама. По пути ей встретился Тычко. Два бородатых бойца крепко держали его под руки. В глазах, которые Антон отвел от Стефании, читались горькая вина и обреченность. Стефания на секунду остановилась. Остановились и бойцы.
— О тебе я им ничего не сказал, — промолвил Тычко, — такие дела. Прощай.
Стефания ничего не ответила. Она немного постояла, будто размышляя, а нужен ли ответ, а потом пошла дальше.
* * *
— Ну, и как мы с ним поступим? — обратился Шмель к особисту, после того как тот с глазу на глаз в течение нескольких часов допрашивал Тычко.
— Ясно как, — ответил чекист, — по закону военного времени. Завтра утром построим отряд и приведем приговор в исполнение.
— А использовать его никак нельзя? Дезу какую-нибудь, например, через него немцам запустить. Заманить их в засаду и грохнуть, как они наших ребят.
— Я уже думал об этом, — закуривая, ответил особист, — но в нашем нынешнем положении это довольно хлопотно. Охранять Тычко надо. Чтоб не сбежал. Да и больше одной операции с его помощью с немцами не разыграть. Сразу поймут, что агент раскрыт. Лучше расстреляем его публично в назидание другим, и дело с концом… Да и, кстати, могилу он уже себе выкопал. В полном смысле этого слова.
— Слушай, капитан, — поинтересовался командир, — ну, нас-то он сдал с потрохами, это ясно, как Божий день. А что он еще немцам наговорил. Про Стефанию не наплел? Иначе хана девчонке… И Язэпу, сам же ведь понимаешь.
— Нет, не наплел, — ответил особист, — по этому поводу можешь не волноваться.
— Откуда такая уверенность? — спросил Шмель.
— Ну, я же ведь кое-чему все-таки обучен. Допрашивать умею, — садистски усмехнулся особист.
— Поясни, — потребовал командир.
— Ты вот сам посуди, Коля, врежь я тебе несколько раз по отстреленному уху, был бы тебе смысл врать? — ответил капитан. — Простой выбор между физическими страданиями и обещанием легкой смерти. Поверь, что после трех-четырех оплеух любой человек, понимаешь, лю-бой, — чекист произнес последнее слово медленно и по слогам, — будет говорить правду и только правду.
— И ты тоже? — разочаровано спросил Шмель.
— Я не исключение. Только ты об этом никому не рассказывай, — громко загоготал особист. — А насчет явки, командир, можешь быть абсолютно спокоен. И еще, почему Тычко Стефанию не сдал — ты и сам догадываешься. Нет? Будь на ее месте какая-нибудь другая баба, все могло быть гораздо хуже.
«А ведь прав, сукин сын», — подумал Шмель, вспоминая, какими влюбленными глазами Тычко смотрел на связистку. Чуть позже его мысли перетекли в другое русло: «Не приведи Господи, попасть такому в лапы, — поежившись, размышлял командир об особисте, на минуту представив себя на месте Тычко. — Зверюга, бля, хотя такие, как он, в нашем деле очень даже и полезны, война ведь, пропади она пропадом. Благо, хоть Адам не пострадал, нехорошо с ним как-то вышло».
* * *
Адам со Стефанией проигнорировали утреннее обязательное построение. Лежа в обнимку с любимой в телеге на сене, Адам чувствовал себя героем с уязвленным самолюбием. Вчера вечером Шмель вернул ему наган, извинился и предложил выпить. От выпивки Адам отказался, потому что и так был не очень трезв, ему не очень хотелось, чтобы Стефания видела его в пьяной буйности. Но не будь дамы сердца рядом, Адам с удовольствием опрокинул бы со Шмелем пару стаканов самогонки по случаю своей реабилитации и дал бы ему вместе с особистом без свидетелей по морде. Утром, когда его разбудила команда общего сбора, у Адама гудела голова, и не было никакого желания смотреть, а тем паче злорадствовать по поводу предстоящего расстрела недруга. На душе было тихо и спокойно, единственное, чего хотелось больше всего на свете, это прижимать к себе Стефанию и спать дальше, ну хотя бы еще часа два.
Отряд выстроился на опушке леса. В поле была выкопана могила, рядом с которой, понурив голову, стоял Антон Тычко. Рядом с ним с пистолетом в руке стоял начальник особого отдела.
— За проявленные трусость и предательство, по закону военного времени, именем Союза Советских Социалистических Республик Антон Тычко приговаривается к расстрелу, — громко произнес особист. — Ложись в могилу, — чуть тише добавил он. Антон прыгнул вниз, лег на дно, сло жил на животе руки и закрыл глаза. — Молись, если умеешь, — посоветовал капитан.
— Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешнаго, — пробормотал Тычко.
— Аминь, — будто поставив в конце молитвы, точку, произнес чекист и выстрелил старшине в лоб. Капитан развернулся на каблуках. — Вы двое ко мне, — приказал он Юзику и Алесю, — остальным разойтись. Возьмите лопаты и закопайте его. И вот еще что, холмик не нужен.
42
5 июля наши дни. Несвиж
— Ну, что, Островский, — ледяным тоном начал майор Миронов, когда Вадим переступил порог кабинета, — добегался? Второй труп! Прямо у тебя под носом! Мне только что из исполкома звонили! Подожди, если так дела и дальше пойдут, скоро из Минска позвонят.
— Кто ж мог подумать?… — развел тот руками.
— Ты! Ты должен был подумать! — уже кричал начальник, багровея лицом. — Ты у нас лучший спец. Привык благодарности получать, расслабился, нюх потерял. Даю тебе неделю. Нет, шесть дней. Вечером жду с докладом. И попробуй только мне не предоставить хотя бы одну рабочую версию. Ты у меня в отпуск в декабре пойдешь!
Вернувшись к себе, Вадим присел на край стола. За все время его работы в должности следователя это был первый случай, когда на него кричал начальник. Майора Миронова можно было понять. Два трупа с перерывом в три недели — это событие из ряда вон выходящее.
Островский потянулся к сигаретам. У него перед глазами все еще стояла палата реанимации и посиневшее лицо Франца Куцего с приоткрытым ртом. Каким образом преступник проскользнул мимо дежурного милиционера и двух медсестер, так и осталось невыясненным. Свидетелей найти не удалось. «Какая беспечность, — думал он, комкая в руке пустую пачку из-под сигарет. — Еще пару дней и я бы расставил все на свои места. Опередил-таки, сука! На полшага опередил. Ну, ничего, никуда ты от меня не денешься. Теперь надо все как следует еще раз взвесить, перетрясти все факты, перепроверить и начинать потихоньку затягивать петлю. Хотя, какое тут «потихоньку», если всего-то шесть дней на все про все. Ладно, успею. Главное, нигде не ошибиться, не пережать. Этот мерзавец ходит где-то рядом — не сбежал. Правда, нет никакой уверенности, что теперь, расправившись со свидетелем, он не постарается исчезнуть. Первым делом надо дернуть Гришу. Виктор там ему, наверно, уже мозги прочистил. Этот сразу смекнул, чем пахнет. Зря только ему про Алькины проказы с анонимками сказал. Сейчас он и ей заодно вкатит», — Вадим не смог сдержать улыбки, представив себе возможный разговор своего приятеля с сестрой.
А из Гриши теперь-то я всю душу вытрясу. Думает, я с ним в игры играю. А может сразу под протокол этого комбинатора? Без его показаний у меня, пожалуй, пока ничего не склеится. Понять бы только, кого Гриша выгораживает, себя или еще кого-то. И немедленно надо наблюдение за ним установить. Для его же, дурака, блага. Чтобы глаз с него ни днем не ночью не спускали. У меня и так план по жму рам на пять лет вперед выполнен.
* * *
Дождавшись, пока Бронивецкий сядет в машину, Григорий вышел из своего убежища. Он видел, как тот извлек из-под скамьи листок бумаги и поспешно сунул его в карман. «Так вот значит, чем тут занимается богобоязненный пан магистр из Кракова. Все же прав я был в своих подозрениях, — размышлял он, провожая долгим пристальным взглядом автомобиль поляка. — Что ж, теперь остается выяснить, кто автор его корреспонденции, пока это не сделал вездесущий капитан Островский. Трудно будет с ним тогда торговаться. Это явно не ксендз Тадеуш и не члены местного союза поляков. Зачем им прибегать к этим уловкам, если они и так могут передать ему все что угодно, не говоря уже о листке бумаги. Нет, тут дело посерьезнее и требует особого режима секретности, я бы даже сказал — деликатности. Жаль, не успел я Франца раскрутить… Знал бы старый хрен Юркевский, какую муть тут поднял, вот бы подивился. Послушай он меня тогда, так был бы жив теперь».
Григорий вернулся в костел и, проскользнув к тому месту, где только что сидел Ежи Бронивецкий, заглянул под скамью. Там ничего не было. «Теперь надо с него глаз не спускать, — решил Гриша, отправившись назад к себе. — Рано или поздно он меня на своего скрытного приятеля выведет. Ничего, все будете у меня в руках, а там и до Апостолов доберусь. Судьба им, видно, быть моими. В сущности даже хорошо, что Франц пока в больнице. Едва ли он скоро оклемается. Башку-то ему, говорят, грамотно раскроили. Пусть полежит, успокоится. Мне он теперь не очень-то и нужен, уголовник хитрожопый. А когда в себя придет, все уже будет кончено».
