– Итак… – ворчливо произносит фон Браунсфельд.
Лиз вздрагивает. Старик пристально смотрит на нее, и Лиз вдруг чувствует себя прозрачной и хрупкой, как стекло.
– Учитывая, что вы вот так просто взяли и осмелились прийти, похоже, нервы у вас стальные. Но вам не помешало бы объясниться. Почему вы вломились сюда среди ночи? Что все это значит? И что с вами случилось? Что вы уже успели натворить?
Лиз молча берет вторую фотографию слева, поворачивается к фон Браунсфельду и протягивает ему снимок. Ее руки дрожат. На фотографии в незамысловатой серебристой рамке запечатлена изумительной красоты женщина с длинными, черными как смоль волосами, темными кругами под глазами и стоической осанкой истинной патрицианки. Перед ней – подросток, светловолосый, с голубыми глазами, но в остальном похожий на нее как две капли воды. Женщина нежно обнимает его за плечи.
Фон Браунсфельд удивленно приподнимает брови.
– Это ваш сын, верно?
– Маркус, да. Он тут с моей женой Джилл.
– А у вашего сына было второе имя?
Фон Браунсфельд колеблется.
– Да. Маркус Валериус. А что?
«Валериус». У Лиз кровь стынет в жилах.
– Скажите, как давно пропал ваш сын?
– Вы врываетесь сюда среди ночи, чтобы спросить у меня такое? – Старик щурится. – Вы что, решили переквалифицироваться в бульварную журналистку? Или вам не хватает вдохновения для написания драмы?
– Ни то ни другое, – негромко отвечает Лиз, не сводя с него взгляда. – Вы хотите, чтобы я объяснила, почему пришла сюда? Вот вам объяснение. – Она взмахивает рукой с фотографией. – Как давно пропал ваш сын?
Фон Браунсфельд отпивает из хрустального бокала.
– В октябре 1979 года, через пару дней после своего восемнадцатилетия.
«Октябрь 1979». Лиз ощущает зуд в кончиках пальцев.
– С тех пор прошла целая вечность, почти тридцать лет. Я уже смирился с тем, что он, скорее всего, мертв. На этой фотографии ему четырнадцать. – Фон Браунсфельд медленно подходит к Лиз, берет снимок и возвращает его на каминную полку. – Это их последняя совместная фотография. Пару месяцев спустя Джилл умерла.
– Значит, в 1979-м ему исполнилось восемнадцать. И вам так и не удалось выяснить, что же могло с ним произойти? Ни малейших зацепок?
Фон Браунсфельд раздраженно смотрит на нее.
– А что?
– А то, – Лиз изо всех сил старается сдержать дрожь в голосе, – что я его видела.
– Это невозможно! – отрезал фон Браунсфельд.
– Он очень изменился. Очень. Его лицо… – Лиз проводит кончиком пальца по лицу. – Его лицо наполовину обожжено. Но я уверена, что это он.
Старик бледнеет.
– Вы… вы, должно быть, ошиблись.
– Почему? Почему вы думаете, что я ошиблась?
– Потому что… потому что он… – Фон Браунсфельд замолкает.
– Я уверена, Виктор. Я абсолютно уверена! А знаете почему? Потому что ваш сын садист и психопат. Потому что он меня похитил и мучил так, что я об этом никогда не забуду. Я узнаю его лицо всегда и повсюду. Я помню каждую его черту. Хотела бы я, чтобы это было не так, но его лицо навсегда впечаталось в мою память.
Фон Браунсфельд бледнеет еще больше. У него такой вид, словно ему явился сам Сатана.
– А знаете, куда он меня увез, похитив? Где держал меня в заточении? В доме в Швейцарии. В Вассене. В вашем доме.
– Нет, – в ужасе шепчет фон Браунсфельд. – Нет, нет, нет!
– И все время, все то время, пока я была в заточении, я понимала, что его лицо мне знакомо, что я уже когда-то видела его. Я только не знала где. Но когда мне удалось сбежать и выяснилось, что меня держали в вашем доме, я все поняла. Я вспомнила фотографию на каминной полке.
Глаза фон Браунсфельда мутнеют, стакан с янтарной жидкостью выскальзывает из его руки и разбивается на деревянном полу. Он громко, натужно дышит, пошатываясь.
Лиз поспешно подбегает к нему. Ноги у Виктора фон Браунсфельда подгибаются, точно сломались две тонкие веточки. Он обмякает на руках Лиз, обрушиваясь на нее всем своим весом. Она пытается осторожно уложить его на пол, позвоночник отдается болью.
– О господи… – стонет он. – Сердце… Мне нужны… мои капли…
– Капли? Где они?
– В ка… в кабинете, верхний ящик… стола, – бормочет старик.
Лиз разворачивается и бежит к двери в коридор.
– На вто… на втором этаже.
Лиз мчится со всех ног, взлетает по лестнице и оказывается в длинном коридоре с драпированными зеленой тканью стенами. Слева и справа тянутся темные щитовые двери. Не раздумывая, она распахивает одну дверь за другой и в третьей комнате видит массивный антикварный стол. Оттолкнув в сторону кожаное кресло, преграждающее ей путь, Лиз выдвигает верхний ящик стола. От резкого движения бутылочка с лекарством, коричневая с белой пробкой, катится по дну ящика. На этикетке написано «эффортил».
Бинго! Лиз поворачивается, собираясь бежать вниз, но тут видит кушетку и замирает. На темно-серой обивке лежит мужчина в светло-сером тренче. На лбу у него ссадина, руки и ноги связаны, во рту кляп. Судя по всему, он без сознания. Ресницы за стеклами очков в тонкой оправе подрагивают. Мужчине лет пятьдесят, жидкие волосы, узкое лицо, тонкие бледные губы. «Бухгалтер, – думает Лиз. – Он похож на бухгалтера». На полу валяется серая шляпа.
В голове Лиз – шквал мыслей. Она медленно отступает к двери. Страх подкрадывается, точно старый враг, знающий все ее слабости. Ее вновь бьет дрожь. Лиз пытается найти какое-то объяснение тому, что в кабинете Виктора фон Браунсфельда лежит без сознания связанный мужчина. Но такого объяснения нет, и это пугает еще больше. Хотя мужчина беззащитен и его глаза закрыты, Лиз едва решается пройти мимо кушетки, словно он в любой момент может вскочить и наброситься на нее. Она жмурится и мысленно медленно считает до десяти. Затем открывает глаза и сосредотачивается на своей цели – двери в коридор.
Лиз на цыпочках крадется мимо незнакомца, тихо закрывает за собой дверь и, зажав в руке бутылочку с каплями, бежит вниз. Ворвавшись в гостиную, она обнаруживает фон Браунсфельда сидящим на полу рядом с одним из диванчиков. Он протягивает руку за лекарством, не замечая, как дрожат пальцы Лиз, открывает бутылочку, запрокидывает голову и вливает препарат себе в рот. Отставив пузырек, он видит дуло охотничьего ружья. Зрачки Лиз расширены от страха.
Фон Браунсфельд, кряхтя, опускает голову.
– Послушайте, Лиз, я… я никак не могу исправить то, что сотворил с вами мой сын… Я…
– Что за мужчина там наверху? – дрожащим голосом спрашивает Лиз.
Единственное, что сейчас мешает ей сойти с ума, – это оружие в руках. Пусть она даже не имеет ни малейшего понятия, как с ним обращаться.
– Какой еще мужчина? Где?
– У вас в кабинете лежит без сознания связанный мужчина. Кто это?
– Я… я понятия не имею, о чем вы говорите, – бормочет фон Браунсфельд.
– На втором этаже, – Лиз едва удается сдерживаться, – на кушетке лежит какой-то мужчина. Ему лет пятьдесят, на носу очки, на лбу ссадина, и он перетянут веревками, точно посылка…
Старик смотрит на Лиз так, словно она сошла с ума. Опираясь руками на дубовый пол, он пытается приподняться, но у него не хватает сил.
– Лиз, я понятия не имею, о чем вы говорите. Прошу вас, бога ради, уберите вы это ружье!
Но Лиз ни на сантиметр не опускает дуло.
– Лиз, пожалуйста… – Его кожа постепенно приобретает здоровый оттенок. – Мои собаки к вам прекрасно относятся, но они чуют, когда что-то идет не так. Им может показаться, что вы угрожаете мне, а я не хочу, чтобы они на вас набросились.
– Что это за мужчина? – стоит на своем Лиз.
– Ал! Декс! – кричит фон Браунсфельд. – Ко мне!
– Помолчите.
– Ал! Декс! Ко мне!
Воцаряется тишина.
Лиз задерживает дыхание, прислушиваясь. Она ждет, что вот-вот послышится топот лап по гладкому паркету. Но до нее не доносится ни звука.
– Где мои собаки? – шепчет фон Браунсфельд. – Что вы сделали с моими собаками?
Лиз щурится.
– Я? Ничего. Я ничего… – Осекшись, она смотрит на фон Браунсфельда. – Мужчина без сознания, собаки… о нет…
Старик широко распахивает глаза.
– Так вы говорите, что у меня в кабинете связанный мужчина? И на лбу у него рана?
Лиз кивает.
– Он здесь, – шепчет фон Браунсфельд. – Я уверен, он здесь.
– Кто здесь?
– Валериус.
Лиз опускает ружье. У нее волосы становятся дыбом от ужаса.
– Тот мужчина, собаки… это он сделал. Это мог сделать только он, – одними губами произносит фон Браунсфельд.
Тишина ядом разливается по комнате. Один-единственный приглушенный стук пронзает тишину, будто выстрел в отдалении. Затем – еще один стук, еще один, все больше и больше, пока отдельные звуки не сливаются в грохот.
– Что это? – Лиз испуганно оглядывается.
