— Обещали тронуть вперед, — сказал князь Андрей.
— Хоть бы одно что-нибудь, князь.
— Берегись! — послышалось в рядах, и глазами видно было, как ударилось ядро перед рядами и, взвившись, скрылось в воздухе.
— Перенесло, — со вздохом сказал адъютант, но еще он не договорил, как засвистела граната, ударилась между ними, лопнула, обдала порохом князя Андрея и адъютанта.
— Эх ма! — послышался вздох досады и сожаления. Князь Андрей с детски испуганным лицом хотел и не мог подняться на правой руке, — левое плечо и грудь были в крови.
— Это — ничего, — сказал он, — ранен,[1541] — но вдруг силы его ослабели. Он упал. «Нет, это — настоящая, это — конец!» в ту же минуту сказал он себе. «А жалко, что теперь. Еще что-то, еще что-то было хорошее. Досадно!» подумал[1542] князь Андрей, Офицеры подбежали к нему.
— Полковник, примите команду, —обратился он к старому[1543] офицеру.
— Руку? Плечо? Осколком?
— Да, да, несите. Прощайте, ребята.
Никто не отвечал.
[1544]Ополченцы с носилками выбежали из-за рядов, положили его с помощью офицеров и понесли.
Едва тронулись носилки с князем Андреем, как он чуть слышным голосом проговорил, чтобы они остановились. Он слушал тот громкий и горячий разговор, который начался в собравшемся кружке около одного только что принесенного раненого офицера. Два ополченных офицера,[1545] офицер, сопутствовавший князю Андрею, адъютант, приехавший на перевязочный пункт по приказанию своего генерала, доктор, фершал, раненые солдаты окружали принесенного офицера и с жадным вниманием слушали то, что он говорил. Офицер этот был ранен в ногу и в голову во время одной из атак против[1546] курганной батареи.[1547] Раны его были не[1548] мучительны, и они только больше возбуждали в нем[1549] увлеченье, в котором он находился во время атаки. Он, не переставая, говорил, рассказывая свои подвиги, в то время, как его несли. И здесь замечание одного офицера о том, что сражение проиграно, еще более возбудило его, и он сердито кричал, оглядываясь лихорадочно блестящими глазами на всех людей, с одобрительной гордостью слушавших его.
— Кто под кустом прятался, тому проиграно сражение, — кричал он, — а мы видели, как мы с ротой ударили, так ни одной собаки не осталось — в догонку кололи. Отовсюду прогнали, как баранов. Так-то удирают хваленые французы, — с улыбкой страданья кричал офицер.
— Ну, это там, может быть, — проговорил спорщик, — а я где был, против Семеновского, так там наши отступали и так-то...
Раненый перебил его.
— И всё врет, врет, батюшка! — закричал он. — Кабы проиграно сражение, так не взяли бы их короля в плен да не сбили бы их отовсюду.
Несколько голосов, подтверждая слова раненого, заговорили вместе.
Все эти люди:[1550] раненый, говоривший, и солдаты, и ополченцы, и князь Андрей — испытывали одно и то же чувство: они столько перенесли в этот день, так знали, что сделали все возможные от людей усилия, знали, что им так нужна победа, что они не могли сомневаться в победе.
* № 203 (рук. № 92. T. III, ч. 2, гл. XXXIX).[1551]
В[1552] 4-м часу после полудня с той и с другой стороны было убито и ранено более[1553] 70 тысяч человек,[1554] и перевязочные пункты в разных местах позади обеих армий были устланы ранеными, поле было усеяно мертвыми и ранеными, спутанные, разных полков, толпы солдат беспорядочно брели назад по дорогам и полям, и на перевязочных пунктах не успевали перевязывать и отгонять столпившихся носильщиков.
[Далее от слов: Измученным, без пищи и без отдыха, людям той и другой стороны кончая: Казалось, не только было легко сделать это усилие, но они должны были его сделать, близко к печатному тексту. Т. III, ч. 2, гл. XXXIX.]
[1555]Но они не делали его потому, что они истощили все возможные усилия: и артиллерия, и пехота, и кавалерия, долженствовавшая покончить сражение, были вводимы в дело, половина вражеской армии была избита, но другая половина,[1556] сбитая с 8-ой части позиций, с которой она сбита была еще 24-го числа, отступила с[1557] той линии, где она стояла вначале, и точно так же стояла несколько сот сажен позади.
Не один Наполеон испытывал то похожее на сновидение чувство, что страшный размах руки падает бессильно, но все генералы, солдаты французской армии после всех опытов прежних сражений испытывали то же. Во всех прежних сражениях после вдесятеро меньших усилий неприятель бежал и стоило только преследовать его, теперь он стоял точно так же грозно, потеряв и убив 80 тысяч человек. И нравственная сила французской атакующей армии была истощена прежде, чем сила армии, защищавшей[1558] себя.
Русское войско стояло[1559] 24 числа в положении, загораживающем дорогу к Москве.[1560] 24 числа вечером русское войско потеряло позицию левого фланга и к 26-му стало левым флангом на случайно выбранных, неукрепленных местах. 26-го числа французы направили все силы своей, вдвое превосходной (на левом фланге) армии против этого левого фланга. Русские защищали эту часть линии, переводя одну за другой части своих войск с правой стороны дороги на левую, всегда в данную минуту находясь в меньшем числе на этом пункте против французов.
Русское войско потеряло половину своих людей убитыми и ранеными (пленных сдающихся не было, были пленные равным числом с обеих сторон, пленных единичных), пушек было потеряно столько же, сколько взято, и,[1561] отклонившись левым флангом, на другой день армия точно так же, как накануне,[1562] оставшаяся половина армии загораживала дорогу к Москве.[1563]
Отчего произошло это необыкновенное, не повторявшееся и не имевшее примеров явление? Не распределение войск по буграм, лесам и полям, не окопанные канавами курганы, не предположения и распоряжения Бенигсена, Гартинга, Вольцогена, не мужество и распорядительность Барклая де Толли, обиженного и искавшего смерти, как нам рассказывают,[1564] — произвели это явление. Причины этого явления лежали в[1565] той неопределимой силе, которая называется духом войска, в том неразумном сознании, что мы хотим и потому должны победить, и это неразумное сознание лежало от главнокомандующего до солдата в душе каждого русского человека.
* № 204 (рук. № 92. T. III, ч. 2, гл. XXXIX).[1566]
<В 3 часа уже не было сражения, была стрельба, убийство по силе импита[1567], нельзя было остановиться. Семеновское и курган Раевского были взяты, но дальше французы не двигались и русские тоже. У русских не было людей, армия уменьшилась наполовину. Наполеону легко было, разорвав армии, обойти фланг,[1568] у него было 20 т[ысяч] гвардии, но он ничего не сделал. Он говорил: ils en veulent, donnez leur-en.[1569] Сражение шло, как дерутся два кулачных бойца, не потому, чтоб сбить один другого, а потому, что озлобились и хотят сделать больно.
Кутузов сидел на скамье в Горках и смотрел. Наполеон смотрел, к Кутузову приехал П. и сказал: сражение проиграно, мы разбиты. Кутузов сказал: я лучше вас знаю, мы выиграли и завтра добьем французов.>[1570]
В четвертом часу Pierre чувствовал, что, шляясь с места на место, он устал, устал физически и нравственно. Лошадь его была тоже ранена и не шла с места.
В 4-м часу вечера Пьер, слезши с лошади, сел на брошенную на дороге ось. Он ослабел совершенно и не мог ни двигаться, ни думать, ни соображать. На всех лицах, которые он видел, одинаково на тех, которые шли туда и которые возвращались, была видна такая же усталость, упадок сил и, главное, сомнение в том, что они делали.[1571]
[Далее от слов: Над всем полем, прежде столь весело-красивым кончая: перелетали с обеих сторон и расплюскивали человеческое тело, близко к печатному тексту. Т. III, ч. 2, гл. XXXIX.]
<Русские отступали с половины позиции, но стояли так же твердо и стреляли оставшимися зарядами.
Наполеон с покрасневшим от насморка носом выехал за Шевардинский редут на соловой арабской лошадке.
— Ils tiennent toujours,[1572] — сказал он, хмурясь и сморкаясь, глядя на густые колонны русских. — Ils veulent encore — donnez leur-en,[1573] — сказал он, и 350 орудий продолжали бить, отрывать руки, ноги и головы у столпившихся и неподвижных русских.
Pierre сидел на оси,[1574] глазам его представлялись лица убитых и раненых и того солдата, который с оторванной частью груди, открывал и закрывал рот, как вытащенная на берег рыба, в ушах его были пули, в носу — запах чего-то кислого и едкого, крови и пороху; скулы его прыгали, и он смотрел на людей, не узнавая их. Он слышал, что Кутайсов убит, Багратион убит, Болконский убит.[1575]
