твои советы! Слышишь!
Он метнулся мимо управляющего, грубо откинул в сторону штору, выскочил из кабинета, сделал несколько быстрых шагов в сторону имплювия, передумал, круто, даже не потрудившись притормозить, развернулся, обогнул стол и с грохотом рухнул на свое место.
– Очень хорошо, господин. В таком случае, что мне сказать повару насчет обеда? – невозмутимо осведомился управляющий, когда Лоллий вновь застыл над столом.
– Прости Эбур. Эти события… Убийства… Я выбит из колеи, – пробормотал Лоллий, пряча глаза.
– Все это заслуживает сожаления, – согласился Эбур.
Лоллий фыркнул.
– Ты… Ты ведь не знаешь… Заслуживает сожаления, – со вкусом повторил он.
– Если бы ты господин посчитал возможным рассказать мне… Хотя бы в нескольких словах и самую суть.
Конечно, взвинченное душевное состояние Лоллия не позволило ему до конца последовать совету своего управляющего и, очистив свой рассказ от эмоций, ограничиться сухим изложением фактов. В продолжение рассказа Лоллий дважды или трижды вскакивал со своего места, многократно тревожил богов пустыми клятвами и многословно жаловался на свою несчастную судьбу. Эбур слушал его молча и невозмутимо. Лишь однажды его лицо дрогнуло, когда, сделав театральную паузу перед своими словами, хозяин назвал настоящее имя Меланхета.
– Ты уверен господин, что Аякс говорил правду? – уточнил управляющий, после того как Лоллий закончил.
– Уверен? Откуда я знаю? Для чего ему врать? – раздраженно отозвался молодой человек.
– Все выглядит так, что незачем, – признал Эбур, после чего замялся, подбирая подходящее слово. – Однако, то, что он сказал, выглядит невероятно. Столько лет молодой Арарик считался умершим… Не было никаких оснований сомневаться в его…его смерти.
Пожалуй, за все годы, что Эбур служил у него, Лоллий впервые видел своего управляющего таким растерянным. Казалось, ничто не в состоянии было выбить из колеи невозмутимого галла. Он равнодушно взирал на последствия оргий, после которых усадьба выглядела как винные подвалы в Помпеях, после ухода разбойников Спартака. С легкой укоризной качал головой, услышав об очередной сумасбродной покупке господина, как это было в прошлом году, когда Лоллий выложил годовой доход одного из своих кампанских поместий за кровать с ножками из слоновой кости, рамой выложенной черненым серебром и искусно отлитым из бронзы бюстом менады в изголовье. Его не смущали новости о неурожаях, проворовавшихся виликах76, бесчестных перекупщиках или любых иных бедствиях, угрожающих благополучию вверенного ему хозяйства. Самое большое выражение чувств, которое он мог себе позволить, это слегка нахмурить брови и произнести что-нибудь вроде "Заслуживает сожаления" или "Весьма прискорбно, мой господин". И вот теперь обнаружилось, что даже Эбур не чужд проявлению простых человеческих чувств. Если бы не причина, Лоллий мог бы только порадоваться своему открытию.
– Конечно, Эбур, ты ведь служил Арарикам столько лет. Тебе должно быть нелегко все это переносить, – сочувственно произнес он.
– Это так, господин. Юный Волузий Арарик находился на моем попечении с самого детства. Если, вопреки всеобщему мнению, он остался в живых, кажется, весьма удивительным, что он не нашел возможности послать мне весточку, либо встретиться со мной после своего возвращения в Рим.
– Ну да! Я упустил из виду. Поэтому он хотел с тобой поговорить, – видя, что управляющий не вполне понимает, о чем идет речь Лоллий пояснил. – Петроний. Он сказал, что хочет поговорить с дядюшкой и с тобой. А я еще не мог понять, зачем ему понадобился ты.
– Твой друг, мне кажется, из тех людей, которые ничего не упускают из виду и обо всем помнят.
– И дядюшка, как назло, уехал. Почему он уехал? – невпопад пожаловался Лоллий.
– Квинт Лоллий сказал, что его ждут неотложные дела. Уверен, он вернется уже завтра и даст все необходимые разъяснения.
– Разъяснения. Какой в них прок? – Лоллий потер лоб и наконец, решился произнести вслух то, о чем он не решался даже думать. – Ведь… Ищи кому выгодно. Если Меланхет это на самом деле Арарик, то получается…
Эбур покачал головой.
– Уверен, могут быть и другие объяснения. Я бы не стал принимать рассуждения гладиатора как откровения Дельфийского оракула. Это лишь его мнение. К тому, же я все еще сомневаюсь в его словах. Я не говорю, что он лгал. Но могло случиться и так, что он сам был введен в заблуждение.
– Ты умеешь утешить, Эбур.
– В любом случае, мой господин, мне кажется, дело зашло слишком далеко. Мертвых не вернуть, когда бы они ни умерли…
Эбуру не было необходимости заканчивать свою мысль. Лоллий и сам думал об этом весь вечер, однако, так и не смог найти достойный выход.
– Вот именно, что все зашло слишком далеко. Три убийства при таких скандальных обстоятельствах. Даже если я уговорю Петрония… А префект? Ты думаешь, он согласится закрыть глаза? – с горечью сказал он.
– Сомневаюсь, – признал управляющий.
– В том-то дело.
– Хорошо господин, я подумаю о том, что можно предпринять в этой связи, – сказал галл, после тягостной паузы.
Перед Лоллием стоял его прежний Эбур. Невозмутимый, вежливый и не теряющий голову. Лоллий с благодарностью посмотрел на него. Галл коротко кивнул и, словно всего предыдущего разговора не было, ровным тоном осведомился.
– И все-таки, что мне сказать повару по поводу обеда?
– Эбур, как ты можешь думать об обеде? Какой обед в такое время? – Лоллий изумленно уставился на управляющего.
Тот в ответ слегка шевельнул плечами и доложил:
– Поскольку мы не ожидаем гостей, довольно скромный. Повар приготовил несколько фаршированных голубей, жареную камбалу и обычные закуски. Если у тебя есть особенные пожелания, господин, я немедленно отдам необходимые распоряжения, но в этом случае тебе, возможно, придется некоторое время подождать.
*****
К тому времени как Петроний, и Иосиф покинули дом Сирпиков, день уже почти уступил свои права ночи. Иудей не доверял римским сумеркам. Богатый опыт подсказывал ему, что с наступлением темноты улицы всякого большого города превращаются в охотничьи угодья, по которым бродят рыкающие львы и псы, алчущие поживы.
По этой причине, едва выйдя за ворота, Иосиф предпринял необходимые меры предосторожности. Во-первых, положил ладонь на рукоять торчащего из-за пояса кривого ножа. Во-вторых, придал своему лицу еще более суровое выражение, чем обычно. А в-третьих, на протяжении всего пути держался начеку, шаря по сторонам профессионально настороженным взглядом и грозно хмурясь, всякий раз, когда какой-нибудь случайный прохожий попадал в поле его зрения. Как следствие, всякие сомнительные личности, припозднившиеся гуляки, и возвращающиеся домой обыватели, первыми спешили убраться с пути грозного иудея.
Лишь однажды дорогу им попыталась преградить распевающая свадебный гимн нетрезвая компания. Однако, ожегшись о яростный взгляд вольноотпущенника, гуляки сбились с песенного ритма, притихли и поспешно расступились.
Когда Субура, с ее опасными ночными
