– Град, – шепчет фон Браунсфельд. – Это град.
А грохот все нарастает, будто с неба сыплется гравий.
– Нам нужно убираться отсюда немедленно! – заявляет старик. – Если он действительно тут, если он освободился, он убьет меня.
– Что вы имеете в виду? В каком смысле «освободился», и почему, бога ради, он должен вас убить?
– Помогите мне встать. Я вам потом объясню. Вначале нам нужно выбраться отсюда.
Лиз откладывает ружье, берет фон Браунсфельда под руки и помогает ему подняться.
– Идти сможете?
– Попробую. Лекарство уже действует. Пойдемте.
Его костлявая ладонь ложится Лиз на плечо. Старик тянет ее к прилегающей к дому застекленной террасе и открывает дверь на веранду. Град сходит с неба, словно снежная лавина.
– Пойдемте же, пойдемте.
– Туда? Наружу?
– Нам нужно в оранжерею. Это кратчайший путь.
Фон Браунсфельд выходит за порог и тянет Лиз за собой. На ступени наружной лестницы, ведущей в сад, падают градины размером с горох. У Лиз начинает болеть голова, будто кто-то бьет ее по затылку молотком.
Сгорбившись, они идут через сад. Лужайку покрывает тонкий слой инея, над которым вздымаются одиночные былинки. Одна градина ударяет Лиз по голове, и она чуть не падает. Сверху сыплются куски льда, некоторые размером с грецкий орех.
– Скорее! – закрывая голову руками, Лиз пытается перекричать этот грохот.
И вспоминает, что ружье фон Браунсфельда осталось на вилле. Тихо ругнувшись, Лиз идет дальше. Старик молчит.
Вдруг в некотором отдалении раздается звук бьющегося стекла. Лиз оглядывается по сторонам. Оранжерея! Некоторые градины уже размером с куриное яйцо. В оранжерее бьется стекло, и осколки летят внутрь.
– Нам нельзя туда заходить! – вопит Лиз.
– Пойдемте, мы уже почти там.
Фон Браунсфельд тянет ее за руку, доводит до оранжереи и пытается открыть дверь, но та не поддается.
– Заклинило, помогите мне.
Лиз упирается ладонями в металлическую дверную раму, а фон Браунсфельд толкает дверь плечом. Та резко распахивается, старик теряет равновесие и падает на пол.
Он с трудом поднимается, и на его лице проступает какое-то странное выражение изумления.
У Лиз перехватывает дыхание.
Виктор фон Браунсфельд, замерев, уставился на свой живот. На белой рубашке расползается багровое пятно. Словно в трансе, старик вытягивает из тела продолговатый окровавленный осколок и отбрасывает его в сторону.
Парализованная ужасом, Лиз смотрит, как пятно все увеличивается. Время между ударами ее сердца будто растягивается, и кажется, что даже град идет медленнее. Фон Браунсфельд пытается что-то сказать, однако ни слова, ни звука не слетает с его губ. Но тут крупная градина бьет его по голове, и время снова ускоряется.
– Нам нужно… в подвал, – бормочет фон Браунсфельд. – Там мы будем в безопасности.
– Где вход?
– В центре оранжереи. Под деревянным люком.
Лиз тянет старика за собой вглубь оранжереи. Снова раздается оглушительный грохот, и на пол сыплются осколки. Деревянные доски пола усеяны битым стеклом. Лиз нагибается и, дрожа, ищет щель между досками. Вот она! В полу небольшой квадратный проем размером два на два сантиметра. Лиз засовывает туда указательный и средний пальцы. Осколки стекла впиваются в кожу, когда она поднимает крышку люка. В полу открывается проход – бетонная лестница, ведущая на три метра вниз к гладкой двери без ручки. Справа от двери виднеется клавишная панель.
Фон Браунсфельд протискивается мимо Лиз.
– Быстрее!
Пошатываясь, он спускается по лестнице.
У него так дрожит рука, что он едва попадает по кнопкам, и только после третьей попытки ввести код дверь распахивается. Сердце гулко стучит в груди Лиз, когда она закрывает крышку люка и спускается в темный подвал. Над ними разбивается очередное окно, и стекло со звоном падает на доски.
– Закройте дверь, скорее!
Лиз пытается нащупать дверную ручку, но тщетно. Наконец ей удается ухватиться за край двери и потянуть ее. Она едва успевает отдернуть руку, чтобы не прищемить пальцы, как дверь с грохотом захлопывается, отрезая все звуки внешнего мира. Тут, внизу, царит кромешная тьма, и тишина шумит у Лиз в ушах, словно град. Рядом слышится хриплое дыхание фон Браунсфельда.
– Выключатель рядом с дверью, – с трудом говорит он.
Пальцы Лиз паучьими ножками пробегают по голой стене, натыкаются на выключатель, и наконец вспыхивает свет. Коридор словно вырезан в бетонной стелле. Похоже, он ведет в сторону виллы.
– Пойдемте дальше, – сдавленно произносит фон Браунсфельд.
Лиз смотрит на его пропитанную кровью рубашку.
– Вам нужно к врачу.
– Мне нужно бы передохнуть. Но если вы пойдете впереди и я смогу опереться на вас, мы сможем передвигаться быстрее.
Лиз проходит вперед, и старик опускает ладонь ей на плечо. Они идут по узкому коридору, который вскоре сворачивает налево. Чувствуется, что коридор под наклоном уходит вниз. Через двадцать метров гладкий бетон сменяется кирпичными стенами с удивительно аккуратной кладкой. Через каждые пять метров на стене висят светильники. В коридоре немного сквозит. Они проходят еще пятнадцать метров, и путь им преграждает старая, но прочная деревянная дверь.
Лиз открывает дверь, и у нее перехватывает дыхание. Впереди раскинулся древний склеп, венчающийся подземным крестовым сводом. Длина квадратной крипты около пятнадцати метров. Тяжелый сводчатый потолок поддерживает десяток римских колонн. На другом краю крипты в полукруглой нише находится какое-то древнее каменное сооружение, украшенное вычурной резьбой. Уже через мгновение Лиз понимает, что это саркофаг.
Она входит в колонный зал и вздрагивает, заметив за каменным гробом какую-то фигуру. Только присмотревшись, она понимает, что видит себя в огромном мутном зеркале, установленном в нише за саркофагом.
– Невероятно, – шепчет она.
– Помогите мне. – Фон Браунсфельд показывает на правую стену.
Между округлыми колоннами, возвышающимися над выложенным песчаником полом, стоят широкие кушетки с красной обивкой. Каменную стену за ними закрывают гобелены с причудливыми изображениями, напоминающими картины нидерландского художника Иеронима Босха.
Лиз приобнимает фон Браунсфельда и помогает ему добраться до кушетки. Старик со стоном ложится.
– Тут есть телефон? – спрашивает Лиз. – Нам нужно позвонить в полицию. И в «скорую».
Фон Браунсфельд качает головой. Его левая рука зажимает живот, пальцы поблескивают от крови.
– А второй выход?
– Не тот, которым мы могли бы воспользоваться.
– Куда же ведет этот второй выход?
– В подвал виллы, – шепчет старик.
Лиз приподнимает брови.
– Почему, бога ради, мы не воспользовались им, чтобы спуститься сюда?
– Я боялся встретить его.
– Вашего сына?
– Да, Маркуса. – Фон Браунсфельд кивает.
– Вы уверены, что он в доме?
– Связанный мужчина в моем кабинете, исчезнувшие собаки… То, что он совершил с вами… Это он.
И вдруг фон Браунсфельд выгибается дугой от боли.
– Вы истечете кровью, – тихо говорит Лиз.
– Нельзя было пить лекарство, от этих капель кровотечение только усиливается.
Лиз удрученно молчит.
– До этого вы сказали: «Если он освободился». Что вы имели в виду?
– Маркус… – с трудом выдыхает фон Браунсфельд, стиснув зубы. – Он… он…
– Психопат, – договаривает за него Лиз.
– Еще ребенком он был непредсказуем. Его невозможно было контролировать. Джилл не могла с ним справиться. Ему было десять, когда я случайно застукал его ночью на пляже в компании подростков с сигаретами и пивом. Остальным было лет по шестнадцать-восемнадцать. И они уже хорошо его знали. Оказалось, что каждую ночь он вылезал из окна мезонина, когда Джилл спала или была пьяна. Она даже не замечала, что утром он отдает провонявшиеся никотином вещи нашей экономке. Я пытался что-то сделать, приструнить его, я правда пытался… – Старик стонет, пробует поднять голову, чтобы взглянуть на рану, и понимает, что у него даже на это не хватает сил. – Когда Джилл умерла, все стало совсем плохо. Он был точно планета, у которой украли солнце. Никакой гравитации, движение по орбите нарушено. У меня не было выбора. Он страдал от… нарушений в поведении. Я должен был что-то предпринять. Все это стало невыносимо. Он стал невыносим.
– В каком смысле «что-то предпринять»?
– Я отправил его в психиатрическую клинику, чтобы все вернулось на круги своя, а мой сын пришел в себя.
Лиз потрясенно смотрит на него.
– Вы отправили его на психиатрическое лечение? Я думала, он пропал без вести.
– В каком-то смысле так и было. Я не хотел, чтобы об этом кто-то узнал. Я… положил его в клинику в Швейцарии.
Лиз огорошенно открывает рот.
– Вы тридцать лет продержали его в психиатрической клинике в Швейцарии?
Фон Браунсфельд пожимает плечами.
