Не знаю, как насчет депрессии у самой Марианны, но у меня лично глаза были на мокром месте. Мы под ручку побрели домой, почти не разговаривали. Вероятно, она почувствовала, что я совсем раскисла. И как только мы пришли, сразу направилась к домашнему бару, хотя до вечера было еще далеко.
— Да черт с ним с младенцем — хочу джина с тоником. Будешь?
Я достала лед, Марианна налила в стаканы по огромной порции джина, и мы, скинув туфли, распластались в креслах. Она стала расспрашивать (впервые в жизни!), как продвигается моя книга, то есть сестре моей сейчас очень паршиво. Я лепетала что-то маловразумительное, и Марианна сменила тему. Мне не хватило смелости признаться, что я уже несколько недель не могу выдавить из себя ни слова. Часами пялюсь в экран компьютера, а мысли заняты чем угодно, только не сюжетом книги.
В основном Казахстаном.
Обсудили предстоящее УЗИ. И ей и мне было известно, что врач сможет определить пол ребенка и сообщить, если захотим. Знать, кто там у нее, сын или дочь, Марианна категорически не желала. Твердила, что это ни к чему, иначе уже будешь относиться к младенцу как к личности, а не как к некоему неведомому существу. Я-то сама уже относилась к нему как к личности. То представляла, что это мальчик, то девочку. Даже придумала для них имена. Но писательнице простительно подобное чудачество, правда?
УЗИ назначают на сроке в пятнадцать недель. Была середина мая, залитый солнцем Эдинбург благоухал цветами. На территории больницы Марианна вдруг остановилась, я решила, что она раздумала делать УЗИ, но она сказала, что ей хочется понюхать, как пахнет цветущий боярышник. Я взглянула на куст, будто покрывшийся пеной, весь в ажурных кремовых соцветиях, и подумала, как хорошо, что сестра еще способна радоваться таким милым незатейливым мелочам. У меня тоже поднялось настроение, но при виде аппарата и прочего медоборудования опять упало.
Я старалась не смотреть на экран. Марианне, разумеется, не надо было и стараться. Наверное, в ее карте было отмечено, что ребенка сразу отдадут на усыновление, поэтому врач не комментировала увиденное, не предложила послушать, как бьется сердечко, просто сообщила, что все в пределах нормы. А потом настал момент, которого я так боялась. Врач спросила: «Хотите знать, кто у вас?» Я вся напряглась. Марианна молчала. Оторвавшись от экрана, я начала мямлить что-то вроде «понимаете, тут такая история…», но Марианна меня перебила:
— Не надо, Лу. Ни к чему это. — Мы с врачом выжидающе на нее смотрели. — Да. Хочу знать.
— Мальчик. Видимо, будет крупным.
— А-а, — отозвалась Марианна. — Ничего удивительного. Спасибо.
Совершенно потрясенная, я ждала, когда Марианна оденется. Выйдя из кабинки, она тронула меня за локоть:
— Прости, Лу. Мне почему-то захотелось узнать. Я с самого начала чувствовала, что это мальчик, интересно было, угадала или нет. Так глупо.
Я не нашлась, что ответить. Стиснув мой локоть, Марианна продолжила:
— Даже хорошо, что узнали, правда? Ну, представь, что мальчика будут воспитывать две старые мымры. Это было бы, наверное, неправильно.
— Наверное…
Пожалуй, впервые в жизни я поблагодарила Господа за то, что Марианна слепа, что она не видит сейчас моего лица.
Марианна
Цветущий боярышник. Его запах. Жизнь любит подкараулить в минуту слабости, чтобы добавить хорошего пинка.
Проклятое обоняние всегда добавляло остроты в мои мучения. Помню, когда я наконец позволила Луизе разобрать вещи в шкафу Харви, то поставила условие: я буду при этом присутствовать. Не спрашивайте почему. Если тебе не было позволено даже похоронить мужа, то невольно изобретаешь некие ритуалы, они дань уважения умершему, отчасти в большей степени это попытка приглушить боль утраты. Луиза совершенно резонно твердила, что от меня все равно никакого толку, но мне важно было говорить ей по ходу дела, что куда надо деть. (Часть вещей мы вынесли на улицу под покровом абердинской ночи, те, что поновее, отдали в благотворительные магазины.)
Вероятно, я тогда настолько отупела от горя, что не сообразила: перебирая вещи Харви, Луиза как бы вернет его к нам сюда в спальню, он словно бы восстанет из мертвых. Я храбрилась сколько могла. (Еще один ритуал: своей болью я избавляю Харви от боли, которую он испытал, умирая, так мне казалось.) Но в конце концов сбежала, совершенно вымотанная.
Идя этим майским утром к зданию больницы, я замерла как вкопанная, почуяв запах цветущего боярышника. В этот момент Кейр был рядом со мной. И во мне.
Нет, я не упала в обморок, но была на грани.
Луиза
К концу мая я немного оправилась от стресса, пережитого из-за результатов УЗИ. Старалась отогнать радужные фантазии и одновременно уговаривала Марианну одуматься. Но сестра моя на уговоры не поддавалась. Когда речь заходила о ребенке, она называла его «плод», меня это почему-то страшно ранило и возмущало. Но, наверное, так ей было легче.
Да, я тоже понимала, что воспитывать сына нам с ней было бы гораздо труднее, чем дочку, но еще я понимала, что теперь, когда она узнала, что у нее мальчик, ее еще сильнее мучает чувство, что это тоже Кейр, его частица. Разумеется, она никогда в этом не признавалась. Мы обсуждали только, как развивается «плод» (после очередного визита к врачу). Иногда она вскользь упоминала что-то, относившееся к процедуре усыновления. Будто речь шла о каком-то предмете, а не о живом человечке. Полагаю, для Марианны предмет («плод») действительно не был личностью. Она не могла позволить себе воспринимать его как человека.
Однажды задолго до захода солнца я плеснула в стаканчик джина (пока дождешься в Эдинбурге не то что захода, но хотя бы появления солнца, помрешь от жажды) и уселась, задрав ноги и листая журнальчик мод, в гостиной. Вдруг в дверь просунулась голова Гэрта, он шепотом спросил:
— Марианна дома?
— Нет. Вышла погулять. Скоро вернется. А что такое?
Он поманил меня пальцем:
— Пойдем, я кое-что тебе покажу.
В кабинете он подошел к компьютеру, а мне пододвинул стул.
— Садись. Может, это ничего не значит, но… я подумал, лучше тебе знать, а то вдруг Марианна что-то услышит.
На экране было открыто множество окон. Гэрт, щелкнув мышкой, увеличил одно. Это был новостной сайт. Я стала читать текст. А заголовок был таким: «В КАЗАХСТАНЕ ПОХИЩЕНЫ БРИТАНСКИЕ НЕФТЯНИКИ».
