Ваша работа – грязь, кровь, лишения. И скромность. Ваших имен Родина не узнает. Вас будут помнить только на факультете. И даже тут никто не узнает, как и зачем вы погибли. Больше всех повезет тем, кто попадет в полевую разведку. Они погибнут под шквальным огнем противника. Другие станут диверсантами, и рано или поздно ошибутся, а напарник добьет, чтобы противник не взял вас живьем. А третьи пойдут в специальную разведку и окажутся в черной дыре диссидентских территорий. Вряд ли вас отправят в Шанхай, поэтому и похоронят не по частям, а целиком, но не дома. Вы кончите свою жизнь у грязной стенки, где до вас уже расстреляли десятки людей, и вы успеете разглядеть остатки их мозгов на каменной кладке. И вы будете рады концу, потому что он означает: пытки кончились.
Пытать вас будут. Каждый день. Вам нравится ваше тело, лицо? Внимательно рассмотрите их в зеркале. Все самое прекрасное будет изуродовано сразу и бесповоротно. Вас будут бить и рвать. Права человека? У вас их нет. Девушки, вас изнасилуют в первые же сутки, изнасилуют скопом, и будут насиловать каждый день. Молодые люди, к вам это тоже относится. И родное правительство не пошлет вам на выручку диверсионную группу. Никто не спасает провалившихся разведчиков.
Вы все еще хотите получить эту специальность? Добро пожаловать на факультет смертников».
Восемь индейцев. Ну-ну.
Либо я справлюсь, либо мне повезет быть убитой на месте, либо я получу все, что обещал нам, юным первокурсникам, мудрый Кид Тернер. Насчет смерти я не надеялась: эти умеют бить. Они избивают так, что живого места не остается, – но жертва притом вполне сохранна для полноценной индейской казни. Индейцы не любят, когда на колу вместо преступника оказывается шашлык. Им же интересно поглядеть, как оно, тело, корчится, как страдает. А какой смак в агонии шашлыка?
Уставшие стражи уходили. Их место заняли свежие, сытые, отдохнувшие дикари. Старший внимательно оглядел пленников, особое внимание уделил мне. Сделал знак своим. Четверо встали, отсекая мужчин, остальные пошли к нам. Ладно, пойдем, на сухой полянке, чай, и мне посподручней будет…
Я видела, как покорно легли на землю Дженни, Санта и Моника. Я стояла.
– Разденься и ложись, – велел мне старший индеец.
Я молчала и улыбалась. Он знаками показал – мол, делай то, что другие женщины.
– Перебьешься, – ответила я по-индейски.
Три его товарища уже отложили рогатины и сняли пояса, приготовившись к делу. Застыли, глядя на меня.
– Почему? – искренне удивился старший.
– Не хочу.
– Ты должна делать то, что делают все женщины, когда им приказывают мужчины.
– А ты мужчина?
Индеец рассвирипел. Я успела еще подумать – а справлюсь ли я с его рогатиной? – когда он схватил меня за плечо. Черт, тяжелый какой… так и спину сорвать недолго, с бросками тяжестей… Он грохнулся во весь рост, растянулся, и его соратники только-только поднимали головы, а я уже добралась до рогатины. А ничего, ухватистая, главное, чтоб достаточно острая оказалась. Стражник успел повернуться лицом ко мне, и лезвие вошло глубоко ему под челюсть. И тут же меня едва не снес Макс, метнувшийся к оружию индейца, уже взромоздившегося на Дженни…
Все было кончено в считаные секунды. Восемь трупов. Мужчины торопливо раздевали стражей, закутывались в их толстые плащи для минимальной маскировки, собирали оружие. Я поглядела в сторону Иды и поняла, что дело швах.
У нее медленно-медленно вытягивалось бесформенное лицо, разевался рот, выкатывались глаза.
– Макс! – крикнула я, показывая на Иду.
Все-таки она успела издать вопль.
Мы аж присели.
– Быстро! – опомнился Кер. – Делла, показывай дорогу!
Макс тащил упиравшуюся Иду, зажав ей рот ладонью. Ида тряслась в истерике. Ну да, я же глупенькая, чего меня слушать, а я говорила, что с ней проблемы будут. Но Макс же умный, он лучше знает… Ида всей тушей рухнула в грязь, Макс дергал ее вверх, а она каталась по земле, месила жижу кулаками.
– Надо уходить без нее, – неожиданно спокойно и трезво сказала Дженни. – Ее не убьют. А я умирать не хочу. Потом выручим.
Макс сумел-таки водрузить Идину тушку на ноги, сильно толкнул ее вперед. Ида пошла, пошла, ножки-тумбы заработали, но медленно, ужасающе медленно. Она разевала рот, как рыба на воздухе. Ну сейчас у нее еще и удушье на нервной почве случится. Господи, ну почему я все время жертвую собой, что за мазохизм, действительно надо бросить, а как бросишь, она заорет, как пожарная сирена, мы ста метров не пробежим, чтоб она не подняла по тревоге весь лагерь, и ведь будет еще считать, что мы гады, а она хорошая…
Пробежали мы целых двести метров. Я уже видела рощу с густым подлеском, вроде такую небольшую, только она прятала в себе глубокую балку, глубокую и длинную, заросшую колючками в мой рост, засыпанную валунами, по которым не пойдет индейская кобыла. До рощи оставалось каких-то полкилометра, можно одним броском достать, а там мы почти спасены, если не останавливаться, к ночи дойдем до леса, затеряемся, мы ведь сильнее мотивированы, чем те, кто рванет за нами в погоню, мы пойдем на пределе сил, потому что хотим жить…
– Я никуда не пойду! – взвизгнула Ида. – За мной прилетят спасатели! Я офицер и будущая мать! Это вредно для ребенка! Эта сука хочет меня убить! Я хочу, чтобы меня спасали нормальные люди! Я не собираюсь носиться по вашим дурацким лесам! У меня есть достоинство! Обращайтесь со мной как положено!..
Она спятила окончательно и бесповоротно.
Мы потеряли тридцать секунд. Те тридцать секунд, которые могли нас спасти. Потеряли на вразумление Иды Рафферти.
Нас нагнали верховые. Мы сбились плотной кучей, готовясь очень дорого продать свою жизнь. Нас окружили, но близко не подходили.
Прошло несколько минут. Показалась целая процессия – впереди ехал старец Хесс, за ним тянулась почтительная свита.
– Об одном жалею, – процедила Дженни, сжимая в руке нож. – Что у меня нет пистолета. Знаешь, кого я застрелила бы первым делом? Эту тварюшку Иду. Все беды из-за нее. И пусть меня потом судят за убийство заведомо беременной и психически неполноценной. Может, я никогда не доберусь до нашего суда. Зато она сдохнет вместе с нами.
Хесс остановился в двадцати метрах от меня. Интересно, что будет, если я сейчас метну рогатину? Достану ведь.
– Опять ты, женщина, – проскрипел он. – Тебя надо проучить. Положи оружие, женщине нельзя его носить. Все женщины пусть положат оружие.
– Размечтался, – вдруг выплюнула Моника. – Делла не женщина, а мужчина! И я мужчина. И Санта мужчина. И Дженни тоже мужчина. Здесь только одна женщина – толстуха. А мы не будем покоряться. Слезай с кобылы, я докажу тебе, что я мужчина!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
