– Так это когда было! – воскликнул Шумил. – На Купалиях еще, а теперь уж снег пошел!
– Но ее до сих пор не нашли. Князь приказал искать ее по всем весям и гнездам. Он не может позволить, чтобы кто-то взял новую жену, пока сам не убедится, что это не его дочь.
– Но у нас-то ей откуда взяться? – изумился Краян. – Мы княжьей дочери и в глаза не видали никогда! Наша невеста – из Былиничей. Эй, Гнездилка! Дуй за Корягой с братьями!
– Когда я увижу эту девушку, я буду точно знать, что это не она, – отрезал Сальга. – Князь приказал мне верить только свидетельству собственных глаз и никому более!
– Это ты чего-то хочешь… не по обычаю! – Честомил покачал головой.
– Не делают так! – загомонили вокруг.
– Будь нашим гостем, садись за стол, а как выведут молодую показывать – смотри, как все смотрят.
– А раньше нельзя!
– Чурам обида!
– Не водится так!
– А знаете вы, что у князя умерла младшая дочь! – Сальга тряхнул кулаком с зажатой плетью, зазвенели железные колечки в ее рукояти. – Умерла на днях, ее увела с собой его покойная мать! Та, что хотела уморить княгиню, но погубила ее последнюю дочь! Ей было всего восемь лет, а теперь она лежит мертвая, готовая для могилы, и женщины рыдают над ней! У князя больше нет детей! Его последнего ребенка завтра погребут в могилу бабки! И он должен любой ценой найти свою старшую дочь! Я увижу эту вашу девку, даже если мне придется выломать дверь!
– Экий прыткий! – в негодовании закричал Шумил. – Дверь он выломает! Нам-то что до ваших мертвецов! Князь своих детей загубил, теперь за наших приняться думает!
Князь Сверкер не пользовался ни любовью подвластных ему смолян, ни даже почтением. Когда-то он принудил их повиноваться силой, и лишь малая часть его власти держалась на родстве с Велеборовичами через жену. Но никогда исконные князья не посмели бы так грубо попрать древнейший обычай. На благополучие женщины, будущей матери Озеричей, посягал чужой человек, варяг. Словно змей, подгрызающий сам корень племени смолян.
– А ну иди! – Шумил тут же выхватил жердь из-под поленницы и встал, загораживая дверь избы. – Пойди, попробуй, варяжская твоя морда! Баб наших он захотел!
Бледный от ярости Сальга направил коня на Шумила; мужики опомнились и кинулись к нему, пытаясь остановить. Пятеро хирдманов, все тоже верхом, устремились за вождем. Сперва Сальга выхватил сулицу и отбивался ею, молотя мужиков по головам; но когда чей-то удар жердью обрушился ему на плечо и едва не попал по лбу, он выхватил топор.
Перед бывшей Творилиной избой, где в ожидании свадьбы жила невеста с родичами, разыгралось сражение. Озеричи били варягов палками, кидали поленья; те в ответ охаживали их сулицами и обухами секир. Поднялся крик, на землю закапала кровь. Кто-то уже упал, рухнул с проломленной головой сам Шумил, лежал на холодной земле зашибленный дед Доманя.
Бабы, сперва сбежавшиеся посмотреть, с визгом кинулись в разные стороны. Только Беседица, выглянувшая на шум с ухватом в руке, так с этим ухватом и побежала к драку и даже успешно оттеснила было косматого варяга Хадди от Краяна: старейшине так ушибли плечо, что левая рука повисла и он бессильно прислонился к стене избы.
Приезжие Былиничи, конечно, быстро услышали, что происходит. Брага с двумя братьями выскочили за дверь и вмешались в драку, даже не разобрав, в чем суть. Перепуганная невеста глядела в щель приоткрытой двери. Когда Шумил рухнул прямо на пороге, она отворила дверь и попыталась затянуть бесчувственное тело внутрь.
Кто-то соскочил с коня прямо возле нее. Кто-то схватил ее за руку, оторвал от Шумила и заставил выпрямиться.
– Сальга, это не она! – закричал Одо.
Оставив девушку, он снова вскочил в седло. Прикрываясь древками сулиц, варяги выбрались из свалки. Поле боя удручало: человек восемь остались лежать, постанывая, держась за разбитые головы и другие ушибленные места. Те, кто жался поодаль, выглядели не лучше.
– Поделом вам, дуракам! – кричал разозленный Сальга. Ему тоже досталось: глаз заплыл, из носа в рыжую бороду стекала кровь, и он все время отплевывался. – Это не она, так чего вы подняли бучу! Так вам и надо! Будете знать: когда князь чего-то хочет, надо выполнять его волю! Захочет всех ваших баб – отдадите всех ваших баб! Радуйтесь, что живы остались. Поехали!
Он кивнул своим людям и поскакал прочь.
Равдан, ничего об этом не знавший, пришел только на следующий день. Свадьба была отложена: у Краяна оказалась вывихнута рука, да и прочие мужики были в синяках и кровоподтеках. Шумил, которому досталось по голове обухом топора, сутки пролежал без памяти. Вошедшего в родную весь Равдана встретили бабьи вопли: утром оказалось, что за ночь Шумил перестал дышать, так и не придя в себя.
В этом несчастье никто уже не винил русалку – под градом новых бед все о ней забыли.
Ведома выслушала Равдана, бледная от потрясения. Жаль было Озеричей, среди которых она прожила пару месяцев, но сильнее всего ее поразило то, на что они сами едва обратили внимание.
– Сальга сказал, что умерла младшая дочь… – Ведома обеими руками схватилась за грудь. – Прияна… Не может быть. Я не верю!
И тут же она разрыдалась. Прияна, ее маленькая сестра! Ей было всего восемь лет! Последнее утешение матери!
– Нет, он точно так сказал? – снова допытывалась она у Равдана, который мог повторить лишь то, что передали ему родичи.
– Точно, – хмуро подтвердил он. – Что, мол, у князя последняя дочь померла, завтра к бабке в могилу положат. А он без детей вовсе остался, потому и хочет найти… тебя, даже если ему придется заглянуть под подолы всем смолянским бабам. Под подолами-то он, шиш его люби, чего хочет найти?
– Сестренка моя! – рыдала тем временем Ведома. – Матушка моя бедная!
Сердце ее разрывалось от жалости к себе и к матери – мало им было бед! Прияна! Ее маленькая сестра, нежная и пушистая, будто котеночек! Как давно она ее не видела и теперь уже не увидит никогда, пока сама не попадет в Закрадье!
– Бабка Рагнора! Она-то зачем… Что ей в Приянке нашей… – бессвязно восклицала Ведома. – Она-то в чем виновата…
Весь остаток дня они пытались заниматься делами, но все валилось из рук. Ведома беспрестанно плакала, вытирая глаза уже совершенно мокрым рукавом, а нос – сухим мхом, оставшимся от конопачения стен.
Наверное, Прияну уже похоронили. Сальга сказал «завтра», а это было дней пять назад. Раскопали край бабкиной могилы, подняли бревна над ямой, где в коробе от повозки, снятой с колес, с весны лежит тело старой Рагноры, а в ногах у нее – челядинка Бельша. Опустили в темноту тело девочки – в лучшей одежде, с любимыми игрушками, с вещами взрослой девушки-невесты. На том свете она вырастет, и все это ей пригодится. Иные богатые семьи маленьким умершим девочкам целого коня под седлом дают в посмертное приданое.
И теперь она лежит там, такая маленькая, холодная, как земля, на которую ее опустили. Сердце разрывалось; эти мысли били в грудь, будто холодный обух, исторгая новые потоки слез.
За что норны или суденицы так ополчились на семью Сверкера? Неужели догнала месть за Велеборовичей? Но ведь страдает не Сверкер, а те последние, в ком течет кровь Велеборовичей: Гостислава и ее дочь.
Равдан утешал Ведому, но и сам хмурился. Оба они одновременно понесли одинаковую утрату: Ведома потеряла сестру, а Равдан – брата. И если она в смерти маленькой Прияны могла винить только призрак покойной бабки, то у Равдана имелся более достижимый виновник беды. Сам князь руками Сальги загубил его родного брата, и его кровь взывала о мести. От родичей он уже слышал кое-что об этом, и Честомил с Лепеней пытались вызнать: с ними ли младший брат, или теперь так, сам по себе? Тогда он уклонился от ответа…
Потому что знал то, чего не знали братья: Равдан должен будет мстить своему собственному тестю! И это было еще одно осложнение, которое ему принесла найденная на Купалиях «русалка».
Наконец стемнело, пора было ложиться спать. Они улеглись, накрывшись теплой одеждой: печка не слишком хорошо держала тепло, под утро изба остывала. Ведома лежала, не шевелясь, выжидая, пока Равдан заснет. Она замечала это в тот же миг, уже зная, как он дышит во сне.
Вот он задышал размеренно, как спящий. Ведома подождала еще немного. Потом осторожно выскользнула из-под кожуха. Подобрала с пола черевьи, отошла к укладке, обулась, обернула вокруг себя поневу. Понева Уксини оборачивалась вокруг ее худого стана чуть не в два раза, но зимой так было теплее. Вязаные высокие чулки и шерстяной навершник и так были на ней. Оставалось только повязать платок и натянуть кожух.
Ведома еще подождала, чтобы убедиться, что муж во сне не заметил ее отсутствия. Потом осторожно приоткрыла дверь и выскользнула в густую влажную тьму осенней ночи.
Моросил мелкий дождь. Хорошо, что в укладке Уксини нашелся большой платок из бурой шерсти, который Ведома теперь накинула поверх повоя. Странное дело: от платка будто бы веяло теплом, казалось, не шерсть обнимает ее плечи, а теплая дружеская рука. Мерещилось, будто сама Уксиня идет рядом, чтобы поддержать юную невестку на этом трудном и жутком пути.
