Я надел шляпу и направился к танцевальной площадке. Адриан поднял кверху чупа-чупс: «Помни. Перед перерывом – Казачок». – «Мой генерал, не желаете ли вы посвятить нас в свои планы?» – сказал ему Хосеба. «Нет. Можете уходить». – «А если мы дадим вам еще один чупа-чупс?» Адриан снова был занят чтением листка и не ответил. «Будем надеяться, что он не выкинет какой-нибудь номер», – шепнул мне Хосеба, когда мы вышли наружу.
День был удушливый, жарче всех предыдущих, и горы из-за тумана казались грязными, будто обсыпанными известью. Я устроился на подмостках, немного нервничая: я чувствовал себя не в уединенном месте и не скрытым под шляпой, а выставленным на обозрение всех юношей и девушек, пришедших на танцы. Я не знал, как Адриан будет раздавать листы, но его поведение в кладовке не предвещало ничего благоразумного. Я подумал, что, пожалуй, с этой шуткой по поводу Мисс Обаба мы слегка переборщили и что следовало бы прислушаться к словам Лубиса, советовавшего нам не смешивать разные вещи. Но маховик уже был запущен, и мне не оставалось ничего иного, как играть на аккордеоне.
Я несколько раз пытался отсрочить этот момент, но в конце концов около восьми часов вечера начал играть условленную пьесу: Казачок. К тому времени жара несколько спала, и на площадке собралось столько же людей, как обычно, около двухсот: одни – большинство – танцевали; другие – среди них были Паулина, Виктория, Сусанна, Маркизик и некоторые отдыхающие – пили прохладительные напитки и ели мороженое на террасе кафе.
Едва зазвучали первые ноты, все танцующие начали отплясывать на русский манер, а Убанбе вышел на середину площадки и стал подпрыгивать выше всех. На нем были огромные белые тапки, и он вел себя как первый танцор, подающий пример другим, когда все хором выкрикивали: казачок, казачок, казачок! Я посмотрел в сторону террасы. Маркизик предложил Сусанне сигарету. Но она ела мороженое и не приняла ее.
Пачка сигарет упала у Маркизика на пол, и кто-то принялся громко кричать. Убанбе тотчас побежал посмотреть, что происходит. Маркизик тоже побежал, но в противоположном направлении. Я перестал играть. Крики усиливались.
«Бык!» – крикнул кто-то. Однако причиной паники оказался ослик: прыгая и брыкаясь, как безумный, он пересек террасу и выскочил на площадку. На нем была надета сбруя с корзинами с обеих сторон. Листки бумаги, лежавшие в корзинах, взлетали на воздух и разлетались в разные стороны. Это был Моро. А человеком, влезшим на стул на террасе, чтобы лучше видеть все происходившее, – Панчо.
Моро впал еще в большее неистовство, когда люди разобрались в ситуации и постарались загнать его в угол, и я испугался, увидев, как он вслепую мчится к перилам. Если он упадет в сад, он сломает ноги или позвоночник. Ослик был спасен лишь благодаря силе Убанбе и нескольких его друзей. Они обхватили его за шею и заставили встать на колени. Убанбе крикнул: «Ему насыпали перцу под хвост! Принесите воды!» Принесли три бутылки воды и вылили на ослика.
«Ну и дураки же мы! У меня все внутри сжимается, когда я об этом думаю», – мрачным тоном пожаловался Хосеба. Мы закончили ужинать и продолжали сидеть за столом с Адрианом и Панчо. «По правде говоря, мне тоже жалко было Морито. Он обычно такой добрый и спокойный!» – сказал Панчо. Хосеба даже не взглянул на него.
Обеспокоенный тем, что Лубис за ним не пришел, Панчо пустился в объяснения и извинения: «Я сказал Адриану, что он сыплет Моро слишком много перца. Но он на это – никакого внимания, всю пачку высыпал. Вот я и говорю: кто теперь заставит этого осла подняться завтра утром в горы? По мне, так не похоже, чтобы сзади у него теперь все чисто было. Ну-ка что мы будем делать, если он начнет брыкаться и расплещет весь обед лесорубов?» – «По этому поводу не беспокойся, – сказал я ему. – Убанбе повел его в Ируайн. Они с Лубисом, скорее всего, уже вымыли его как следует». – «Не знаю, Давид. Чудится мне, мой брат никогда не простит нам того, что мы сделали».
Адриан зашел внутрь кафе, жестами показывая, что разговор ему наскучил, и вернулся с Грегорио. Официант принес на подносе пиво. «Я бы сам его принес, но сегодня мой горб слишком тяжелый, и я могу потерять равновесие». У Грегорио не дрогнул ни один мускул на лице. «Для этого есть я», – сказал он. «Как тебе раздача листовок сегодня вечером?» – спросил его Адриан. «Марселино в курсе», – сухо ответил Грегорио.
Адриан поставил перед каждым по две бутылки. Не делая исключения для Панчо. «Ты тоже пей, – подбодрил он его. – С тех пор как тебе запретили пить, ты выглядишь полным дураком. Подумать только, назвать осла Mopumo! Кому только в голову такое может прийти! Mopumo! В нашем городке осла всегда называли ослом». Он откинулся на стуле, глядя наверх, на бело-желтый навес. «Я не понимаю вашей реакции. У вас крокодильчик, похоже, вот в таком состоянии, – сказал он, демонстрируя безжизненно болтающийся указательный палец руки. – Еще неделю назад мы обо всем договорились. А теперь вы тут словно в воду опущенные. Так вот. Вы просто перетрухнули. У вас крокодильчик повис». И он снова показал повисший указательный палец.
Панчо почесал голову. «По правде говоря, я действительно поджал хвост! – воскликнул он. – Вы же слышали, что сказал Убанбе. Если он найдет того, кто засыпал перец ослу, он его прибьет». – «Ну, с сыном хозяина он не осмелится этого сделать! – воскликнул Адриан. – А может быть, и осмелится. Какая захватывающая история, друзья мои!» Он захлопал в ладоши, но никто его не поддержал. «По правде говоря, я не понимаю этих вытянутых лиц. Вы просто трусы. Настоящие трусы». Он отхлебнул пиво.
Появился Мартин, шедший со стоянки с ключами от машины в руках; он смотрел на нас от входа на террасу. «Адриан, тебя слышно с нижнего перекрестка. Ты умеешь разговаривать, а не орать?» Он подошел и церемонно пожал всем нам руки. Потом погладил Адриана по горбу: «Привет от румынки. Она скучает по тебе и хочет, чтобы ты навестил ее». Хосеба сказал ему в ответ, не отрывая глаз от бутылки с пивом: «Румынка? Может быть, все-таки марокканка? Насколько я понимаю, все молоденькие девушки, которые оказывают услуги в этом твоем клубе, – подданные короля Хассана». – «Ты полный невежа, Хосеба», – ответил ему Мартин.
Адриан поставил перед Мартином пиво, но тот отодвинул бутылку. «Извини, но в это время я пью только шампанское». – «Я знаю, кто эта румынка, – встрял Панчо. – Адриан привозит ее в Купальню Самсона и трахает там». – «Не говори грубостей, Панчо», – сказал ему Мартин, ущипнув его за плечо.
Адриан рассказал Мартину, что произошло: что когда появился прыгающий и брыкающийся осел, французы и остальные постояльцы гостиницы разбежались по своим комнатам, убежденные в том, что их преследует бык. И что Маркизик, этот трус, тоже убежал в страшном испуге, позабыв предложить помощь Сусанне. А Паулина проявила не страх, но гнев, не обнаружив себя в списке самых красивых девушек Обабы. Она в клочья разорвала множество листов и готова была принять самые серьезные меры. «Судя по всему, в следующее воскресенье она предстанет в мини-юбке, демонстрируя бедра. Посмотрим, удастся ли ей войти в список претенденток на звание мисс Обаба». – «Ты напился, Адриан, и по-прежнему слишком громко разговариваешь, – сказал Мартин. – Ты хочешь, чтобы тебя услышал из своей комнаты Берли? Так вот, если он узнает, что вы авторы сегодняшней акции, тогда держитесь! Думаю, ему совсем не понравился весь этот шум. Я разговаривал по телефону с Женевьевой, и она сказала, что он собирался вызвать жандармов». – «Ты позволишь мне последнее замечание?» – попросил его Адриан. «Если не будешь кричать, давай». – «Так вот, как и все сидящие за столом, я тоже испытываю сожаление. Нам следовало сфотографировать Убанбе с компанией, когда они освежали задницу осла. Ведь достаточно было сообщить об этом отцу Хосебы, он великолепный фотограф! Это было бы очень красивое фото. Мы послали бы его в газету, чтобы она растиражировала, какие мы герои в Обабе. Газеты в восторге от такого рода известий. Местный колорит».
Я не мог больше выдерживать болтовню Адриана и принялся собирать листки, разлетевшиеся по углам кафе. Они раздражали меня, я не мог их видеть. «Дай мне один», – попросил Мартин. Хосеба по-прежнему не отрывал взгляда от бутылки с пивом. «Пожалуйста, выкинь их все!» – взмолился он. «Я положу их в футляр аккордеона, – ответил я. У меня в руке было штук пятнадцать. – Выброшу их где-нибудь в другом месте». Я направился к кладовке. «Учитель! – позвал меня Мартин. – Моя мать, должно быть, еще где-то там, на кухне. Скажи ей, чтобы она принесла пару бутылок шампанского и блюдо ç пирожными. И что ее об этом просит ее горячо любимый сын». Потом повернулся к Панчо: «Нам следует бороться с этими вытянутыми лицами, которые сегодня у Хосебы с Давидом. Ты так не считаешь, дорогой друг?» – «Конечно, считаю», – заключил Панчо на своем бедном испанском.
