Бригелла не оскорбилась, должно быть, чтобы уязвить поэтический дар этой шалавы требовалось оружие посерьезнее. Что-то вроде крепостного ружья с двойной навеской пороха.
— Законы искусства, крошка, — Бригелла подмигнула ей, не то насмешливо, не то фамильярно, — Вот почему кастраты усерднее всех набивают свой гульфик ватой, а самые никчемные наездники до блеска начищают шпоры. Миннезанг, если он хорош, должен восхищать юных дев, вдохновляя их на подвиги, а не рассказывать правду. Правду тебе подадут в любом трактире и спросят два крейцера, а хороший миннезанг — это высокая кухня. Если ты приятельствовала с Панди, то должна знать, она вовсе не была той благородной разбойницей, какой ее знают многие в Броккенбурге. Благородства в ней не было ни на грош, она просто была непредсказуемой и очень удачливой сукой, а Ад до поры до времени просто сносил все ее выходки.
На миг Барбароссе захотелось вновь вонзить шило ей в живот, даже пальцы заныли, вспомнив это приятное ощущение. Эта самодовольная пидорка, развалившаяся на камне, не годилась Панди даже в подметки, но разглагольствовала о ней так легко, будто приходилась ей по меньшей мере кровной сестрой или конфиденткой.
Барбаросса стиснула зубы. Несмотря на то, что Бригелла была безоружна — и не скрывала этого — ее выпады разили точно и остро, как короткие тычки стилетом. Будь они на фехтовальной площадке, Каррион уже объявила бы туше[2].
— Я не…
Бригелла поболтала в воздухе ногой, затянутой в изящный сапожок.
— Панди частенько брала под свое крыло молодняк из Шабаша. Не потому, что была благородна — она и слова такого не знала — просто чтобы иметь преданных, влюбленных в нее помощниц, которые будут делать для нее грязную работу. В обмен на это она делилась с ними крохами опыта и изредка трепала по головке, как любимую собачку. Хорошая схема, всегда обеспечивавшая ее верными подручными, а иногда и преданными любовницами. Впрочем, второе к тебе, конечно, не относится. Хорошая схема, увы, недолговечная, работает лишь некоторое время, обычно не больше года. Через какое-то время, когда очередная мелкая сучка подрастала, обзаводилась собственными амбициями и какими-никакими мозгами, Панди выбрасывала ее прочь, точно использованный кондом из овечьих кишок, и брала себе новую. Что смотришь? Не знала об этом?
Знала, подумала Барбаросса. Знала, конечно.
Панди, может, и слыла бунтаркой, презирающей все мыслимые правила и нарушающей все установленные людьми и Адом законы, иногда только лишь для забавы, чтобы потешить самолюбие, но в душе она была истой дочерью Броккенбурга. Она знала, как устроен этот мир.
Бригелла небрежно переложила ногу за ногу.
— В любом случае, восьмой миннезанг о Панди я так и не закончила. И ты знаешь, почему.
Да, подумала Барбаросса. Знаю.
— Она погибла.
— Погибла? — в голосе Бригеллы послышалось мягкое шипение. Вроде и нежное, но таящее в себе зловещий отголосок. Точно лезвие легко коснулось шелкового платка, — Ты видела это?
— Нет, но я…
— Пала в неравном бою, угодив в засаду? Сражалась до последней капли крови? Умерла с проклятием на губах, пронзенная рапирой, как и приличествует ведьме, сделавшейся маленькой легендой Унтерштадта? Может, ты покажешь тогда мне ее могилу? Или фунгов, обглодавших ее кости?
— Она не…
— А может, она была сожрана вырвавшимся из-под ее контроля демоном? Растворилась в адских энергиях без следа? Это бы многое объяснило, да? — Бригелла вяло усмехнулась, — Брось, Барби. Ты знаешь, что случилось с Панди. Все знают. Вот почему восьмой миннезанг так и не будет закончен. Броккенбург жаден до песен, прославляющих чью-то удаль, и Панди охотно подкармливала его своими подвигами без малого три года, но…
— Заткнись. Заткнись, Бри.
— Броккенбург всеяден, но такие финалы он не любит, — Бригелла вздохнула, — Никто их не любит, они разрушают камень, на котором мы все пытаемся утвердиться. Она сбежала, Барби. Оказалась умнее, чем многие про нее думали. В какой-то момент поняла, что если она не угомонится, ее собственная легенда закончится так, как заканчиваются все прочие легенды этого блядского города, пожирающего ведьм. Красиво, славно, под аккомпанемент шипения тлеющей плоти. В отличие от всех вас, ее юных помощниц, она сумела повзрослеть. Собрала на рассвете в узелок вещи, обоссала на прощанье броккенбургскую мостовую и отправилась прочь, плюнув на патент хексы. Сохранила жизнь. Иногда мудрость и трусость заключены в одном зелье, Барби.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Нет. Ты не видела этого!
Бригелла улыбнулась ей.
— Мы, «шутовки», знаем многое из того, что не видели. Я знаю то, что год назад ведьма по имени Пандемия растворилась без следа. Комната, которую она снимала в Унтерштадте, одним прекрасным утром оказалась пуста. Завсегдатаи трактира «Два хвоста», в котором ее часто видели, не знали, куда она запропастилась. Все суки, которые имели гордость именовать себя ее подругами, ни хера не знали о том, где ее искать. Ни единого следа, ни единой зацепки, ни единой весточки за целый год. И это от суки, подвиги которой сотрясали подчас всю херову гору! Всё, Барби. Легенда закончилась. Хлоп! — Бригелла небрежно хлопнула в ладоши, — Восьмой миннезанг не будет закончен. Ты можешь подражать ей сколько угодно, можешь строить из себя суровую суку, которая с презрением относится ко всем опасностям, но всякий раз, когда на тебя нападет желание поиграть в Пандемию, вспоминай, чем она кончила.
Барбаросса холодно кивнула ей.
— Спасибо за совет. А теперь иди нахер, Бри. Если ты захочешь получить свои двадцать монет, приходи в Малый Замок, я с радостью подарю тебе еще одну дырку в брюхе — и ты отсчитаешь мне пять грошей сдачи.
Барбаросса повернулась на каблуках.
Паршивой идеей было заявляться в Чертов Будуар. Она лишь потеряла время, ни на клафтер не приблизившись к цели. Клуб юных сук, квартирующий здесь, среди голого камня, может предложить ей много забавных вещей, от зачарованных амулетов до хорошей порции «пепла», но гомункула здесь не достать. Не самый ходовой товар в этой части Броккенбурга. Что ж, по крайней мере, она укроется от этого хренового ветра, который, кажется, вознамерился обглодать все мясо на ее смерзшихся костях…
— Барби!
Она не хотела поворачиваться. И не собиралась этого делать. Но что-то в голосе Бригеллы заставило ее замедлить шаг.
— Ты ведь явилась сюда не для того, чтобы искать защиту от «Сестер Агонии», так ведь? Тогда зачем?
Бесполезно, подумала Барбаросса. Эта хитро усмехающаяся мне в спину проблядь ничем не поможет моим поискам. Напротив, узнав, что мне надо, раззвонит об этом по всему городу и, как знать, может струсит за эту горячую новость немного меди себе в кошель.
С другой стороны, куда еще ей идти? Пока она взбиралась на херову гору, прошло еще по меньшей мере полчаса. Это значит — половина пятого. День в Броккенбурге долог, но не бесконечен. Скоро, распростившись с последними покупателями, начнут закрываться даже лавочки в Эйзенкрейсе. И что тогда? Что тогда, Барби?..
— Мне нужен ребенок.
Бригелла негромко хихикнула.
— Во имя мудей Сатаны, не рановато ли у тебя проснулся материнский инстинкт, милая?
Остроумно, мысленно одобрила Барбаросса. Очень остроумно, сестрица Бри. Но если твой следующий ответ будет хотя бы вполовину таким же остроумным, я плюну на все правила Чертового Будуара и всажу тебе эту чертову трубку туда, куда тебе прежде засовывали совершенно другие вещи…
— Черт. Не так. Мне нужен дохлый ребенок. Мертвый плод на третьем семестре, не очень потрепанный и относительно свежий.
Бригелла напряглась на своем камне. Поза ее осталась безмятежной, даже колечко, сорвавшееся с губ, было безукоризненно ровным, но во взгляде как будто бы что-то мелькнуло. Удивление? Злость? Барбаросса не смогла бы этого определить наверняка, лишь заметила инстинктивное движение чужой руки, вновь коснувшейся того места, где полагалось быть давно заросшей дырке от сапожного шила.
