улице было как-то слишком светло.
Заподозрив неладное, я сбросила одеяло и уже собиралась сесть, но краем глаза уловила силуэт человека в кресле неподалеку от кровати.
Повернув голову, я судорожно сжала простыню.
Мейсон.
В отличие от меня, он явно уже давно проснулся. Или вовсе не ложился спать. И что он тут делал? Как долго находится в моей спальне?
— Сколько сейчас времени? — Я снова накрылась одеялом, но на кровати все же села.
— Восемь.
Услышав, что проспала на целых три часа, я несколько раз моргнула: слишком яркое солнце жгло глаза.
— Ого. Я сильно проспала. Поездка отменяется?
— Нет. — Мейсон встал с кресла. — Собирайся. Я жду тебя внизу.
Приведя себя в порядок и одевшись, я узнала от Федеты (женщины, которая работала тут горничной), что Мейсон с пяти утра ждал меня внизу. В половине шестого он пошел меня будить.
Другими словами, он два с половиной часа просидел в кресле в моей спальне, но меня так и не разбудил. Почему? Сколько ни думала, ответа на этот вопрос не нашла. Но пришла к выводу, что некоторых поступков Мейсона мне просто не понять.
Я проспала. Он не разбудил. Из-за этого поездка значительно усложнилась. Вернее, изменилась. Было решено весь путь проехать на машине. Только вдвоем.
Для меня это стало очередным поводом для волнения. Все-таки практически сутки один на один в машине. Но, наверное, именно с этой поездки по-настоящему начались наши отношения.
* * *
Первые два часа мы ехали практически молча. По большей степени я смотрела в окно и лишь изредка комментировала то, мимо чего мы проезжали. Просто чтобы хоть иногда развеивать повисшую в машине тишину.
Но, когда мы выехали на трассу и вокруг показались поля, комментировать стало нечего. Некоторое время я смотрела на идущие вдоль дороги виноградники, а потом откинулась на сиденье и нервно спросила:
— Мы можем поговорить?
— О чем? — Мейсон смотрел на дорогу. Как всегда, выглядел лишенным эмоций и от этого жутким, из-за чего я занервничала сильнее.
А еще я отметила то, насколько мы разные. Я надела спортивные джинсы и толстовку. Делала все, чтобы долгое сидение в машине было более комфортным. И, наверное, выглядела как растрепанная студентка на паре по физкультуре.
Мейсон был одет в классические брюки и рубашку. Все черного цвета. Идеально выглаженное. Безупречно сидящее.
Наверное, мы даже рядом особо не смотрелись.
— Про нас. — Я поправила капюшон толстовки. — Я не решалась начать этот разговор, но он все же нужен. Понимаешь, хотя я и согласилась встречаться с тобой, но я все еще тебя не понимаю.
— Что именно тебе непонятно?
— Почему именно я?
— Думаешь, я знаю ответ на этот вопрос?
Так. У нас получался диалог. Хотя бы начало.
Вдохновленная, я повернулась к Мейсону.
— То есть я тебе нравлюсь?
— Да.
Я несколько раз моргнула. Этот момент надо запомнить на всю жизнь. Мейсон Рид признался, что я ему нравлюсь.
— Насколько сильно?
— Как я должен ответить?
Я немного поерзала.
— Если бы мне нравился какой-то парень и у меня спросили бы — насколько сильно, я бы ответила, что, например, постоянно думаю о нем. Или что хочу серьезных отношений. Еще могла бы сказать, что хочу совместного будущего. То есть просто скажи, каковы твои намерения по отношению ко мне и что ты обо мне думаешь.
— А что ты думаешь обо мне?
Я указательным пальцем нервно поддела бегунок на змейке, расположенной на кармане моей толстовки. Отвернувшись к окну, сначала посмотрела на поля, а затем на дорогу.
— Мне кажется, нам нужен честный разговор, поэтому я отвечу правду. Пока я растеряна. Я никогда не видела в тебе парня. Более того, очень сильно тебя боялась. Думала, что скорее небо упадет на землю, чем я начну с тобой встречаться.
— Почему ты не видела во мне парня?
Этот вопрос загнал меня в тупик, потому что ответа на него у меня просто-напросто не было. Лишь покопавшись в себе, я тихо сказала:
— Наверное, потому, что я никогда не рассматривала тебя с такой стороны. Ты же мне брат. Пусть не родной, но все же.
— Как ты теперь на меня смотришь, Лив?
— Парня в тебе я уже вижу. — Я нервно вжалась в сиденье. Начиная этот разговор, я хотела покопаться в голове Мейсона, а не самой изливать душу. — Иначе не согласилась бы на отношения. Но это для меня пока крайне неоднозначно. Я поэтому и начала этот разговор. Хочу понять тебя. И нужны ли вообще эти отношения? Может, нам лучше остановиться сейчас?
— Нет.
— Ты можешь найти себе другую девушку.
— Не хочу, — мрачно ответил Мейсон.
— Почему?
Я ощутила, как машина вильнула. Рид припарковал ее на обочине, повернулся, пальцами поддел мой подбородок и сжал его.
— Потому что хочу именно тебя.
— И насколько хватит твоего этого «хочу»? На день? Два? Месяц? А потом мы раз и навсегда потеряем возможность опять быть семьей?
Уже теперь нормальной семьей. После того, что я узнала, я осознавала, что смогу понять Мейсона. У меня точно получится быть для него сестрой. Но лишь в том случае, если мы остановимся до того, как перейдем грань.
— На всю жизнь, Лив, — произнес он мне на ухо тоном, от которого кожу начало покалывать острыми иглами. — Как я отношусь к тебе и что думаю о тебе? Я готов хоть сегодня сделать тебя своей женой. Все равно ты ею станешь.
От этих слов покалывания стали сильнее, и я на несколько секунд потеряла связь с реальностью. Подобные фразы казались слишком громкими. Они могли бы принадлежать каким-нибудь романтикам, способным пообещать достать звезды с неба и бросить их к ногам девушки.
Вот только Рид романтиком не являлся. Он вообще редко разговаривал, и когда делал это, слова звучали исключительно по делу.
— Откуда такая уверенность? — нервно спросила я, хотя на самом деле хотела задать другой вопрос.
— Мне нужна лишь ты. Я или сдохну, или сделаю тебя своей.
Его губы практически касались моего уха и вызывали ощущение, которое не передать словами. Будто меня разрывало изнутри.
— Если я тебе настолько сильно нравлюсь, почему в день моего восемнадцатилетия ты поставил на мне клеймо игрушки? — судорожно спросила я. Наверное, именно этот вопрос для меня был самым важным.
— У меня специфические интересы, Лив. Я не понимал, что статус игрушки — это плохо, — произнес он, губами касаясь моей щеки. — Но, возможно, я также был на тебя зол. Сильно. Ты умеешь доводить меня до ярости.
— Значит, ты осознанно хотел причинить мне вред?
— Я много
