— Знаю. Что-нибудь ей наплетешь, лучше я наплету, если буду у вас. Наверняка она по технической части больше мне доверяет. Скажу, что предохранитель поменял, но приемник все равно не фурычит. Заберу его, чтобы починить. Пару дней можно будет поволынить.
План Гэрта немного меня успокоил, все-таки знающий человек всегда придумает что-нибудь дельное. И только я порадовалась, как кое о чем вспомнила.
— Нет, это ничего не даст. У нее в комнате тоже есть радио, в старом ее кассетнике.
— Он с антенной?
— Да.
— Отломай ее. Скажешь уютом, что нашла записку уборщицы, та будто бы задела нечаянно магнитофон, тот брякнулся и антенна тю-тю.
— Два радио в доме, и оба одновременно вышли из строя? Думаю, сестра моя поймет, что ее дурят. И потом, как я могу подставить миссис Макджиливри? Она очень аккуратный человек, ни разу ничего не разбила. А вдруг Марианна выскажется ей насчет антенны?
— Тогда придется все выложить начистоту. Нельзя, чтобы она вдруг узнала, случайно. Журналюги наверняка посмакуют эту историю, скандал что надо.
Мы долго смотрели друг на друга, потом я сдалась:
— Ладно, я ей скажу. Когда это сделать?
— Лучше подождать, когда Би-би-си сообщит. Думаю, нам надо ориентироваться на то, что скажут они. И вроде бы мы только-только об этом узнали.
— Может, сегодня не сообщат?
— Хорошо бы, — сказал он, снова посмотрев на экран. — Так, что-то только что свалилось к тебе в ящик. Не спрашивай. То самое. Би-би-си со ссылкой на агентство Рейтер называет Кейра, «одного из трех похищенных группой казахских защитников природы, название этой организации выговорить практически невозможно».
— Там сказано, где их держат?
Он дальше прокрутил текст.
— На море. На каком-то судне в Каспийском море. Ух ты, вот гады…
— Что? Настолько плохо? — Я уставилась на экран, нащупывая свои очки, болтавшиеся на цепочке.
— Эти защитники природы предупреждают, что при первой же попытке освободить этих парней или захватить судно, они прикончат одного из заложников.
— Боже ты мой!
— Запугивают, не бери в голову. Это же явный блеф. Обещают отпустить двоих, как только нефтяные фирмачи согласятся на переговоры с представителями этой их организации, а третьего — когда будут подписаны их условия.
— Но переговоры могут продлиться несколько недель!
— Запросто, остается только надеяться, что Кейр будет одним из двоих. Этих отпустят довольно скоро.
— Теперь уж придется ей сказать.
— Да, тянуть некуда. Но, по крайней мере, теперь у нас есть конкретные факты.
— Только нельзя, нельзя говорить ей про то, что зеленые пригрозили одного убить.
— Согласен, этот факт лучше опустить.
— А после того как скажем, что будем делать, а?
— Что-что… ждать. Надеяться, что Кейр сумеет выпутаться. Как ты думаешь, он говорит по-казахски? Или по-русски?
— Он придумал, как точно передать звуками всполохи северного сияния, он знает, как показать звезды слепому человеку. Ничего удивительного, если он заговорил на русском, или на казахском, или… не знаю на каком там еще.
Марианна
До этого момента я даже не представляла, насколько он мне дорог. Новость я выслушала спокойно, во всяком случае, Луиза, сообщившая мне ее, нервничала гораздо сильнее. Я пошла к себе, легла на кровать и стала слушать шум проезжавших машин.
Вот все это снова ко мне и вернулось… Ожидание. Мольбы. Постоянная тяжесть на сердце: а вдруг все-таки что-нибудь случится. Все помыслы только о двух вещах: а) вернется ли муж живым, б) вернется ли он целым и невредимым. Я услышала, как над домом пролетел вертолет, нет, не амфибия Сикорского — его мотор я бы и сейчас узнала, хотя прошло столько лет. Но все сразу всколыхнулось в памяти, накатил страх и чувство обреченности.
Я положила руку на свой округлившийся живот и стала молить Господа, в которого не верила с 1988 года. «Боже милостивый, если Ты действительно существуешь, забери у меня ребенка, но оставь Кейра. Если не мне, то хотя бы в живых».
Дни отныне казались бесконечными, жизнь превратилась в сюрреалистический кошмар. Я продолжала выгуливать себя и младенца в Ботаническом и регулярно посещала женскую консультацию. Пришлось пережить очередное жестокое испытание: амниоцентез. Это когда берут на пробу околоплодную жидкость, чтобы потом узнать, нет ли у младенца отклонений. Я даже не сомневалась, что мне после исследования клеток порекомендуют прервать беременность. Я слушала блоки новостей по «Радио Шотландии», там, как я и думала, сообщали больше подробностей, чем на Би-би-си: «Радио-4». Мы связались с начальством фирмы, на которую завербовался Кейр, они ничего конкретного не говорили, никаких деталей. Все советовали позвонить родственникам, но никаких телефонов не дали. Луиза предложила поискать его сестру, она ведь в Эдинбурге живет, вдруг он сумел ей позвонить. Я напомнила сестрице, что нам неизвестно, как ее зовут, и адреса мы тоже не знаем. А если бы даже и знали, как бы я объяснила, почему я интересуюсь Кейром? Тем более живот мой уже заметен. (Правда, Луиза бодро меня успокоила: иметь в моем возрасте животик нормально, никто и не подумает, что это беременность.)
Да и вообще, ей вполне хватало волнений из-за Кейра и собственной беременности, а тут еще пристанет с расспросами бывшая любовница ее горемычного брата. Наверняка она вся в этих проблемах, не хочу стать еще одной.
Луиза просто изводила своими советами и причитаниями, но меня спасал Гэрт, настоящий оплот силы, надежная скала — эти заезженные клише тем не менее оказались весьма точными. Он не впадал в панику, не терял чувства юмора, короче, не поддавался женской истерии. Его поведение, слава богу, было вполне нормальным, но при этом он держал нас в курсе последних подвижек, поил чаем, кофе, ставил перед нами бутылку с джином.
Признаться, с каждым днем доля джина в наших коктейлях неуклонно увеличивалась.
Марианна шла на кухню, и ей показалось, что из комнаты Луизы доносится плач. Она остановилась, прислушалась, тихонько постучала в дверь:
— Лу! Что случилось? Можно войти?
Раздалось приглушенное «да», потом громкий всхлип.
Марианна открыла дверь, и ей в ноздри ударил крепчайший запах «Опиума», любимых духов сестры. Луиза подала голос:
