Похоже, космический инцидент заинтересовал его, но когда он открыл рот, то стал рассказывать Биканди и Исабель о том, что однажды, в первый день учебного года наша учительница предложила мне влезть на ее стол и поиграть на аккордеоне. «Ты говоришь о том времени, когда уровень требовательности в школе оставлял желать много лучшего. Все было довольно наивно».
«Вы ведь останетесь ночевать, да?» – спросил я, воспользовавшись тишиной, воцарившейся после реплики Исабель. Мне ответил Агустин: «Если не возражаешь… Но ты не беспокойся. Мы привезли мешки и будем спать на полу». – «Комната дяди свободна», – напомнил я. «Предоставим ее энтомологу, – сказал Биканди. – Он старше всех». – «Это точно. Я единственный, кто уже лысеет», – подтвердил Хагоба, приподнимая челку. У него были светлые, довольно жиденькие волосы.
Мы проговорили до трех часов ночи» О школе и насекомых, а также – тему предложил Биканди – о политической ситуации в Испании и Стране Басков. У меня возникло ощущение новизны. Мне показалось, что некоторые из членов группы, прежде всего Биканди и Исабель, принадлежали неизвестному мне отечеству и что к ним можно было применить утверждение Л.П.Хартли: They do things differently there – Там все делается по-другому. И действительно, Биканди и Исабель вставляли в свои фразы такие термины, как «национальная проблема», «народная культура» или «отчуждение», столь же естественно, как Лубис, Убанбе и другие крестьяне Обабы говорили gezeta или domentxa, срывая яблоко, и mitxirrika или inguma, показывая на бабочку. На собраниях на ВТКЭ я слышал выступления студентов, выражавшихся похожим образом, но с одним отличием: Биканди и Исабель использовали эту лексику совершенно свободно, словно она составляла часть их родного языка и естественно рождалась в глубине их существ.
«Ну, наконец-то такой разговор, каким он и должен быть! Я просто счастлив!» – воскликнул Хосеба, когда я проводил его до «фольксвагена», чтобы проститься. Я ответил, что разделяю его мнение и надеюсь, что у нас еще будет возможность продолжить беседы с Биканди и его товарищами. Но на самом деле я хотел уехать из Ируайна. Я думал о Вирхинии. У меня из головы не выходило то, что я услышал на террасе гостиничного кафе. Утверждение Панчо: «Конечно, груди у нее красивые. Очень округлые и довольно большие». Вирхиния была далеко от Ируайна, но от виллы «Лекуона» – очень близко.
Я еще был в постели, когда у меня в комнате появились Биканди и Агустин и предложили мне отправиться ловить бабочек. «Ловить бабочек?» – переспросил я. Я не понимал. Биканди придвинул к кровати стул и, усевшись как врач, пришедший навестить пациента, наклонился ко мне. На нем были те же красные джинсы, что и вчера, но белый джемпер он сменил на черный. Казалось, он только что из душа. «Я искупался в заводи, что возле моста. Поэтому у меня мокрые волосы, – сказал он с улыбкой. Потом он задал мне вопрос, словно настоящий врач: – Как ты отдохнул?» – «Мне снилась девушка», – ответил я.
Это не было совсем уж неправдой. Список претенденток на звание мисс Обаба лежал на тумбочке. На обратной стороне я перед сном записал несколько строк: «Вирхиния, пишу тебе этой теплой ночью 27 августа, возможно, несколько злоупотребляя нашей старой дружбой. И только для того, чтобы задать тебе вопрос: не хочешь ли ты встречаться со мной? Буду с нетерпением ждать твоего ответа». В мои намерения входило переписать эту записку на открытку и послать ее по почте.
«Я не знал, что тебя так интересуют девушки, Давид, – сказал Агустин. – Я не замечал, чтобы в Сан-Себастьяне ты за ними бегал». Он был одет в походную одежду: сапоги, которые назывались «чирукас», и зеленую спортивную куртку. «Мне нравятся только девушки из Обабы», – ответил я.
«Ну, я-то спал не так хорошо, – сказал Биканди. – Я не могу нормально спать, когда чем-то озабочен». Я взглянул на него вопросительно, и он еще ниже наклонился ко мне. «Мы проникли в твой дом как колонисты, – объяснил он. – Явились вчетвером под предлогом того, что должны вернуть тебе мотоцикл, и вот так, без всяких церемоний, взяли да и расположились здесь. Но это ведь не студенческая квартира, где народ без конца снует взад-вперед, а твой семейный дом. Правильнее было бы предварительно попросить твоего согласия».
Он неожиданно стал говорить очень скромно, опустив глаза. «Я тоже прошу у вас прощения за то, что принимаю вас, лежа в постели», – в шутку сказал я. Но он продолжал в том же тоне. Я догадался, что он собирается в чем-то мне признаться. «Я объясню тебе про бабочек, – сказал он. – Как мы вам вчера рассказывали, мы с Исабель пытаемся придать импульс развитию баскской школы. Однажды мы обратили внимание на то, что у наших детей практически нет никаких игровых материалов на баскском языке, и решили создать игровые карты. Вначале просто перевели карты Уолта Диснея, но потом мы подумали, что таким образом мы наводим мосты к империализму, денационализируя наших детей, и решили создать автономные продукты. Не буду вдаваться в подробности: мы сделали колоду карт, отражающую различные типы встречающихся здесь домов. А теперь работаем над другой, которая будет называться «Бабочки Страны Басков». Поэтому мы обратились к Хагобе, который, как мы тебе сказали, является энтомологом, и вот теперь мы здесь, следим за нашими бабочками. У нас уже есть цветные фотографии пар шестнадцати видов, то есть тридцать две карты. Нам не хватает еще трех пар. И Хагоба убежден, что их можно найти в этих лесах. Ну, все, мое длинное объяснение закончилось. Извини, Давид!»
Империализм, денационализировать: не слишком привлекательные слова, но в то лето 1970 года они мне казались именно такими. Привлекательными, новыми. Биканди встал и поставил стул на место. «Если у вас шестнадцать пар бабочек, вам не хватает четырех, а не трех. В колоде обычно сорок карт», – сказал я им. «Давид прав! – весело воскликнул Агустин. – Осторожно. Этот мой товарищ очень сообразительный». – «Да, он прав, но не совсем. – На этот раз Биканди слегка улыбнулся. – На самом деле в нашей колоде будет сорок одна карта. На последней картинке мы поместим малиновку. Насекомоядную птицу. – Он снова обратился ко мне: – Итак, Давид, у меня следующий вопрос: можем ли мы оставаться в этом семейном доме, пока не добудем те четыре пары бабочек, которых нам недостает? По подсчетам Хагобы, на это уйдет самое большее две недели». Он произнес слово «две» с большим усилием, чем остальные. «Ну, разумеется. Моему дяде наверняка понравилась бы работа, которую вы ведете», – ответил я. Он поблагодарил меня, протянув мне руку. То же самое сделал Агустин. Оба казались довольными и, уходя, попросили меня как можно быстрее присоединиться к их группе. Первая экспедиция в поисках бабочек начнется этим утром около десяти часов.
Я подошел к окну выкурить первую на сегодня сигарету. Лубис, Хосеба, Хагоба и Исабель были на лугу на другом берегу речушки, они разглядывали жеребят, Биканди с Агустином, выйдя из дома, тоже направились туда. Их автомобиль, серый «рено», как и машина Хосебы, был припаркован около моста, а «гуцци» – возле дверей. На каменной скамье лежали три сачка для ловли бабочек и футляр от бинокля.
Я перевел взгляд назад, на то, что уже видел. И снова взглянул на «гуцци». Он был не красный. Он был выкрашен в черный цвет.
«Вчера вечером я не обратил на это внимания. Что случилось с мотоциклом?» – спросил я у Агустина, когда мы снова с ним увиделись. Он почесал, голову, не зная, что ответить. «Мне показалось, что так красивее», – наконец решился он сказать. Мы вдвоем стояли у ограды. Остальные – Лубис, Хосеба, Хагоба, Исабель и Биканди – по-прежнему находились возле жеребят. Как мне показалось, они слушали объяснения, которые давал им Хагоба.
Биканди отделился от группы и подошел к нам. «О чем вы говорите? О «гуцци»? – догадался он. – Так ты должен сказать ему правду, Агустин». – «Спокойно, Комаров», – сказал я, похлопывая того по спине. Я видел, что он нервничает. «Хосеба говорит, что теперь он лучше сочетается с его «фольксвагеном», – продолжал Биканди. – Я согласен. Красное с желтым получается очень уж по-испански». – «Дело в том, что мы запалили мотоцикл, Давид, – наконец сказал Агустин. В первое мгновение я подумал, что он имеет в виду какую-то чисто механическую проблему. – Мы разбрасывали пропагандистские листки в защиту баскской школы, и полиция заметила, что мы вытаскиваем бумаги из сумки, которую везли на багажнике мотоцикла. Они не смогли засечь номерной знак, потому что мы позаботились о том, чтобы заляпать его грязью, но увидели, что это красный «гуцци». Поэтому-то я и выкрасил его в другой цвет. В следующий раз будем использовать осла, Давид. Как вчера в гостинице». Агустин улыбнулся. «По правде говоря, он совсем неплохо выглядит в черном цвете. Только немного странно», – сказал я, словно эта перемена ничего для меня не значила.
