– Стало быть, только они и фрейлины Елизаветы, – констатировал Роберт.
Шпион покачал головой и уточнил:
– Совсем одни, сэр. Только вдвоем. Провели пять часов за закрытыми дверями и лишь потом вышли к придворным.
Роберт чуть не споткнулся, услышав о привилегиях, которых никогда не удостаивался сам.
– Сесил это позволил? – спросил он, все еще не желая верить услышанному.
– Не знаю, сэр, – пожал плечами Томас Блаунт. – Должно быть, позволил, если на другой день сэр Уильям снова виделся с королевой.
– Снова наедине?
– Да, сэр. Целый день, до самого обеда. При дворе уже начали заключать пари, не станет ли он ее мужем. Бывший фаворит сейчас затмил собой австрийского эрцгерцога. Еще я слышал, будто они втайне обвенчались и живут как супруги. Не было лишь официального объявления о браке.
Роберт выругался сквозь зубы. Блаунт подумал, что господин сейчас уйдет, а его оставит здесь.
Но Дадли взял себя в руки и спросил:
– Хорошо, а что этот Пикеринг намерен делать теперь? Задержится при дворе?
– Похоже, он остался ее фаворитом. Королева отвела ему покои совсем рядом, в Гринвичском дворце.
– Совсем близко от нее?
– Говорят, из Гринвичского дворца в покои королевы есть потайной ход и Пикеринг может появляться у нее в любое время дня и ночи. Королеве достаточно лишь открыть дверь, и он – в ее спальне.
Роберт вдруг затих и замер. Он взглянул на свою лошадь, которую конюх водил взад-вперед по двору. Ее бока еще оставались мокрыми от пота, а рот был весь в пене. Роберту очень хотелось вскочить на уставшее животное и немедленно отправиться в Лондон.
– Нет, – тихо сказал он себе. – Лучше завтра. Бодрым, с ясной головой. На отдохнувшей лошади. Есть еще новости? – обратился он к Блаунту.
– Шотландские протестанты начинают бунтовать против регентши Марии де Гиз, а она окружает себя войсками. Недавно затребовала из Франции еще солдат.
– Это я слышал до отъезда сюда, – сказал Роберт. – Сесил обрабатывает королеву насчет нашей поддержки?
– Вы правильно сказали, сэр. Обрабатывает. А она пока не говорит ни «да» ни «нет».
– Полагаю, Елизавета занята с Пикерингом. – Роберт поморщился и повернулся, готовый уйти в дом. – Можешь обождать здесь, а завтра поедем вместе. Опоздание чревато риском, а мне этого не надо. На рассвете отправляемся в Гринвич. Скажи моим людям, чтобы приготовились, передай, что поедем спешно.
Заплаканная Эми стояла у двери комнаты Роберта, напоминая смиренную просительницу. Она видела, как он подъехал на взмыленной лошади, и бросилась на второй этаж, надеясь поговорить с ним. Но муж прошел мимо, отделавшись коротким учтивым извинением. Эми слышала плеск воды и стук кувшина о таз. Из умывальной Роберт прошел к себе и закрыл дверь. Судя по доносившимся оттуда звукам, он собирал вещи. Эми поняла, что муж вознамерился уехать, но не осмеливалась постучать в дверь, войти и упрашивать его остаться.
Вместо этого она терпеливо ждала, сидя на жесткой приоконной скамейке. Так ведет себя провинившаяся девчонка, дожидающаяся рассерженного отца.
Когда дверь открылась, Эми бросилась к мужу. Сумерки почти скрывали ее фигуру. На какое-то мгновение Роберт забыл про их ссору, затем искорка обиды снова вспыхнула у него внутри и начала разгораться.
– Что тебе, Эми? – хмуро спросил он.
– Мой господин, – только и успела произнести она и захлебнулась подступившими слезами.
Больше Эми не могла вымолвить ни слова, лишь тупо стояла и глядела на супруга.
– Давай без слез. – Роберт поморщился и распахнул дверь носком сапога. – Входи, а то окружающие чего доброго подумают, что я тебя поколотил.
Эми послушно вошла. Ее опасения подтвердились. Со стола и полок были убраны книги и бумаги, которые Роберт привез с собой. Все говорило о том, что муж решил покинуть ее.
– Ты… уезжаешь? – дрожащим голосом спросила она.
– Да. Я вынужден. За мной специально прислали человека. Мне нужно срочно быть при дворе.
– Ты уезжаешь лишь потому, что рассердился на меня, – прошептала она.
– Нет, меня вызвали ко двору. Спроси у Хайда, он видел посланца. Тот полдня дожидался.
– Но ведь ты действительно сердит на меня? – допытывалась Эми.
– Был, – признался Роберт. – Но сейчас прошу прощения за несдержанность. Я уезжаю не из-за того дома и не из-за твоих слов. Обстоятельства требуют моего спешного возвращения ко двору.
– Мой господин…
– Поживи здесь еще месяц. Может, два. Потом я напишу тебе, и тогда ты переедешь в Чайлхерст, к семейству Хайес. Я туда приеду.
– Там мне тоже надо будет заняться поисками дома?
– Нет, – отрезал Роберт. – Сегодня я понял, что мы очень уж по-разному представляем, каким должен быть этот дом. Нам нужно будет подробно обо всем поговорить. Ты расскажешь, как хочется жить тебе, а я постараюсь растолковать, что потребно мне. Сейчас у меня нет времени на подобные разговоры. Я должен сходить на конюшню и распорядиться насчет отъезда. Увидимся за обедом. Выезжать я буду очень рано, едва рассветет. Тебе незачем просыпаться и провожать меня. Я действительно очень спешу и не хочу тратить время на проводы.
– Роберт, прости меня. Я не должна была говорить все то, что сказала.
– Я все забыл. – Лицо Дадли напряглось. – Не надо к этому возвращаться.
– А я не забыла, – всхлипнула Эми, изводя мужа своим раскаянием. – Прости меня, Роберт. Я не имела права напоминать тебе о днях бесчестия и о позоре, павшем на твоего отца.
Роберт глубоко вздохнул, стараясь не поддаваться закипавшему гневу, и заявил:
– Для нас обоих лучше забыть эту ссору и сделать так, чтобы она больше не повторялась.
Это было предостережение, но Эми требовалось не оно. Сильнее всего она сейчас жаждала его прощения.
– Роберт, извини меня. Я не смела говорить о том, что ты рвешься к величию и не желаешь знать свое место…
– Эми, я очень хорошо помню твои слова! – не выдержал он. – Незачем мне их напоминать и повторять оскорбления. К сожалению, я помню каждое твое слово. Вдобавок ты говорила слишком громко. Думаю, Хайды и Лиззи Оддингселл тоже все слышали. Представляю, как они были шокированы, услышав такое обо мне и моем отце. Мне не забыть, что ты назвала его жалким изменником и обвинила меня в потере Кале. Ты упрекала отца в смерти Гилфорда, а меня – в гибели Генри. Будь ты моей служанкой, я за половину сказанного приказал бы тебя высечь и прогнать с глаз долой или велел бы подрезать тебе язык, чтобы не клеветала впредь. А теперь ты, видите ли, раскаялась и умоляешь о прощении. Нет, Эми! Самое лучшее, что ты сейчас можешь сделать, – это уйти с моих глаз. Я целый день гонял лошадь, скакал неведомо где, пытаясь забыть твое мнение обо мне, не думать о том, что живу с женой, которая презирает меня, считает неудачником и предателем.
