Недаром Мопассан сказал: «Она была женщиной, то есть в чем-то ребенком». А Виктория, вдобавок, была больным ребенком.
Однако сходство между Кончей и нею заканчивалось на этом.
Бедная невеста-вдова, опустив капюшон на лицо, поспешила укрыться от жизни в монастырь. Но вдове Шубина нельзя уходить от жизни. Не те времена теперь. И она не та.
Стало быть, начальство Виктории должно приказать ей немедленно выехать в Балтийск, чтобы завершить там дело, которое начал и не успел завершить в день штурма Шубин.
Лекарство, конечно, сильнодействующее, но…
Глава 2. Правда сильнее бомб
1
Профессор дольше обычного засиделся сегодня за своим столом.
Неукоснительно, каждый вечер зажигается настольная лампа под уютным зеленым абажуром. Словно бы опускается сверху колокол света и Грибов со своей картотекой оказывается под этим колоколом, вернее, внутри него.
Да, очерчен магический круг! Все, что вне круга, погружено во мрак. Но тем ярче отблеск жизни на столе: все эти исписанные мелким штурманским почерком четырехугольники картона, газетные и журнальные вырезки, обведенные красным карандашом, а также пометки на географической карте.
Профессор любит повторять изречение Декарта: «Порядок освобождает мысль». И на столе у него образцовый порядок.
Здесь нет книг с торчащими из них лохмотьями закладок, хотя за зиму Грибов прочел уйму мемуарной, военной и военно-политической литературы. Нет и писем, хотя осенью еще была завязана и доныне поддерживается регулярная переписка с Князевым, Фоминым и другими сослуживцами Бориса Шубина. Их сообщения значительно дополнили и уточнили рассказ бывшего юнги.
На письменном столе профессора лишь картотека. Факты тщательно отобраны, «спрессованы» и разнесены по отдельным листкам. Их можно сразу окинуть взглядом. И эта отраженная жизнь беспрестанно в движении, листки то сближаются, то разъединяются, а от этого соответственно меняются смысл и взаимная связь дат и фактов.
Похоже на мозаику. Бережно и терпеливо складывает Грибов факты и даты, как разноцветные куски. От множества событий, цифр, имен пестрит в глазах.
Но вот постепенно, не очень быстро, начал проступать зигзаг — некий причудливый, пока не совсем отчетливый узор. В «мозаике» сложилось: «Вува», «Вундерваффе» — иначе, волшебное оружие, с помощью которого гитлеровцы надеялись выиграть войну.
Однако в ходе дальнейшей работы Грибов усомнился в правильности такого решения.
И вот наконец на имя Шубина пришло это письмо от Нэйла. И два слова «последний пассажир» заставили Грибова немедленно же изменить раскладку фактов на своем письменном столе.
Весной 1945 года «Летучий Голландец» ожидал в Винете (иначе, в Пиллау) какого-то «последнего пассажира», по-видимому, лицо высокопоставленное в третьем рейхе. Дождался ли его? Успел ли вовремя уйти из Пиллау? И что это было за таинственное высокопоставленное лицо?
Тут требовался, пожалуй, не столько историограф, сколько опытный контрразведчик, а, быть может, полезно было бы и тесное взаимодействие между ними.
Три буквы «СКФ» завертелись перед глазами, как огненные круги рекламы.
Нейтралитет — понятие ныне устаревшее. Бизнес не имеет границ! Однорейсовый моряк прав. Как отказаться от выгодной сделки, если многие военные материалы продаются сейчас на вес золота, подобно заморским пряностям во времена Магеллана?
Военно-стратегическое сырье, которое в годы войны доставляли в Германию из нейтральных стран и даже стран противоположного военного блока, взмах за взмахом швырялись в топки войны. Но отблески, которые падали из этих то и дело открывавшихся топок, по-новому освещали и тайную деятельность «Летучего Голландца».
Карточки на письменном столе профессора легли в иной раскладке. Они сгруппировались вокруг «Никеля» и «Клейма СКФ».
Эту новую «раскладку» можно обозначить словами: «Подводный связной». Не являлся ли Цвишен таким связным? Не осуществлял ли «торговлю из-под полы», налаживая тайные коммерческие сделки между капиталистами воюющих стран?
2
Грибов ускорил свой отъезд в командировку по делам училища, давно предполагавшуюся. А прибыв в Москву, прямо с вокзала явился к контр-адмиралу Рышкову, бывшему своему ученику…
— Я официально к вам, Ефим Петрович, — сказал Грибов, усаживаясь в кресло после обоюдных приветствий. — Разрешите доложить?
И он сжато рассказал о встречах Шубина с «Летучим Голландцем». Рышков удивился:
— Позвольте! Я же слыхал о «Голландце»! Еще весной тысяча девятьсот сорок четвертого года. Сам прилетал на Лавенсари, чтобы расспросить Шубина. Но почему прервалась работа? Вы говорите, Шубин даже побывал на борту этого «Голландца»?
— Потому и прервалась. Парадоксально, но факт. Медицинское заключение было неблагоприятно для Шубина. А вы уже находились в то время на Тихоокеанском флоте.
— Весной тысяча девятьсот сорок четвертого года речь шла о Вуве, то есть о новом секретном оружии. О никеле и шарикоподшипниках я не слыхал.
— Да и Вува. Не исключено, что была и Вува. Наряду со всем прочим.
— В шхерах упоминалась Вува, — настойчиво повторил Рышков. — То есть ракеты-снаряды. Известно, что немцы испытывали их на Балтике под конец войны.
— Вот как! В шхерах?
— Нет. На юге Балтики.
— Где?
— В Пеннемюнде на острове Узедом.
— И это происходило в тысяча девятьсот сорок четвертом году?
— Да.
— Весной?
— Осенью. Сведения у нас, Николай Дмитриевич, самые подробные. Испытаниями руководил небезызвестный Вернер фон Браун, «отец Вундерваффе», как величали его немцы. Проект назывался «Урзель», в честь какой-то женщины.[39] Ракеты-снаряды носили наименование «А-9». Пускать их предполагалось с подлодки.
— Ах, все-таки с подлодки?
— Да. В момент залпа она должна была находиться в подводном положении, то есть стрелять из-под воды. Дальность действия запланировали в пять тысяч километров. Но с испытаниями «А-9» ничего не вышло.
Грибов хмуро усмехнулся:
— Как оно и явствует из всего последующего. Ну-с, а что, по-вашему, могло помешать немцам?
— Этого я не знаю. Думаю, скорее всего, технические неполадки. В общем, как говорится, «фокус не удалс´и».
— Шубин предполагал, что неизвестное ему секретное оружие собирались испытывать под Ленинградом. Но ваши сведения полностью проясняют картину. Зачем испытывать оружие под носом у противника, если в Южной Балтике, на большом удалении от линии фронта, это удобнее во всех отношениях? Узедом расположен укромно.
— Недалеко от нынешнего Свиноуйсьце.
— Да, бывший Свинемюнде. По тем временам глубокий тыл. Я рад, Ефим Петрович, что вы подтверждаете мою догадку: весной сорок четвертого года «Летучий Голландец» не занимался в шхерах испытанием нового секретного оружия. Он был занят чем-то другим.
— Но это же вытекает из сообщения самого Шубина, — подхватил Рышков. — На палубе «Летучего Голландца» не было соответствующих приспособлений. Шубин, по вашим словам, видел лишь спаренный пулемет.
3
Грибов помолчал.
— Для нас сейчас важнее не то, что он видел, а то, чего не видел, — сказал он.
Рышков недоумевающе смотрел на него.
— Я имею в виду пассажиров «Летучего Голландца». Представляя Шубина офицерам, старший помощник сказал: «Наш новый пассажир». Значит, были и другие пассажиры — до Шубина или одновременно с ним? Иногда, Ефим Петрович, они кажутся мне опаснее ракет-снарядов или атомной бомбы.
— Ну что вы! Да и были ли они? Вас поразило слово «новый». Но Шубин мог ослышаться или перепутать. Пассажирская подводная лодка! Что-то не верится! Транспортная — еще так-сяк! Допустим, она транспортная. Все равно упираемся в тупик, в кормовой отсек. У люка переборки торчал часовой? Подумать только: на подлодке — часовой? Но что могли прятать за его спиной? Вы отвергаете секретную аппаратуру, скажем, модель Вувы, которая проходила испытания на подводной лодке. (Грибов сделал протестующий жест.) Виноват, Николай Дмитриевич, я закончу свою мысль. Но, если это не аппаратура, тогда, несомненно, груз! И я даже скажу вам, какой груз. Сырье для изготовления атомной бомбы! «Летучий Голландец» занимался тем, что доставлял в Германию это сырье из разных отдаленных мест!
Рышков встал из-за стола и прошелся по кабинету.
— Я, конечно, думаю вслух. Почему «Летучий» дважды побывал у берегов Норвегии? Там находился завод тяжелой воды, не так ли? А рейс Цвишена по Амазонке? Мне припоминается, что в Южной Америке найдены залежи урановой руды. Где найдены? Быть может, вблизи этой речушки… как ее…
— Аракара, — сказал Грибов.
