– Сюда нельзя, – мимоходом бросила какая-то женщина, не успела Грейс ступить на порог.
– Да?.. – растерянно переспросила она. У Грейс не оставалось сил спорить, бороться, отстаивать свои права. Но и уходить тоже не хотелось. Куда ей идти?
– Вы кто? – поинтересовалась та же женщина. Глупый вопрос. Неужели и так не понятно?
– Я здесь живу, – ответила Грейс.
– Документы с собой?
Грейс отыскала водительские права. Женщина принялась разглядывать документ. По званию, кажется, офицер, крепкого телосложения, очень бледная. Волосы были крайне неудачно выкрашены в цвет, который никому не может быть к лицу, однако Грейс нисколько не сочувствовала ей из-за такого неудачного выбора краски.
– Ждите здесь, – велела женщина и оставила хозяйку стоять на собственном пороге, а сама зашагала по коридору в спальню Грейс.
Между тем из комнаты Генри вышли двое мужчин в белых комбинезонах, обошли Грейс и преспокойно направились в столовую. Оба ни слова не сказали – ни ей, ни друг другу. Грейс чуть подалась вперед и, глядя поверх их плеч, увидела угол незнакомого переносного стола. Грейс не велели сходить с места, однако ей в любом случае не хотелось этого делать. С одной стороны, Грейс рассматривала это распоряжение как брошенный ей вызов. А с другой, чем больше она видела, тем меньше ей хотелось вникать в происходящее.
Вскоре к Грейс вышел Мендоса и вернул ей права.
– Боюсь, мы тут задержимся еще на некоторое время, – не здороваясь, сообщил он.
Грейс кивнула:
– Можно увидеть ордер?
– Можно.
Мендоса отправил женщину-офицера в гостиную, и та вернулась с более пространной версией документа, прикрепленного к входной двери в качестве предупреждения.
– Мне надо его прочесть, – сказала Грейс. Прозвучало нелепо. Но Мендоса проявил сочувствие и даже не улыбнулся.
– Разумеется, – ответил он. – Хотите присесть?
И приглашающим жестом указал на гостиную Грейс. Ощущение, будто она гостья в собственном доме, только усилилось. Держа сумку в одной руке, а бумаги в другой, Грейс зашагала по коридору. Села в одно из кресел. Это было не то кресло, которое так любил отец, а другое, новое. Правда, стояло оно на прежнем месте, между двумя окнами, выходящими на Восемьдесят первую улицу. Повернуто кресло было в сторону двери. Здесь отец сидел, будто на внушительном, но очень удобном троне, закинув ногу на ногу и потягивая виски, которое золотилось в тяжелом хрустальном графине, стоявшем в баре в углу. Вставал отец лишь для того, чтобы угостить гостей – или угоститься самому. Теперь этот «трон» занял законное место в квартире Евы – отец, конечно, забрал его с собой.
Ее родители, в полном соответствии с тогдашней эпохой, обладали выдающимися способностями по части того, как принимать и занимать гостей. Все действия были заранее продуманы, а обязанности поделены между супругами. В те времена алкоголя на подобных вечерах пили больше, а на свои проблемы жаловаться было не принято. И кто скажет, что эти обычаи не имели определенных преимуществ? На столиках были выставлены серебряные портсигары, которые Грейс открывала лишь за тем, чтобы вдохнуть табачный запах. При этом она воображала себя Дороти Паркер[38]. Вот Грейс изящно затягивается, перед тем как отпустить остроумный, проницательный комментарий. Портсигаров, конечно, давно уже не было, однако бар продолжал стоять на прежнем месте. Вещь была старинная, переделанная из английского комода, предназначенного, чтобы складывать в него простыни или одежду. Сейчас бар был полон бутылок, которые стояли в нем еще с тех времен, когда здесь жили родители Грейс. Ржаной виски, ликер «Крем де Минт», разные сорта пива. Сейчас это все, конечно, никто не пил. Когда Грейс с Джонатаном приглашали к ужину гостей, подавали на стол вино, иногда джин-тоник или виски. Последний напиток они расходовали в настолько малых дозах, что могли отлично продержаться на подарках, которые время от времени приносили Джонатану родители пациентов. И только тут Грейс сообразила, что не помнит, когда в последний раз у них к ужину были гости.
Опустив взгляд на ордер, она попыталась разобраться, о чем говорится в документе, но, как часто бывает в таких случаях, увязла в юридических терминах. Выхватывала только отдельные слова – уголовный суд города Нью-Йорк… почетный судья Джозеф В. Девинсент… постановил разрешить производство обыска… по адресу… Ниже красовался ее собственный постоянный адрес, с рождения и до сегодняшнего дня. 35, Восточная Восемьдесят первая улица, квартира 6В. «При проведении обыска и производстве выемки…» Тут шрифт стал мельче, будто печатавшие документ боялись, что иначе весь текст не поместится на странице. Однако беспокоились они зря, ведь далее красовалось всего несколько слов. Уточняли, какой конкретно предмет предполагалось изъять – «мобильный телефон, изготовитель и модель неизвестны».
Но Грейс и сама отдала бы полицейским мобильник. Или просто сказала бы, где его искать! Достаточно было просто спросить. Грейс ведь лично подтвердила, что телефон действительно в квартире. Она его не прятала.
И только тут Грейс сообразила, что мобильник хотят изъять совсем по другой причине. Должно быть, с его помощью полицейские рассчитывают напасть на след Джонатана или узнать наверняка, что связывало его с Малагой при жизни и имеет ли он какое-то отношение к ее смерти. К тому же, разыскивая телефон, они наверняка рассчитывали наткнуться еще на что-то полезное. Зажмурившись, Грейс стала прислушиваться. В старых зданиях звукоизоляция намного лучше, чем в новых, однако Грейс прожила здесь много лет, и ей достаточно было даже полузвука. Сейчас полицейские тихо переговаривались в столовой, а еще кто-то копошился в гардеробной. Потом захлопнулась дверь шкафа в комнате Генри. И тут хлопнула еще одна дверь – на этот раз холодильника. Сколько же в квартире народу?
Грейс встала, приблизилась к выходу из гостиной и высунулась в коридор, пытаясь отсюда заглянуть к себе в спальню. Дверь, которую Грейс утром оставила нараспашку, была закрыта. Значит, полицейские уже знали, что телефон там, поняла Грейс. Заглянули, увидели и сразу закрыли дверь, чтобы сделать вид, будто еще не обнаружили необходимое, и на законных основаниях затянуть поиски. При мысли об этой уловке Грейс охватил гнев, да такой сильный, что она буквально приросла к месту. С трудом взяв себя в руки, вернулась обратно в кресло.
Мимо прошли два офицера и вышли в коридор. Один выносил стационарный компьютер из «кабинета» Джонатана. Другой тащил коробку с папками. Что ж, Грейс не могла сказать, что такое развитие событий было для нее неожиданностью.
В этой же комнате находились ящики, куда Джонатан складывал старые чековые книжки и органайзеры. Где именно они лежат, Грейс точно не знала, но полицейские, вне всякого сомнения, сумеют их отыскать. Ведь у них, в отличие от Грейс, хватит смелости заглянуть во все уголки.
Тот из офицеров, который нес компьютер, снова прошел мимо Грейс и вернулся в маленькую комнату. На этот раз он вышел с теми самыми папками, которые Грейс не рискнула просмотреть вчера. Потом показался второй офицер и свернул в коридор. Оттуда донесся голос Мендосы. Детектив стоял в дверях спальни. Грейс услышала, как открывается дверь. Интересно, кто из полицейских ее открыл?
Из столовой донесся женский смех.
Грейс опустилась на диван, погрузившись в мягкие подушки. Представила, как Мендоса и офицер ходят по комнате. Интересно, притворяются ли они, будто «не замечают» лежащий на тумбочке телефон? Как долго полицейские собираются его «не замечать»? И на что наткнутся в процессе поисков?
Когда Грейс уходила, на полу валялась одежда. У Грейс не было привычки оставлять вещи на полу, но ведь Мендоса об этом не знает. Не говоря уже о том, что в самих предметах для постороннего человека не было ничего подозрительного. Уродливая рубашка с фамилией «Сакс» для него просто рубашка. И презерватив – просто средство предохранения, а не страшный удар, каким он стал для Грейс. Мендосе нет дела, при каких обстоятельствах был куплен зеленый шарф или куда подевалась нитка серого жемчуга – детектив вообще не знает о ее существовании. То же самое относится и к маминому сапфировому ожерелью, и к кожаной спортивной сумке.
Зато Мендоса может обнаружить много чего другого, ведь он ищет ответы на вопросы, которые Грейс просто не приходило в голову задавать. Грейс глубоко вздохнула. В первый раз за много лет ей неудержимо захотелось закурить.
Мендоса прошел по коридору и повернул к двери с таким видом, будто совершенно забыл про Грейс. С удивлением она заметила, что детектив несет в пластиковом пакетике расческу Джонатана.
Да, это точно была она – дорогая, деревянная из той потрясающей, недавно отреставрированной аптеки на пересечении Лексингтон-авеню и Восемьдесят первой улицы. Производители использовали натуральную щетину какого-то животного – какого именно, Грейс не помнила – и обещали, что, раз купив эту расческу, менять ее на новую не понадобится: старая будет служить исправно и не портиться. При виде этого пакетика сердце Грейс заколотилось быстро-быстро. Все жители Нью-Йорка, которым пришлось пережить одиннадцатое сентября и его последствия, понимали, что означает расческа в пластиковом пакете. Подобно людям, прыгающим из окон, самолету, объявлениям, при помощи которых надеялись разыскать пропавших, обрушившемуся небоскребу, расческа в пакете больше не была просто расческой. Она означала… впрочем, Грейс даже думать не хотелось о том, что она могла означать. И все же…
