Токусё живо вспомнилась та ночь, когда они расстались. Вечером их отделение отправилось за водой, и тут совсем рядом разорвался снаряд, выпущенный судовой артиллерией. Три девушки, которые пошли вместе с ними, скончались тут же на месте. Исиминэ был ранен осколком в живот, и Токусё оказался единственным, кто мог еще как-то передвигаться. Исиминэ стонал, прижимая ладонь к животу, и из-под его ладони вылезало что-то ужасное, нечто подобное Токусё видел прежде, когда разделывали тушу свиньи или козы. Стащив с ног портянки, он замотал Исиминэ живот и дотащил его до укрытия, где на них тут же обрушился шквал брани — солдаты требовали воды и пищи. Уложив Исиминэ неподалеку от входа, Токусё снова побежал за водой.
Ночью в окопе поднялся переполох. От связных был получен приказ о перемене дислокации: тем, кто мог двигаться, предписывалось переместиться дальше на юг, взяв с собой только то, что можно было унести в руках.
Густая темнота укрытия наполнилась стонами солдат, которые догадывались, что их оставят, и взывали о помощи, а также громкой бранью сержантов и старшин. К гулу голосов присоединились возня собирающих вещи и шум внезапно хлынувшего дождя. Все эти звуки грохотом отдавались в ушах Токусё, сидевшего у койки Исиминэ. Какая-то очень важная мысль мелькала в его голове, но он так и не смог ее поймать. Укрытие располагалось на середине поросшего лесом склона невысокой горы из знаменитого рюкюсского известняка. Нескончаемый дождь хлестал по листьям, образуя легкий туман, сырость пронизывала тела Исиминэ и Токусё, спрятавшихся во впадине отвесной скалы неподалеку от выхода.
Вот из глубины укрытия появляются два разведчика и с ружьями наперевес бегут вниз по лесистому склону. Похоже, что передислокация началась. Из тьмы укрытия одна за другой возникают бесформенные черные тени и, принимая человеческие очертания, спускаются вниз. Прижимая к себе Исиминэ, Токусё сидел у стены и, затаив дыхание, провожал взглядом передвигающиеся по склону фигуры. Только очень немногие могут идти самостоятельно. Поддерживая друг друга за плечи, опираясь на палки, солдаты скользят по мокрому склону, падают, увлекая за собой других, и переругиваются. Время от времени раздается сдавленный окрик: «Тише!» Вдруг от группы девушек-санитарок, которые несли носилки с ранеными, отделилась одна и метнулась к ним:
— Как Исиминэ?
Это была Сэцу Мияги, их односельчанка, с которой они при случае перебрасывались фразой — другой. Исиминэ, привалившись к скале, прерывисто дышал, он был так слаб, что сразу же упал бы, если бы его не поддерживали. Токусё только вздохнул, покачав головой. Сэцу больше не стала ни о чем спрашивать. Ее загрубевшие пальцы крепко сжали запястье Токусё и всунули ему в руку флягу с водой и бумажный сверток. Он попытался вернуть ей флягу, но Сэцу, оттолкнув его руку, наклонилась к нему.
— Мы перемещаемся в укрытие под Итоманом, там есть хирургическое отделение, вы должны непременно догнать нас, — твердо и решительно сказала Сэцу, сжав плечо Токусё. Легким движением она коснулась лица Исиминэ, прощаясь с ним, а еще через мгновение ее фигурка с двумя косами за спиной уже скользила вниз по круче и скоро исчезла в лесу.
Токусё не знал, как долго они просидели там. Один за другим шли мимо них солдаты, их фигуры, отдаляясь, словно бы укорачивались: тот, кто раньше опирался на палку, опускался на четвереньки, кое-кто полз на животе, люди с оторванными конечностями продвигались вперед, извиваясь всем телом, словно амфибии. Хлюпанье грязи под ползущими телами смешивалось с истошными, отчаянными криками тех, кого бросили в укрытии, с рыданиями и бранью. До слуха Токусё доносились сдавленные стоны солдат, которые, соскользнув с обрыва, уже не могли двигаться дальше.
Ему послышалось, что кто-то позвал его слабым голосом: «Токусё…»
— Исиминэ, — окликнул он друга, наклонившись к самому его уху, но ответа не было. Приблизив щеку к груди Исиминэ, Токусё уловил чуть слышное дыхание. Немного отодвинувшись, он уложил Исиминэ на землю. Портянки, которыми был замотан его живот, сбились, и в животе что-то слабо булькало. Вынув из оставленного Сэцу бумажного свертка сухарь, Токусё вложил его в руку Исиминэ. Затем налил немного воды из фляги себе на ладонь и попытался влить ее в щель между губами Исиминэ, туда, где виднелись белые зубы. Увидев, как вода, вылившись изо рта, потекла по его щеке, Токусё не смог совладать с собой — припав губами к фляге, он, задыхаясь, принялся пить. Остановившись на миг, чтобы перевести дыхание, Токусё обнаружил, что фляга пуста. Частицы воды, покалывая, словно измельченное стекло, постепенно распространялись по его телу. Опустившись на колени, Токусё посмотрел на лежащего перед ним Исиминэ. Его пропитанное мраком и грязью тело выглядело неподъемно тяжелым. Крики, ранее доносившиеся из укрытия, стихли. Токусё положил пустую флягу рядом с другом.
— Прости меня, Исиминэ… — с этими словами он скользнул вниз и, не обращая внимания на ветки деревьев, которые секли его по лицу, побежал сквозь лес. В лунном свете белела известняковая дорога, валявшиеся на ней тела казались черными раковинами. Впереди темнело что-то вроде длинного змеиного хвоста, этот хвост медленно полз по склону, теряя чешуйку за чешуйкой. Токусё бросился вдогонку, но тут же упал — в него вцепилась рука солдата, поначалу показавшегося ему мертвым. Солдат из последних сил пытался подползти к нему. Когда, оттолкнув его руку, Токусё попробовал подняться на ноги, его правую лодыжку пронзила внезапная боль. Страх, что он отстанет и окажется брошенным, погнал его вперед и Токусё побежал, волоча за собой ногу. Вдруг за спиной раздался взрыв, и сразу же лес озарился яркими вспышками. Испугавшись, что их обнаружили американцы, Токусё на бегу обругал подорвавшегося на ручной гранате солдата-самоубийцу.
Спустя четыре дня Токусё добрался до побережья Мабуни, самой южной оконечности острова, где попал в плен к американцам. Его подобрали, когда, потеряв сознание, он валялся в воде, у самой кромки прибоя. С той поры в его душе поселился страх: он постоянно боялся разоблачения, боялся встретить человека, знающего, что он бросил Исиминэ в укрытии. Этот страх преследовал его и в лагере для военнопленных, и дома, в деревне, куда он вернулся вскоре после войны.
Через неделю после того, как Токусё вернулся домой, к нему зашла мать Исиминэ. Она принесла ему бататы вместе с полученными по карточкам американскими консервами и радовалась его благополучному возвращению так, словно он был ее близким родственником. А Токусё не мог смотреть ей в глаза. Он соврал ей, сказав, что, когда их подразделение спасалось бегством, он отбился от группы и не знает, куда девались остальные. В течение нескольких лет он намеренно загружал себя работой, пытаясь обрести забвение и стереть из памяти воспоминание об Исиминэ.
Отец Токусё, Сотоку, был призван в войска гражданской обороны и до сих пор числился пропавшим без вести. Дед и две младшие сестры вскоре после освобождения из лагеря друг за другом скончались от малярии. Вернувшись, Токусё застал в деревне только бабку и мать с грудным младенцем на руках. У Томи, его матери, которая и раньше-то никогда не отличалась крепким здоровьем, не хватало молока, и ребенок, по голове которого, покрытой чирьями, постоянно ползали полчища мух, в конце концов умер, не дотянув и до года. Оставив мать, которая почти не вставала, на попечение бабки, восемнадцатилетний Токусё, прибавив себе несколько лет, устроился грузчиком в построенный в соседнем городке американский порт, там он работал в дневное время, а по утрам и вечерам трудился в поле. Через два года скончалась Томи, и они остались вдвоем с бабкой. Несколько раз он уезжал из деревни: то устраивался на поденную работу в центральной части острова, где развернулось строительство базы, иногда ездил в Наху, где пробовал заниматься малярными работами, но нигде подолгу не задерживался. В двадцать пять лет Токусё окончательно вернулся в деревню и, смастерив лодчонку из топливной цистерны с американского самолета, стал в промежутках между полевыми работами ловить рыбу, что помогало ему кое-как сводить концы с концами. Спустя два года он познакомился с Уси, которая тогда торговала рыбой на рынке, и они стали жить вместе. Радости бабушки не было границ. Уси, будучи двумя годами старше Токусё, оказалась женщиной не только волевой, но и очень доброй, в течение трех лет до самой смерти бабушки она заботилась о ней, как не всегда заботятся и о родной матери. Когда они остались вдвоем, Токусё стал выпивать, а там пристрастился и к азартным играм. Уси, подозревая, что причиной тому их бездетность, тайком ходила в больницу.
Однако на самом деле причина была совсем в другом. На сорок девятый день после смерти бабки, во время поминальной службы, он, подслушав разговор деревенских старух, случайно узнал о судьбе Сэцу Мияги.
