– Скажи ему, он получит, что просит.
– Но ты хотела уйти раньше.
– Запасной вариант не бывает лишним.
Кер тихо ускользнул. Я с тревогой следила за Гаем Вероной – он наше слабое звено. Но Гай выглядел не в пример бодрее, чем вчера, ходил и даже пытался улыбаться.
– Гнойник лопнул, – тихо сказал он Максу, – мне уже совсем хорошо.
Я ждала. Макс побродил туда-сюда и притерся ко мне.
– Сомневаюсь, что Гай после такого останется полноценным мужиком, – цинично заметил он.
– А лучше сдохнуть с колом в жопе и опять же не мужиком? – почему-то я разозлилась.
– Хуже, – согласился Макс. – Да, может, еще обойдется. Если не будет гангрены и мы хотя бы через месяц доберемся до врача.
– Если ты все еще планируешь идти в горы через леса – однозначно не доберемся. С таким-то балластом, – я указала подбородком на навес.
– А что предлагаешь ты?
– В город. Здесь километров двести. Тупо разносим консульство, и там должен быть челнок. Берем его и уходим в горы.
– Тоже вариант.
– Ты с Идой говорил?
– Нет пока.
– А чего ждешь? Чтоб у нее истерика от неожиданности приключилась или еще какая фанаберия?
– Делла, – Макс поморщился, – перестань. Она нормальная баба, мы же вместе служили, это мой второй пилот, все-таки. Просто у нее на нервной почве съехала крыша. Я знаю, как с ней обращаться. Это моя проблема, и я решу ее.
– Ну-ну, – только и сказала я.
Под мышкой свербило и зудело. Я сунула руку за пазуху, нащупала шишку размером с орех. Шишка была твердой и с нулевой чувствительностью. Странно. Я пошатала ее. Да нет же, это не мое. Ухватила попрочнее, стиснула зубы – и рванула. Шишка задергалась в пальцах. Я вытащила руку. Ну да. Овод-присоска, местный аналог земного клеща, только летающий. Надеюсь, он не разносит вредные для человека болезни. Я тщательно раздавила его, вытерла о штаны пальцы, испачканные в крови. Санта вздохнула:
– Их здесь тучи. Днем налетают, забиваются в одежду, ночью присасываются. Вас они любят меньше, чем нас, потому что у вас волосы на спине не растут. А мы с Моникой каждое утро снимаем с себя целые горсти. Спину скоро до мяса съедят. А еще тут есть маленькие белые болотные червяки. Если ходить умываться к болоту, то они залезают в обувь и прогрызают ходы в ногах. Поэтому всегда надо осматривать ноги. Если червяк уже прогрыз себе ход, он у тебя под кожей, и достать его оттуда очень трудно.
– Санта, а почему Моника не сказала, что беременна? Ведь она тоже понесла в храме.
– Мы не говорили, откуда мы и кто мы. Нас сначала как друзей приняли. Подумали, мы от той банды, даже гвардейцев всех оскопили за то, что они нас схватили…
Какая приятная новость, злорадно подумала я.
– Коммандер бы наврал с три короба, и мы бы выбрались. А Ида завопила, что она беременна, ее надо уважать, она зачала на священной земле… Это я виновата. Когда Моника понесла, я сказала при Иде: это особенный ребенок, его беречь надо. Ида запомнила. И всех нас выдала. Старейшины поняли и бросили нас в болото. А Иду берегут. Жаль, что я не все ей рассказала тогда. Женщину, которая носит особенного ребенка, не казнят. Ее обращают в рабство. Она рожает, кормит ребенка до года, потом его приносят в жертву. А мать душат и выбрасывают за ограду храма непохороненную. Потому что нельзя мужу брать жену на земле храма. И таких детей убивают. Но если ребенок уцелеет, он станет героем, а земля того храма, на какой его зачали, перестанет быть священной. Мои предки жили у одного храма, плохого, туда надо было относить половину всего, что добываешь, и тогда вождь велел моему прадеду тайком взять жену на храмовой земле. Прадед взял, и, когда жена сказала, что понесла, вождь собрал деньги со всей деревни и отправил прадеда с женой в город, а там он сел на корабль и улетел на Землю. Мой дед родился уже там, за небом. И когда моему деду исполнилось два года, тот храм загорелся и сгорел дотла. А дед служил в армии, был героем, и в жены взял оркушку. Я надеялась, ребеночек Моники уцелеет и тоже будет героем. А наш храм все равно пустой, никому не станет хуже, если он развалится. Но старики очень боятся, что земля перестанет быть священной, потому что тогда нельзя убивать землян, какие на нее приходят. А они не хотят, чтобы земляне приходили.
Проснулась Ида. Села, поморгала, потом вперевалочку пошла в кусты.
– Она как будто еще потолстела, – заметила я.
– Да, ее хорошо кормят. Как скотину для праздничного убоя, – ответила Санта. – Но она не толстая еще. Она распухла, потому что все время лежит и спит. В мокрых местах нельзя много лежать, тогда вода впитается в тело и будут болезни. Но Ида слушать не желает.
Ида вернулась, уселась, достала салфетку с остатками вчерашней еды и приступила к завтраку. В гордом одиночестве.
– Ей мясо дают, – вздохнула Санта, – и овощи, и травы, и хорошую твердую кашу, которую можно ломать руками на куски, такая она густая. Если бы Монике немного такой каши и овощей, у нее перестала бы идти кровь. Но Ида ни с кем не делится.
К нам снова сдрейфовал Макс. Присел на корточки, глаза блестели.
– Смена караула будет через десять минут, я уже видел, сюда идут. Делла, план?
– Нет плана. Я не знаю, как пойдет. Танцуй от меня.
– И ты называешь это – «нет плана»? – Макс засмеялся и ушел.
Санта поглядела на меня с суеверным ужасом:
– Делла, ты будешь драться с мужчинами?!
– А что? – удивилась я.
– Но женщине нельзя драться с мужчиной! Она должна подчиняться!
– Слушай, что за хрень, ты же в армии служила, там нет разницы – мужчина, женщина…
– Это там, – сказала Санта. – А мы здесь.
– Здесь совсем другие правила, да? – спросила я, чувствуя, как начнаю потихоньку закипать. – Знаешь, мне претит эта ваша индейская покорность. Думай обо мне что хочешь, хоть что я мужчина.
Санта даже отодвинулась. Долго разглядывала меня, потом изрекла:
– Наверное, ты действительно мужчина. Но если ты будешь драться, мы тебе поможем.
А с холма уже шла новая смена стражей.
* * *
С холма неспешно спускались восемь индейцев, один другого здоровей. Кажется, они были раза в полтора больше уходящей смены. Я смотрела и улыбалась. Мне было даже весело.
Военный университет, первое занятие. Пришел Кид Тернер, мы, такие радостные, приготовились к пафосной речи – нам же должны сказать, что мы будущие герои.
«Здорово, смертники, – начал Кид Тернер, и наша аудитория зашлась нервным смешком. – Друг дружку посчитали? Запомните лица. Три года вам учиться, и все три года будет отсев. Те, кого я выгоню, счастливчики. Остальные получат дипломы, контракты и поедут служить. Через пять лет службы от вашего курса останется половина. А до тридцати доживет только каждый десятый. Посмотрите друг на дружку – возможно, ваш приятель мертвец.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
