Хоть законы Флемоа и отличались от тех, что были прописаны в конституции Ксоры, но присутствовали у них и пересечения. Белладонна на месте законника первым делом подала бы заявление на отказ от ранее данных показаний, делая упор на то, что те выбивались из подзащитного под серьёзным давлением. Не поленилась бы даже сфабриковать доказательства физического насилия, чтобы дискредитировать их без возможности оспаривания в суде.
Однако у этого государственного защитника на лице было написано: «я правильный мальчик». Поэтому максимум, что от него следовало ожидать, что он подаст жалобу из-за нарушения протокола. А, следовательно, собранные показания всё ещё имели юридическую силу в суде. Им не о чем было беспокоиться.
Прелесть закона заключается в том, что ему нет дела до справедливости. Побеждает тот, кто искуснее пользуется лазейками в правилах, написанных гениальными умами для не менее острых умов. Поэтому ты либо принимаешь правила беспринципной игры, либо всю жизнь борешься с системой, в утопической надежде однажды одержать победу.
16 глава: Неоднородные чувства
Марсель
Стиснув дрожащее тело в своих объятьях, он прикрыл глаза и сконцентрировался на оглушающем эмоциональном потоке, что бил из Вел подобно проснувшемуся гейзеру. Выкачивание эмоционального резерва чем-то напоминало отсасывание яда — нужно было действовать быстро и аккуратно, чтобы случайно не проглотить токсичную слюну.
Марсель методично вбирал часть её боли, пропускал через себя и выбрасывал в максимально низкой концентрации в атмосферу, чтобы ненароком не навредить эмоциональному фону остальных, присутствующих в морге.
В ней бурлило горе — так много горя, точно она лично знала ребенка. И странное дело, что-то глубоко внутри него отзывалось на это горе. Затянуло свою тоскливую песнь. Как если бы в прошлой жизни он тоже прошёл через страдания, что разорвали его душу на мелкие клочья. Оттого её агония казалась ему не просто знакомой, а словно дублирующей его собственную муку. Она взывала к утерянным воспоминаниям и тревожила дремлющее любопытство.
— Спасибо, — Вел отстранилась, воинственно шмыгнула носом и снова посмотрела на ребёнка. Ей всё ещё было больно. — Я теперь в норме. Извините.
— Полный синхрон? — хмуро спросил капитан Бак у старшего детектива.
— Я напишу отчёт по возвращению, — уныло пообещал Грос.
— Менталисты твоего уровня силы встречаются чрезвычайно редко, тем более с таким глубоким уклоном в эмпатический вектор, — заинтригованный Аллен заглянул ему в глаза, не выказывая ни капли опасения от прямого зрительного контакта. — И ещё реже они рискуют пройти ритуал перерождения. Как же тебя отпустила община? Очень интересно…
— Причину и время смерти определили? — сухо спросил капитан Бак.
— Смерть Онниль Ладроу не назвать лёгкой, но она была относительно быстрой, — он молниеносно переключился и провёл указательным пальцем вдоль разреза на шеи, тянущегося от одного уха до другого. — Убийца повредил целостность артерий и не дал им срастись, поэтому по предварительной версии смерть наступила в результате множественной кровопотери. Приблизительно двадцать два часа назад. В десять утра по местному времени. Точнее вам цифру и причину назовёт наш судмедэксперт после лабораторного исследования останков.
— То есть через два часа после похищения.
— А что помешало регенерации? — уточнил Грос, разглядывая ребёнка. — Зелье?
— Нет, ничего такого. Судя остаткам крови в волосах — он подвесил её за ноги над некой емкостью. Кончики волос сильнее пропитались, чем основная длина.
— Если он собирал кровь для употребления вампирами, то не мог использовать зелье, — вставил Марсель, ощущая болезненный озноб. Он никогда не пил детскую кровь, и не стал бы даже если ему предложили — сама необходимость в подобном вызывала у него отвращение. Но в их клане присутствовали вампиры, придерживающиеся мнения, что пить синтетику — ниже их достоинства.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Иногда Марсель слышал, как его братья и сёстры легкомысленно обсуждали людей, словно говорили об обычной еде. Эмануэль и Аделаида особенно сокрушались из-за законов, запрещающих пить кровь у человеческих особей младше двадцати лет. Ведь «у молоденьких она наверняка была слаще». И самое мерзкое заключалось в том, что каждый их них уже давно её вкусил. Но они продолжали притворяться страдающими — играли в игру, в которой стремились подловить друг друга на лжи, чтобы заложить старшим или иметь скрытый рычаг давления.
Сразу после перерождения в нём часто просыпалось нечто похожее на презрение; нет, скорее даже на ненависть к своему виду. Однако ему повезло — Донна научила его скрывать истинные чувства прежде, чем кто-то успел их разглядеть. За инакомыслие в клане Лафайет следовало суровое наказание. Из подземелья родового поместья регулярно доносились крики новообращённых вампиров.
Самой сестре повезло меньше. Её никто не опекал. Поэтому, когда она оступилась ещё до перерождения Марселя, то оказалась на год заперта в тесной клетушки, где питалась исключительно собственноручно пойманными крысами. А потом больше семидесяти лет старшие братья и сёстры развлекались тем, что подбрасывали к дверям её покоев дохлых мышей на годовщину освобождения. В конце концов, им надоело отсутствие реакции со стороны Донны, равнодушно перешагивающей «подарки», и они переключились на более уязвимую цель.
— Да, зелье повлияло бы на вкусовые качества крови, — подтвердил Аллен с учтивой улыбкой, в ответ на которую со стороны Вел потянуло жгучей неприязнью. Обычно после таких слов следовало: «но» и контраргумент. А он всего лишь стянул ткань с изувеченного тела до конца, чтобы все смогли увидеть ударившую по натянутым нервам пустоту вместо ног. — И на лечебные свойства, если вдруг Воспитатель не изысканный гурман, а помешавшийся на своей работе трансплантолог. У Онниль он забрал: лёгкие, сердце, почки, печень, поджелудочную железу, и как вы, наверное, успели заметить — глаза и ноги.
Марсель кинул быстрый взгляд на напарницу, убеждаясь, что она в состоянии самостоятельно справиться со своими эмоциями. Со скрипом, но держалась.
— Хочешь сказать, Воспитатель промышляет торговлей органов? — капитан Бак сжал в ладони бороду. — В этом есть смысл. Но тогда почему он не брал ничего у своих первых жертв, кроме крови. Вот в чём, а в человеческой крови современная медицина точно не нуждается.
— С целью запутать следствие? — предположил Грос.
— С этим он превосходно справляется. У нас тьма гипотез и не одной реальной ниточки.
— А может он сторонник альтернативной медицины? Отвергает научные разработки и лечит исключительно в рамках старой школы. В этой дремучей области вращаются огромные деньги, Ник. У меня сестра иголками занимается и зарабатывает в три раза больше, чем я.
— Нет, если бы он убивал из-за денег, то уничтожал бы останки, а не выставлял их на всеобщее обозрение. Очевидно, он жаждет внимания.
— Одно другому не мешает.
— Воспитатель никогда не трогал детей! — грубо влезла в их разговор Вел, закипая изнутри от ярости и глухой обиды. Марсель тут же коснулся её руки, чтобы выровнять эмоциональный фон, но быстро понял, что взял на себя слишком много, позабыв о собственных чувствах, находящихся сейчас в не меньшем хаосе. И всё же каким-то чудом сумел удержать платину и не дал им захлебнуться, поэтому Вел продолжила говорить, но гораздо спокойнее: — У него есть правила. Кодекс. Он убивает плохих людей. А ребёнок не может быть плохим!.. Воспитатель не должен был её убивать!
— Воспитатель уже менял криминалистическую характеристику, когда перешёл с людей на оборотней, поэтому никто не акцентировал особого внимания на возрасте жертвы, — разъяснил ей Аллен, слава тёмному, не улыбаясь при этом. — Однако, Валери, ты должна уяснить, что на самом деле никакого кодекса не существует. Он получает извращённое удовольствие от того, что наказывает якобы «плохих» людей и оборотней. Но ярлык «плохого» или «хорошего» легко можно повесить на любого из нас. Всё зависит от того, под каким углом посмотреть. Поэтому Воспитатель сначала испытывает желание убить, а потом ищет своему желанию оправдание.
