Слуга, отворившій мнѣ дверь, — къ величайшему облегченію моему, не та особа, что въ чепцѣ съ лентами, а просто лакей, — увѣдомилъ меня, что докторъ пожаловалъ и все еще сидитъ взаперти съ леди Вериндеръ. Мистеръ Броффъ, адвокатъ, прибылъ съ минуту тому назадъ и дожидается въ библіотекѣ. Меня также провели въ библіотеку дожидаться. Мистеръ Броффъ, кажется, удивился, увидавъ меня. Онъ ведетъ дѣла всего семейства, и мы съ вамъ еще прежде встрѣчалась подъ кровомъ леди Вериндеръ. То былъ человѣкъ, — прискорбно сказать, — состарѣвшійся, и посѣдѣлый на службѣ свѣту, человѣкъ, бывшій въ часы занятій избраннымъ служителемъ Закона и Маммона, а въ досужное время равно способный читать романы и рвать серіозные трактаты.
— Погостить пріѣхали, миссъ Клакъ? спросилъ онъ, взглянувъ на мой дорожный мѣшокъ.
Повѣдать содержимое безцѣннаго мѣшка подобной личности значило бы, просто-на-просто, вызвать нечестивый взрывъ. Я снизошла до его уровня, и упомянула о дѣлѣ, по которому пріѣхала.
— Тетушка извѣстила меня о своемъ намѣреніи подписать завѣщаніе, отвѣтила я, — и была такъ добра, что просила меня присутствовать въ числѣ свидѣтелей.
— А! Вотъ какъ! Что жь, миссъ Клакъ, вы на это годитесь. Вамъ болѣе двадцати одного года, и въ завѣщаніи леди Вериндеръ вамъ нѣтъ на малѣйшей денежной выгоды.
Ни малѣйшей денежной выгоды въ завѣщаніи леди Вериндеръ! О, какъ я была благодарна, услыхавъ это! еслибы тетушка, владѣя тысячами, вспомнила обо мнѣ бѣдной, для которой и пять фунтовъ сумма немаловажная, еслибъ имя мое появилось въ завѣщаніи при маленькомъ наслѣдствѣ, въ видѣ утѣшенія, — враги мои заподозрили бы чистоту побужденій, которыя нагрузили меня избраннѣйшими сокровищами моей библіотеки, а изъ скудныхъ средствъ моихъ извлекли разорительный расходъ на кебъ. Теперь меня не заподозритъ и злѣйшій насмѣшникъ. Все къ лучшему! О, конечно, конечно, все къ лучшему!
Голосъ мистера Броффа вызвалъ меня изъ этихъ утѣшительныхъ размышленій. Мое созерцательное молчаніе, кажется, угнетало духъ этого мірянина и какъ бы заставляло его противъ воли бесѣдовать со мной.
— Ну, миссъ Клакъ, что же новенькаго въ кружкахъ милосердія? Какъ поживаетъ пріятель вашъ мистеръ Абльвайтъ послѣ трепки, что задали ему эти мошенники въ Нортумберландъ-стритѣ? Признаюсь, славную исторію разказываютъ въ моемъ клубѣ объ этомъ милосердомъ джентльменѣ!
Я пренебрегла ужимкой, съ которою эта личность замѣтила, что мнѣ болѣе двадцати одного года и что въ тетушкиномъ завѣщаніи не предстоитъ мнѣ денежной выгоды. Но тона, которымъ онъ говорилъ о дорогомъ мистерѣ Годфеѣ, я уже не могла вынести. Послѣ всего происшедшаго пополудни въ моемъ присутствіи, я чувствовала себя обязанною заявить невинность моего давняго друга, какъ только высказано сомнѣніе относительно ея, — и, признаюсь, также чувствовала себя обязанною къ исполненію правдиваго намѣренія прибавить и язвительное наказаніе мистеру Броффу.
— Я живу вдали отъ свѣта, сэръ, сказала я, — и не пользуюсь выгодами принадлежности къ какому-нибудь клубу. Но исторія, на которую вы намекаете, случайно извѣстна мнѣ, а также, и то, что еще не бывало клеветы болѣе подлой чѣмъ эта исторія.
— Да, конечно, миссъ Клакъ, вы увѣрены въ своемъ другѣ. Весьма естественно. Но мистеру Годфрею Абльвайту не такъ легко будетъ убѣдить весь свѣтъ, какъ онъ убѣждаетъ комитеты милосердыхъ леди. Всѣ вѣроятности безнадежно противъ него. Онъ былъ въ домѣ во время пропажи алмаза, и первый изъ всѣхъ домашнихъ выѣхалъ послѣ того въ Лондонъ. Гаденькія обстоятельства, сударыня, если еще поосвѣтить ихъ позднѣйшими событіями.
Я знаю, что мнѣ слѣдовало бы поправить его на этомъ же мѣстѣ рѣчи. Мнѣ слѣдовало бы сказать ему, что онъ говоритъ, не зная о свидѣтельствѣ невинности мистера Годфрея, представленномъ единственною особой, которая безспорно могла говорить съ положительнымъ знаніемъ дѣла. Увы! Соблазнъ искусно довести адвоката до пораженія самого себя былъ слишкомъ силенъ. Съ видомъ крайней наивности, я спросила, что онъ разумѣетъ подъ «позднѣйшими событіями».
— Подъ позднѣйшими событіями, миссъ Клакъ, я разумѣю тѣ, въ которыхъ замѣшаны Индѣйцы, продолжалъ мистеръ Броффъ, съ каждымъ словомъ все болѣе и болѣе забирая верхъ надо мною бѣдняжкой:- что дѣлаютъ Индѣйцы тотчасъ по выпускѣ ихъ изъ фризингальской тюрьмы? Они ѣдутъ прямо въ Лондонъ и останавливаются у мистера Локера. Что же говоритъ мистеръ Локеръ, впервые обращаясь къ судебной защитѣ? Онъ заявляетъ подозрѣніе на Индѣйцевъ въ подговорѣ проживающаго въ его заведеніи иностранца рабочаго. Возможно ли яснѣйшее нравственное доказательство, по крайней мѣрѣ, хоть того, что мошенника нашли себѣ сообщника въ числѣ наемниковъ мистера Локера и знали о мѣстонахожденіи Луннаго камня въ его домѣ? Очень хорошо. Что же дальше? Мистеръ Локеръ встревоженъ (и весьма основательно) насчетъ безопасности драгоцѣннаго камня, взятаго имъ въ залогъ. Онъ тайно помѣщаетъ его (описавъ его въ общихъ выраженіяхъ) въ кладовую своего банкира. Чрезвычайно умно съ его стороны, но Индѣйцы, съ своей стороны, не глупѣе. Она подозрѣваютъ, что алмазъ тайкомъ перевезенъ съ одного мѣста на другое, и нападаютъ на необыкновенно смѣлое, и удовлетворительнѣйшее средство выяснить свои подозрѣнія. За кого жь она хватаются? Кого обыскиваютъ? Не одного мистера Локера, что было бы еще понятно, а также и мистера Годфрея Абльвайта. Почему? Мистеръ Абльвайтъ объясняетъ, что они дѣйствовала по темному подозрѣнію, случайно заставъ его въ разговорѣ съ мистеромъ Локеромъ. Нелѣпость! Въ то утро съ мистеромъ Локеромъ говорило по крайней мѣрѣ полдюжины людей. Почему же за ними никто не слѣдилъ до дому и не заманилъ ихъ въ ловушку? Нѣтъ! Нѣтъ! Простѣйшій выводъ тотъ, что мистеръ Абльвайть лично былъ не менѣе мистера Локера заинтересованъ въ Лунномъ камнѣ, а Индѣйцы такъ мало знали, у кого онъ двухъ находится алмазъ, что имъ не оставалось ничего иного, какъ обыскать обоихъ. Таково общественное мнѣніе, миссъ Клакъ. И въ этомъ случаѣ общественное мнѣніе не такъ-то легко отвергнуть.
Послѣднія слова онъ проговорилъ съ видомъ такой поражающей мудрости, такъ свѣтски-самоувѣренно, что, право, я (къ стыду моему будь сказано) не могла удержаться, чтобы не провести его еще крошечку подальше, прежде чѣмъ ошеломить истиной.
— Не смѣю спорить съ такимъ даровитымъ законникомъ, сказала я. — Но вполнѣ ли честно, сэръ, въ отношеніи мистера Абльвайта, пренебрегать мнѣніемъ знаменитаго въ Лондонѣ полицейскаго чиновника, производившаго слѣдствіе по этому дѣлу? У пристава Коффа и въ мысляхъ не было подозрѣнія на кого-либо, кромѣ миссъ Вериндеръ.
— Ужь не хотите ли вы сказать, миссъ Клакъ, что согласны съ приставомъ?
— Я никого не виню, сэръ, и не заявляю никакого мнѣнія.
— А я грѣшенъ и въ томъ и въ другомъ, сударыня. Я виню пристава въ полнѣйшемъ заблужденіи и заявляю мнѣніе, что еслибъ онъ, подобно мнѣ, зналъ характеръ миссъ Рахили, то заподозрилъ бы сначала всѣхъ домашнихъ, прежде чѣмъ добраться до нея. Я допускаю въ ней недостатки: она скрытна, своевольна, причудлива, вспыльчива и не похода на другихъ своихъ сверстницъ; но чиста какъ сталь, благородна и великодушна до послѣдней степени. Еслибъ яснѣйшія въ свѣтѣ улика клонила дѣло въ одну сторону, а на другой сторонѣ не было бы ничего, кромѣ честнаго слова миссъ Рахили, я отдалъ бы преимущество слову ея передъ уликами, даромъ что я законникъ! Сильно сказано, миссъ Клакъ, но таково мое искреннее мнѣніе.
— Не найдете ли удобнымъ выразить ваше мнѣніе понагдяднѣе, мистеръ Броффъ, такъ чтобы во мнѣ ужь не оставалось сомнѣнія, что я поняла его? положимъ, вы нашли бы миссъ Вериндеръ неизвѣстно почему заинтересованною происшествіемъ съ мистеромъ Абльвайтомъ и мистеромъ Локеромъ. Предположимъ, она стала бы самымъ страннымъ образомъ разспрашивать объ этомъ ужасномъ скандалѣ и выказала бы неодолимое волненіе, увидавъ, какой оборотъ принимаетъ дѣло?
— Предполагайте все, что вамъ угодно, миссъ Клакъ, вы ни на волосъ не пошатнете моей вѣры въ Рахиль Вериндеръ.
— До такой степени безусловно можно положиться на все?
— До такой степени.
— Такъ позвольте же сообщать вамъ, мистеръ Броффъ, что мистеръ Абльвайтъ не болѣе двухъ часовъ тому назадъ былъ здѣсь въ домѣ, и полнѣйшая невинность его во всемъ касающемся пропажи Луннаго камня была провозглашена самою миссъ Вериндеръ въ сильнѣйшихъ выраженіяхъ, какихъ я и не слыхивала отъ молодыхъ леди.
Я наслаждалась торжествомъ, — кажется, надо сознаться, грѣшнымъ торжествомъ, — видя мистера Броффа въ конецъ уничтоженнымъ и опрокинутымъ моими немногими простыми словами. Онъ вскочилъ на ноги и молча вытаращилъ на меня глаза. Я же, спокойно сидя на своемъ мѣстѣ, разказала ему всю сцену точь-въ-точь какъ она происходила.
— Что же теперь-то вы скажете о мистерѣ Абльвайтѣ? — спросила я со всею возможною кротостью, какъ только договорила.
