— А вы посмотрите сами: вот тут, сзади, ясно написано: "Geneve". (Geneve — Женева по-французски. На идише geneve — краденое.)
Участковый судья:
— Итак, вы обвиняете Гринблата в присвоении находки?
— Что вы, ваша честь! Я только сказал: если бы Гринблат не помогал мне искать бумажник, я, может быть, сам бы его нашел!
Банкир Леви сидит в тюрьме за присвоение денег клиентов.
— Если бы об этом знал старик Леви, он бы от позора перевернулся в гробу! — говорит знакомый.
— Чепуха! Он и сам был первостатейный ганев.
— Вот именно. Он бы не вынес мысли, что самому ему такое проделать никогда не удавалось.
— Я только что застраховался от пожара, кражи и града.
— Пожар и кража — это я понимаю. Но как ты устроишь град?
Эпштейн попал за решетку. Начальник тюрьмы, человек доброжелательный, спрашивает, чем он хотел бы заниматься: делать щетки, домашние тапочки или, может быть, клеить пакеты?
Эпштейн долго размышляет, потом говорит:
— Я хотел бы торговать всем этим…
Таможенная граница.
— Что у вас в пакете?
— Корм для кроликов.
— Покажите-ка! Это же кофейные зерна! Разве кролики их едят?
— Вы думаете, не едят? Тогда они ничего не получат!
— Какой великолепный бриллиант у этого адвоката!
— Да, ты знаешь, банкир Мандельброт назначил его своим душеприказчиком, с условием, что он позаботится о достойном надгробном камне. Этот бриллиант и в самом деле достойный камень.
Грюн и Блау проходят мимо башенных часов.
— Я близорукий, — говорит Блау. — Посмотри, сколько там времени?
Грюн, бросив взгляд на часы:
— До трех пяти минут не хватает!
— Вот ганев! Только посмотрел на часы — и там уже не хватает пяти минут!
Симон и Мориц вместе были в театре. Когда они уходили, Симон дал гардеробщице двадцать пфеннигов, а Мориц — целую марку.
Ты что, с ума сошел? — спрашивает его Симон.
— Т-с-с! Смотри, какую меховую шубу она мне дала!
Абелес объявляет себя неплатежеспособным с пассивом сто тысяч марок.
— Может, предложим кредиторам соглашение на какой-нибудь процент? — спрашивает его помощник.
— Вы что, — возмущается Абелес, — хотите играть в благородство на мои деньги?
Грюн объявил себя банкротом. К нему, разъяренный, прибегает Блау:
— Меня, своего лучшего друга, ты хочешь оставить без пфенига?
— Успокойся, — говорит Грюн, — на мне ты ничего не потеряешь. Своим кредиторам я предложу тридцать процентов, а ты получишь назад свой товар. Вот он лежит, нетронутый!
— Что?! — кричит Блау. — Ты собираешься отдать мне товар? Меня одного ввести в убытки? Нет, давай и мне тридцать процентов!
Шварц, своему кассиру, с горечью:
— Вы такой рассеянный, что, наверное, способны сбежать в Америку, а кассу забыть здесь!
— Блох, ты же теперь богач! Почему ты никогда не уезжаешь в отпуск?
— Ну уж нет! Люди сразу скажут: ага, он опять сидит…
— У меня на складе лежат двести пар летних брюк, — говорит хозяин фирмы.
— Давайте отошлем их в провинцию, — предлагает управляющий.
— Но там же теперь никто их не купит.
— Почему же? Надо только правильно подойти к делу. Мы пошлем нашим клиентам пакеты с образцами, где будет указано восемь пар, а в пакет положим десять. Цену же рассчитаем так, чтобы получить свои деньги. Наши клиенты обрадуются возможности нас обмануть — и оставят пакеты у себя.
Хозяину мысль кажется отличной. Пакеты и накладные посланы.
Через неделю хозяин топает ногами на управляющего:
— Идиот, что вы натворили! Ни один клиент не оставил товар у себя, но все вернули только по восемь пар!
Натансон на бирже обращается к другу:
— Будь внимателен! Позади нас один тип, у него такой вид, будто он собирается вытащить у тебя платок из кармана.
Друг, снисходительно:
— А, пускай себе! Мы ведь тоже начинали с мелочей.
Хозяин — кассиру:
— Мне донесли, что ты воруешь деньги из моей кассы!
— А вы как хотели, — удивляется кассир, — чтобы я работал у вас кассиром, а деньги воровал у кого-то другого?
— Мой кассир, который сбежал с моей дочерью и кассой, кажется, начинает раскаиваться.
— Как, неужели он вернул деньги?
— Нет, но дочь уже вернул.
Барон (ударение, по каким-то непонятным причинам, ставится в этом слове на первый слог) — распространенная еврейская фамилия.
Обращаясь к Барону, первому директору Берлинского зимнего сада, его знакомый, финансист Эрлих, сказал язвительно:
— Кстати, вы в самом деле барон или только так называетесь?
На что Барон ответил:
— Я такой же барон, как вы — честный (Ehrlich по-немецки "честный").
Разговор на бирже:
— Вы меня надули! Мерзавец, мошенник, подонок!
— Послушайте, я не обязан это терпеть!
— Тогда делайте контрпредложение.
Хозяин выступает перед служащими:
— …Я еще раз благодарю всех вас за пожелания по случаю моего юбилея и в этот торжественный день от всей души дарю вам все, что вы у меня за эти годы украли.
— Мой компаньон, этот нищий, которого я взял к себе на службу, надул меня на сто тысяч гульденов — и теперь, с моими деньгами, основал в Америке свое дело! Негодяй, подонок!..
— Ш-ш-ш! Когда вы говорите о человеке, у которого сто тысяч гульденов, нехорошо употреблять такие выражения…
Бернштейн — своему адвокату:
— Что вы скажете, если я перед самым началом процесса пошлю судье домой большого жирного гуся и приложу свою визитную карточку?
— Вы с ума сошли? Это же попытка подкупа, вы тут же проиграете процесс!
Процесс состоялся, Бернштейн выиграл дело. Сияя, он подходит к адвокату и сообщает:
— Я на сей раз не последовал вашему совету и все-таки послал судье гуся.
— Не может этого быть!
— Может. Только я приложил визитку моего противника.
Соломон Гланц привлечен к суду за нарушение законодательства о банкротстве. Семья опасается, что Гланца приговорят к тюремному заключению. К счастью, среди присяжных есть еврей. Семья обещает ему три тысячи марок, если ему удастся добиться, чтобы наказание Соломону ограничили денежным штрафом. И ему это удается!
— Если бы вы знали, — говорит еврей-присяжный, — чего мне это стоило — уговорить всех на денежный штраф!
— Эти злодеи, конечно, хотели его посадить?
— Если бы! Они все хотели, чтобы его признали невиновным.
Киршбаум объявляет себя банкротом и умирает. Раввин в траурной речи говорит:
— Мы так много теряем с его уходом!
Один из присутствующих на похоронах шепчет другому:
— Я и не знал, что наш ребе тоже причастен к банкротству!
— Ответчик, ваше имя?
— Хаим Ицкович.
— Кто вы такой?
— Неудачник. Иначе бы я не стоял перед вами!
Грюна судят за скупку краденого.
— Ну как я могу быть виновным? — оправдывается он. — Господин судья, я заплатил за товар десять гульденов. Знай я, что он краденый, я бы и трех за него не дал!
Леви, умирая, продает Кону своего белого коня всего за сто франков. Кон, растроганный, платит деньги и идет в конюшню, посмотреть покупку. И что он видит? Конь сдох! Кон, взбешенный, бежит к Леви; но тот тоже умер.
Тогда Кон идет в кафе и со слезами умиления рассказывает:
— Вы представляете — мой друг Леви перед смертью продал мне своего белого коня всего за сто франков! К сожалению, конь мне не нужен. Я готов разыграть его по жребию: десять участников платят по десять франков, выигравший получает коня.
Счастливцем оказывается Рот. Он спешит в конюшню — и, вне себя от ярости, прибегает к Кону. Тот безропотно отдает ему десять франков.
— А остальные? — спрашивает Рот.
Кон, разводя руками:
— Остальные же не выиграли коня!
Грюн и Блау сидят и пьют шнапс. Грюн вздыхает:
— Как прекрасно было, когда мы, два года назад, вчетвером, с Коном и Кацем, играли в бридж! Теперь Кон сидит за подделку векселя, а Кац — за контрабанду. В прошлом году мы втроем, с Френкелем, играли в скат. Френкель сбежал с кассой в Бразилию…
Блау вздыхает:
— Боюсь, что в следующем году я буду в одиночестве раскладывать пасьянс…
Строго кошерно
