— Вызови ее врача с утра. Послушай, что он скажет, перед тем как начинать думать о самом худшем. И помни, что температура ночью всегда поднимается.
Все еще выглядев обеспокоенно, мужчина кивнул и оставил Брук. Она только умылась и вымыла руки, съела половину того, что было на тарелке, и упала поверх покрывала. Для того чтобы раздеться, нужно было затратить слишком много сил, а у нее все тело болело после целого дня в седле. Она почти уснула, когда подумала, что могла бы пригласить Доминика провести ночь с ней. Она могла бы предложить ему лучшее утешение, чем те немногочисленные уверения, которые она ему дала.
С утра ее разбудила веселая служанка, принеся чистую воду и полотенца, и уверяя ее, что наличие гостя в доме было волнующей новостью для слуг, потому что у них редко бывали гости, которые оставались на ночь, кроме сына Ее Светлости. Воду для ванны и завтрак, похоже, уже скоро принесут.
Комната, которую ей выделили, была довольно скромно обставлена. В комнатах некоторых постоялых дворов, где она останавливалась на пути в Ротдейл, было больше мебели. Кровать была мягкая, но рядом стояла только одна тумбочка с лампой. В комнате был узкий шкаф, умывальный столик, маленькая жестяная ванна без ширмы, и одно-единственное кресло для чтения. Но ни стола, ни туалетного столика, даже комода не было, и, посмотрев еще раз по сторонам, она так и не смогла найти зеркало. Похоже, хозяйка дома не хотела, чтобы гости оставались на ночь, и сделала так, чтобы если кто-то и остановился в её доме, то им не захотелось бы гостить здесь долго.
Но когда слуги принесли ей ведра с водой, то среди них был лакей, который в одной руке держал стул с жесткой спинкой, а в другой маленький круглый столик, который он поставил возле одного из окон. Брук рассмеялась. По крайней мере, слуги в этом доме не возражали против гостей.
Пока Брук поглощала галеты с колбасой, одна из служанок пообещала ей более существенный завтрак, когда она спустится вниз — если она сможет осилить эти ступеньки, подумала Брук. Боже мой, как же у нее все болело после вчерашней бешеной скачки. Вчера вечером были ещё цветочки. Когда Брук залезла в ванну, она надеялась, что горячая вода поможет унять боль в ногах. Возможно, ей бы и помогла тёплая вода, если бы она купалась в нормальной ванне. Но в этой маленькой круглой ванне она едва могла сесть, причем ей приходилось поджимать ноги. Она была создана для того, чтобы стоя намылиться, ополоснуться и вылезти. Но у нее не было горничной, которая могла бы с этим помочь, а Альфреда прибудет только через несколько дней вместе с…
Брук охнула, слишком поздно осознав, что ее саквояж еще не принесли в комнату. Ей было противно думать, что придется надеть вчерашнее пыльное платье, которое даже не успели почистить с дороги.
Затем Доминик в очередной раз зашел в комнату без разрешения, всего лишь раз стукнув по двери, дабы предупредить, что заходит. Брук пискнула и попыталась поглубже залезть в маленькую ванну, но это было физически невозможно, поэтому она ухватилась за тот край ванны, который был развернут к нему, используя его, как щит.
— Боюсь, что вчера вечером я об это забыл, а лакей, который управлялся с лошадьми, просто выставил его в фойе, — Доминик поставил ее саквояж на кровать, перед тем как подойти к ванне и провести рукой по ее щеке. — Доброе утро.
Она покраснела, смутилась и лишилась дара речи. Он же должен был знать, как это неприлично. Они еще не были женаты — или он, наконец, смирился с тем, что они поженятся? Его поведение изменилось с тех пор, как они занимались любовью, не сильно, но это проявлялось в некоторых вещах. Теперь он без колебаний дотрагивался до нее, помогал ей забираться в седло и слезать с лошади последние два дня, внес ее в дом, и вот теперь это нежное прикосновение. И ни одного хмурого звериного взгляда, с тех пор как они покинули лагерь разбойников. Ей не следует придавать этому слишком много значения, правда не следует, не тогда, когда он все еще очень беспокоится о своей матери. И все же она не могла избавиться от мысли, что то, что они занимались любовью, изменило всё между ними.
— Поторопись, пожалуйста, — продолжил он. — Моя мать проснулась, и я бы хотел услышать, что ты скажешь по поводу ее болезни.
Он вышел, закрыв за собой дверь. Она вздохнула. Может, он был милым и заботливым только потому, что ему нужна была ее помощь.
Она закончила мыться, даже смогла вымыть голову, так как слуги оставили ей два лишних ведра воды, хотя она и не была уверена, что ополоснула все мыло с волос.
Так как его «Поторопись, пожалуйста» все еще звучало у нее в голове, она быстро высушила волосы, подкидывая их, чтобы изобразить подобие ветра, но девушка чуть не рассмеялась, когда поняла, что у нее нет щетки для волос. Альфреда была так поглощена переживаниями по поводу крохотных лодочек и тем, что Брук может уснуть в седле и свалиться, что ее горничная забыла положить щетку. Брук сегодня днем точно надо будет сходить в магазины за некоторыми личными принадлежностями, и, к счастью, ей не придется просить денег у Доминика. Она взяла с собой только четверть из своих денег, оставив остальное у Альфреды, но деньги она держала в кармане, а не в саквояже, где их могли найти разбойники.
Завязав волосы сзади, чтобы было не так заметно, что они не расчесаны, и, надев повседневное платье бледно-абрикосового цвета, девушка вышла в коридор. Ей даже не пришлось спрашивать, как пройти в комнату леди Анны, так как это была единственная комната наверху с открытой дверью.
Она подошла к кровати, где стоял Доминик, держа мать за руку, хотя, похоже, она снова уснула. Едва взглянув на женщину, Брук поняла, что она умирает. Ей не нужно было смотреть на выражение лица Доминика, чтобы понять это. Анна Вульф выглядела такой изможденной, что было сложно представить, как она выглядела, когда не была больна. Черные волосы, выглядывающие из-под ночного чепчика, были влажными от пота, она была молочно-белой, как пергамент, а кожа у нее на губах потрескалась от высокой температуры. У нее даже не оставалось сил, чтобы полностью открыть глаза. Дыхание было таким натужным, будто дышала она с большим трудом.
Брук тут же наполнила водой стакан, который стоял на прикроватном столике, и сказала Доминику разбудить мать и заставить ее выпить воду. Он осторожно помог матери сесть, но она смогла сделать лишь несколько глотков, после чего ей снова пришлось лечь.
Доминик вытащил Брук в коридор.
— Ее доктор только что ушел, — прошептал он. — Он сказал, что это пневмония. Обычно это смертельно. И моя мать расстроена, что я привез тебя сюда. Наш разговор еще больше ее обессилил.
