Яуберт подошел вплотную к двери; нет, надрывался сержант, нет, капитан, не надо! По инструкции он обязан был зайти сбоку, прислониться спиной к стене; но Яуберт действовал не по инструкции. У него все внутри выгорело, почернело, покрылось слоем сажи. Он крикнул: я не вооружен; вот, смотри, я вхожу и кладу табельный пистолет на крыльцо. Открываю дверь, вхожу. Крики сержанта: нет, капитан! Что вы делаете, господи? Он совсем спятил!
Яуберт закрыл за собой дверь. В доме гулял ветер. Он слышал завывания.
— Вы что, спятили? — В него целится ствол «магнума»; мужчина, стоящий в коридоре, практически безумен, охвачен ужасом. — Я вас сейчас всех перестреляю!
Яуберт не двигался и смотрел на мужчину; он не мигая смотрел мужчине в глаза и ждал, когда пуля пробьет мозг и упадет занавес.
— Ты псих, уходи! — Изо рта у мужчины текла слюна; глаза были похожи на глаза загнанного зверя. Рука, сжимающая большой револьвер, тряслась.
Яуберт не шевелился. Стоял на месте и равнодушно смотрел в одну точку.
— Где она? — спросил он ровно.
— На кухне. Шлюха! Она сдохла, шлюха. Я убил ее. Сегодня я вас всех поубиваю! — Револьвер снова нацелен на него; мужчина шумно дышит, грудь у него колышется, его трясет.
— За что?
Он услышал сдавленный всхлип — в нем смешались боль и отвращение; ствол «магнума» опустился на несколько миллиметров; мужчина закрыл глаза, открыл.
— Убью…
Ветер, дождь бьет в стекло, стучит по железной крыше; в окнах отражаются огни, тени от колышущихся веток. Убийца привалился к стене, но револьвер не выпустил; снова всхлипнул, еще и еще, зарыдал; осел на пол; ноги подогнулись, глаза ничего не видят; застыл на полу бесформенной кучей, свернулся в клубок, обняв руками колени; крепко держит револьвер и воет, как ветер, которому так же тоскливо, как и его душе.
Дыхание уже не такое учащенное.
— Что я мог поделать?
Рыдания.
— Что я мог поделать? Она сказала, что не желает меня больше видеть! Что я мог поделать?
Плечи трясутся; все тело сотрясается.
— Она моя! — Как ребенок. Голос тонкий, жалобный.
Молчание, которое тянется бесконечно долго.
— Она сказала ему: «Ты знаешь, что я твоя». А я стоял за стеной — она не знала, — я стоял там и слышал, как она говорит: «Я вся твоя». — Последние слова снова перешли в рыдания; голос стал выше на октаву, слова неразборчивые. — «Сделай мне как вчера ночью», — сказала она. Я ударил ее, и она побежала. Сначала в ванную… — Убийца поднял голову; взгляд умоляющий. — Я даже не знаю, с кем она разговаривала!
Ответа не последовало.
— Что мне теперь делать?
В коридоре: он стоит, мужчина полулежит-полусидит, привалившись к стене; револьвер болтается на уровне колен; кто-то снаружи зовет: капитан, капитан… Снова тишина, только ветер, дождь и рыдания. Они стали тише, ровнее. Убийца не сводит взгляда с револьвера.
Вдруг — осознал возможность выхода, утешения; обдумывает, прикидывает, примеряется.
Решение созревает медленно.
— Выйдите отсюда, пожалуйста.
Да, он выйдет. Ему самому знакомо подобное желание, подобное решение. Он знает, что такое мрак. Яуберт разворачивается кругом, к двери; открывает. Снаружи крики: капитан, господи, вы живы? Что он там делает, подонок? Из-за двери слышится выстрел; он не двигался, стоял на месте, опустив голову. Наконец они сообразили, ринулись мимо него в дом.
«Приговор условный».
Яуберт в упор посмотрел на Ханну Нортир. Она хотела о чем-то спросить. Она хотела знать. Она хотела пустить душу Матта Яуберта в плавание в неизвестном море, очертить побережье Берега Мертвых, описать приметы, дать им имена. Спрашивайте, док, спрашивайте. Я расскажу, насколько близок я был к самоубийству в ту ночь, когда вернулся домой. Мне хотелось вышибить себе мозги из табельного пистолета, чтобы их разнесло по всему полу. Я видел и чувствовал облегчение моего товарища по несчастью из Пэроу. Я был близок к тому. Я сжимал в руке табельный пистолет, палец лежал на спусковом крючке. Я был уже на пути к Ларе.
В дверь постучали, и к нему в дом ворвался Вилли Тил. Матт, господи боже, что ты делаешь! Тонкая рука легла ему на плечи. Они стояли на крыльце, он положил голову Тилу на грудь, опустив пистолет. Мгновение прошло, порыв прошел.
Спрашивайте, док.
Ханна Нортир, не глядя на него, что-то быстро писала в проклятом личном деле. Яуберту хотелось выхватить папку и прочесть, что она пишет. Посмотрим, что на уме у нашего умного доктора.
— А рапорт на вас? — Она снова заговорила тихо, как в предыдущие разы, веселость куда-то исчезла, растворилась в черной туче, которая была Маттом Яубертом, единственной на свете умной черной туче, которая отбрасывает тень на все, к чему приближается, которая закрывает собой солнце, подавляет смех.
— Ван дер Вейвер, тот самый сержант, который был со мной в Пэроу, остался недоволен приговором. Решил, что наказание недостаточно суровое. Он сказал, что я подверг опасности жизнь других людей. Подговорил остальных. По сути, он был прав. Они пошли с рапортом к Тилу, моему командиру. Тил сказал, что со мной все в порядке, а они слишком спешат. Тогда они написали жалобу, направили ее самому окружному комиссару; они считали, что сплоченность — основа полиции. Мой отец настиг меня из могилы. После смерти дал мне то, чего не мог дать при жизни. Странно, правда, Ханна?
Он впервые назвал ее по имени, без уважительного «доктор». Ну и пусть. Сегодня она могла бы отнестись к нему гуманнее. Могла бы обсудить с ним другое, всякие мелочи, потому что он собирается с духом. Я очень стараюсь собраться с духом, Ханна, а ты опять бередишь старые раны. Но я не псих, док, я поправлюсь, обещаю, завтра вечером я буду в полном порядке.
Она высморкалась. Только тут Яуберт заметил, что она плачет. Он привстал.
— Жизнь — странная штука, — сказала она вполне спокойно. — На сегодня достаточно.
Тут он понял, что тронул ее. Интересно, чем? И что все это значит?
Как только Янек Милош открыл дверь, Гриссел сразу понял: он!
— Тот самый нос, — вырвалось у него.
Милош повернулся и побежал. Выругавшись, Гриссел бросился за ним. Если не схватит мерзавца сразу же, все пропало. Метров через сто или даже меньше он выдохнется и уже не догонит беглеца.
Милош на бегу захлопывал за собой двери, но дверь черного хода оказалась заперта, а он в спешке никак не мог попасть ключом в замок. Гриссел толкнул его плечом. Милош отлетел к стене. Послышался глухой удар, беглец громко ахнул. Гриссел толкнул его на пол, навалившись на спину коленом, прижимая его к полу. Он выкрутил ему руку и завел повыше, к шее. Наручники на правую руку. Щелк! Схватил за другую руку. Щелк!
— Здравствуй, солнышко, — сказал Гриссел и чмокнул Янека Милоша в лысый затылок.
— Если ты не подашь в суд на «Аргус», это сделаю я, — сказала по телефону мать Маргарет Уоллес. Ее голос звенел от волнения.
— Почему, мама?
— Даже говорить не хочу. Они напечатали ужасную ложь!
— Мама, да в чем дело?
— Ты расстроишься.
— Мама, прошу тебя!
— Они пишут… Боже, милая, они нагло лгут! Просто я так… так…
— Мама! — отчаянно вскричала Маргарет.
— Они пишут, в тот день, когда Джимми… когда Джимми погиб, он был… с другой женщиной!
— Вы просто издеваетесь надо мной! — Начальник уголовного розыска расхаживал взад и вперед по конференц-залу. — Министр рвет и мечет, а вы говорите, что по-прежнему ничего не знаете! В прицепе проповедника нашли сорок тысяч рандов — ну и что? По субботам он отвозил выручку в банк. Он основал секту, но родственники других жертв никогда о такой не слышали! — Он остановился и смерил де Вита и Яуберта грозным взглядом. — Значит, вы все-таки издеваетесь!
Оба смотрели в пол.
— Вы хоть представляете, как на нас давят сверху?! Генерал так напуган, что не подходит к телефону, а мне пришлось сбежать из собственного кабинета, потому что на улице окопались газетчики! Эти сволочи повсюду пролезут! Только что караульный буквально вырвал меня из когтей стервятников! А вы по-прежнему ничего не знаете! — Начальник уголовного розыска снова забегал по залу, размахивая руками. Лицо у него побагровело, на шее вздулись жилы. — Министр говорит, что мы сделались посмешищем для всего мира. Мы, простые буры, настолько тупы, что приходится присылать к нам на помощь ясновидящую! Кстати, кто это придумал? У вас есть список людей, которых собирается убить мерзавец, но жертвы продолжают умирать как мухи! А вы радуетесь, потому что список заканчивается! — Бригадир лягнул ногой стул. Стул упал, задел стену, отскочил, звякнул об пол. — Никто ничего не хочет сказать?
— Бригадир, — начал де Вит, смущенно и криво улыбаясь.
— Нечего подлизываться! За сорок лет службы я ни разу еще не сталкивался с такими тупыми подчиненными! По-моему, вы не способны выловить и дохлого кузнечика из банки варенья! Чего еще вы ждете от маньяка? Чтобы он, мать его так и растак, вошел сюда, разбил свой вонючий маузер об стенку и сказал: «Поймайте меня, пожалуйста»? К вашим услугам все, что только пожелаете! Весь личный состав! Что еще мы должны сделать? Привлечь людей из соседней провинции, из Гаутенга? А как насчет армии? Давайте и их вызовем, и танки, и самолеты, и военно-морской флот, будь он неладен! Да что там! И китайцев позовем в помощь, у них ведь полным-полно ясновидящих и колдунов, чтоб им провалиться! И японцев тоже. И из Голливуда пускай приедут, снимут вас в кино. Кстати, только их камер здесь и не хватает! — О стену полетел другой стул. — Господи боже!
