вдруг встречает девушку. Которая и приголубит, и накормит, и слово ласковое скажет. Понятное дело, кажется, прекраснее нет. Вот и везут солдатики своих любимых домой, в Москву. А тут взглянут на них на фоне коренных москвичек, так сразу и стараются куда-нибудь новоиспеченную жену запрятать. Со всех сторон на них сыплются насмешки или, что еще обиднее, встречают они жалостливое сочувствие. Влип парень, поторопился.
Только все это не про Бориса. Борис не торопился, если хотите, даже просчитал, что именно Римма станет для него опорой. Он все про себя знал. Что толковый, что грамотный, что может далеко пойти. Но нужен был ему буфер, обязательно нужен. Без него никуда. Нужен был человек, который мог бы подставить плечо, где-то похвалить, а где-то и отругать, а что-то и просто сделать за него. Московские фифы, которых Борис перевидал немало, требовали внимания к себе. «Ах, ох». Под окнами стой, серенады пой, сумки тащи, истерики выдерживай. И при этом изображай неземную радость. Да при чем здесь радость?!
С Риммой не надо было напрягаться и «мачо» из себя изображать не надо. Женщина-мать? Наверное, и в этом правда была. Может, и самая главная правда.
Борис рано остался без родителей, нелепая автокатастрофа. Он отдыхал в пионерском лагере. Доставал пионервожатых своими уже не детскими выходками, и в один из выходных вдруг вместо родителей приехала тетка, мамина сестра. Очень похожая на маму. Но не мама, и пыталась объяснить, что мамы уже не будет в его жизни никогда. Глотала слезы, гладила его дрожащей рукой по голове и отводила глаза. Родители погибли накануне, как раз когда ехали к нему в лагерь, навестить. Они приезжали через выходной, безумно скучая по своему оболтусу-сыну.
С гитарой наперевес и вечными огромными сумками с сушками и сухарями. Все остальное было возить запрещено, чтобы не отравить подрастающие организмы. Мама доставала два термоса. Один – с домашними пельменями, другой – с котлетами. Как в него столько влезало, и зачем она привозила два вторых? И они все вместе дружно ели, разложив одеяло на ближайшей опушке. На свидание отводилось ровно два часа, время тихого часа. За это время нужно было все съесть, рассказать все новости, что дома, что в лагере. Родители никогда не читали ему нотаций. Ну, нашкодил, ну, вымазал зубной пастой ночью девчонок. С извинениями выслушивали упреки вожатой, клятвенно обещали в присутствии сына, что олух такого больше не сделает, и больше к этому не возвращались. Им было о чем поговорить. Папа брал гитару и пел их любимую:
«О, моя дорогая, моя несравненная леди!» Юрия Визбора.
Потом его воспитывала тетка. Родная мамина сестра. Милия и Лилия. Лиля – это мама. А Миля – только тетя. Падающая в обморок от проделок племянника, никак не понимавшая, почему он такой и за что ей все это досталось. И смерть единственной и любимой сестры, и обуза в виде неадекватного, как ей казалось, детеныша. Единственное – хорошо учился. Но поведение… А в Бориса после смерти родителей как бес вселился, он никак не мог понять, почему жизнь так обошлась с ним, в чем он провинился.
И мечтал, что когда-нибудь у него будет эта семья. Он построит в ней то, что так рано потерял.
И ему будет кому спеть: «О моя дорогая, моя несравненная леди»…
Римма совсем не походила на маму. Прямо противоположная маленькой и хрупкой Лиле, мощная Римма мгновенно приковала его внимание.
Борис сразу оценил ее рост, ее формы и ее неженские прямоту и напор. Он вдруг почувствовал, наконец, родного человека. До боли, до дрожи. И на тот момент ему казалось, что он ее недостоин и она никогда не согласится стать его женой. Почему она должна выйти за него? Кто он? Неудачник, из института выгнали, ничего в жизни не достиг. Не чета Римме. Ее мать – уважаемый человек в городе, хорошая квартира во Владивостоке. А что мог предложить он, Борис?
Поэтому так по-глупому и начал тот, самый важный для себя разговор. И чуть было не испортил все дело!
А когда разобрались, Римма сказала так:
– Едем в Москву, мне остался последний курс, переведусь на заочный, а тебя восстановим в институте.
– А может, ну его, институт? На что жить-то? У нас ни вечернего, ни заочного, по-моему, нет.
– Я тебе что сказала: институт оканчивай. Работу я найду, тебя тоже куда-нибудь пристроим, не боись. Но главное нам – тебя выучить. Ты башковитый, все у нас хорошо будет.
Эта девушка сразу все взяла в свои руки и повела его по жизни. Сначала за руку, потом просто подталкивая сзади. Сейчас уже давно отпустила, только направляла взглядом. Но Борис очень хорошо понимал: всем, что он в жизни имеет, он обязан жене. Никакие способности его бы не вытянули, с его-то характером, с его-то неорганизованностью. И потом, Римма была необыкновенно предана ему. И очень ему верила. Очень.
А он вот сумел ее предать. Это были его ночные кошмары, тот крест, который нести ему до конца жизни. Он начал подумывать, а достойна ли его жена всего того, чего он таким трудом добился в жизни? И при чем здесь вообще она? Это ж не она все заработала, а он, Борис Добрынин! И опять все было, как в той песне Визбора, которую оставил ему в наследство отец: «Где же, детка моя, я тебя проморгал и не понял»…
Только не сразу разгадал он сюжет, не сразу услышал интонацию отца и увидел укоризненный взгляд мамы.
Никогда он не простит себе того малодушия. Никогда ему не искупить свой грех перед Риммой.
24
Женщин Феликс нашел в зимнем саду. Уже на подходе он услышал возбужденные голоса. В основном спорили Римма и Лариса, Ольга молчала.
– Что за шум? Ларис, по-моему, Сидельниковы ничего нового не приобрели, что ж так расстраиваться? – Феликс занервничал и с порога решил все перевести в шутку.
– К чему это ты? – вспыхнула Лариса. – Чушь какая!
– Нет, Филя, мы сейчас за жизнь наших детей переживаем. И вот спор у нас возник, можешь принять участие и рассудить нас с мужских позиций. Правильно ли мы воспитываем своих детей, и, вообще, где то мерило правильности воспитания? И когда взойдут ростки?
– Кто у нас воспитан, по-вашему, неправильно, почему возник спор? – Феликс в своем репертуаре. А действительно, что попусту колебать воздух, давайте говорить по делу. Лариса посмотрела на мужа практически с ненавистью, как она устала от этого его «по делу». А просто так поговорить? За жизнь, соседей обсудить? И еще Феликс на нее обижается.
