Виктор посмотрел на одногруппника удивленно.
– Ты вообразил себя новым мессией? Но прежнему мессии пришлось принести себя в жертву, чтобы быть услышанным. Готов ли ты на это?
Виктор прищурил веки. Ему в голову пришла веселая мысль. В глубине души он чувствовал, что совершает ошибку, но остановиться уже не мог.
Виктор распахнул дверцу шкафа, вынул пару деревянных плечиков, сбросил с них одежду и, быстро нагнувшись, сунул плечики в колеса инвалидного кресла.
Затем выпрямился и демонстративно отряхнул руки.
– Что ты сделал? – испуганно спросил Сабуров.
– Заклинил колеса, чтобы ты не смог уехать.
Испуг на лице калеки сменился недоумением.
– С чего мне куда-то уезжать?
– Сейчас узнаешь. – Виктор покосился на стол, усмехнулся и снова перевел взгляд на Сабурова. – Значит, ты – посредник? Твое тело калеки принадлежит миру уродов, а твой ясный ум нам?
– Да! – выдохнул Сабуров.
– Отлично. А ты знаешь, что кодекс такой организации требует от любого из ее членов готовности принести себя в жертву общему делу?
Сабуров судорожно сглотнул слюну и взволнованно спросил:
– Что я должен сделать?
– У тебя на столе стоит баллончик с бензином для зажигалки. Вылей его на себя.
Сабуров схватил со стола баллончик, выкрикнул нервным, звенящим голосом:
– Я готов!
Бронников и моргнуть не успел, как Сабуров уже облил себя бензином и взял со стола зажигалку.
– Не дури, – сухо сказал Виктор. – Твое самосожжение ничего не докажет.
– Ага! – торжествующе воскликнул Николай. – Вот ты уже и испугался! Проявил эмоции! Где же твоя хваленая сила воли, а?
Виктор холодно и надменно усмехнулся.
– Ты этого не сделаешь. Ты жалок.
Сабуров покачал головой:
– Сам ты жалок. Ты требуешь от меня жертвы во имя будущего человечества, жертвы, на которую у тебя бы никогда не хватило духу… Что ж, ты ее получишь!
Колесико зажигалки сухо щелкнуло, выбив стебель пламени.
«Нет!» – хотел воскликнуть Виктор, но не успел.
Пламя зажигалки каким-то непостижимым образом перекинулось на облитые бензином плечи и грудь Сабурова. Секунда – и калека вспыхнул как факел.
Сначала Николай засмеялся. Но через несколько секунд смех сменился криком боли, а затем отчаянным воплем. Сабуров стал метаться и раскачиваться в инвалидном кресле, но заклиненные колеса удерживали кресло на месте.
Зрелище горящего человека ввело Виктора в ступор. Он видел, как две растопыренные пятерни дернулись ему навстречу.
– Помоги! – проорало объятое пламенем чудовище.
Виктор уставился на руки. Они горели, и кожа на них пузырилась и лопалась, как речная гладь под дождем. Эти страшные, черные, пылающие руки вселили в душу Виктора такой ужас, что он сам едва удержался от крика.
– Помоги-и-и… – снова провыл Сабуров.
Виктор покачнулся, но вместо того, чтобы помочь сгорающему живьем калеке, развернулся и выбежал из блока.
3
– Вот так все и случилось, – тихо подытожил Виктор.
Он замолчал. Молчала и Мария.
– Думаю… – Бронникову пришлось кашлянуть, чтобы его вдруг севший голос снова обрел спокойствие и силу. – Думаю, Сабуров был уверен, что я помогу ему. Наброшу на него одеяло или что-нибудь в таком роде. Несчастный глупец.
Скандинавское лицо Виктора снова посуровело.
– После гибели Сабурова Настя Горбунова поджала хвост, – продолжил он. – Она все еще хотела стать «сверхчеловеком», но предпочла не настаивать. И вместо открытых угроз придумала цирк со спиритическим сеансом. Я подумал, что будет весело, но несчастная дуреха пошла гораздо дальше, чем я рассчитывал. Фокус с материализацией Сабурова в углу комнаты был почти шедевром.
– Спиритический сеанс – не ее идея, – сказала Мария.
Веки Бронникова настороженно дрогнули.
– А чья? – быстро спросил он.
– Коли Сабурова.
– Вот как… – неопределенно проговорил Виктор. – Странно, но это ничего не меняет.
«Это меняет очень многое, – подумала Мария. – Только тебе пока невдомек».
После пламенного монолога Виктора о войне между чудовищами и людьми Варламова чувствовала себя разбитой. Ей нужно было за что-то зацепиться мыслью, чтобы хоть как-то поколебать уверенность Виктора в собственных доводах. Пересилив себя, она заговорила:
– В концлагере Дахау заключенных загоняли в ледяную воду, а потом заставляли пленных женщин, привезенных из концлагеря Равенсбрюк, заниматься сексом с замороженными, почти мертвецами. А еще там проводили эксперименты по выяснению воздействия на человека перепадов давления. От резких перепадов у пленных разрывалась грудная клетка, и нацистские врачи наблюдали, как долго продолжает биться сердце в лопнувшей груди.
– Зачем вы мне это рассказываете?
– В Бухенвальде заключенным отрезали половые органы и пересаживали их животным. Просто так, любопытства ради. Там же цыганским и еврейским детям ампутировали руки и ноги без наркоза – чтобы проследить, насколько высок болевой порог человека.
– Перестаньте! – Виктор гневно сверкнул глазами. – Я уже говорил вам, что мы – не фашисты.
– Нацистские врачи тоже считали себя гениями. Они были уверены, что действуют ради будущего человечества.
– Хватит нас равнять! Вам наша цель кажется дикой. Но в чем же тогда смысл человеческой жизни, если не в стремлении к совершенству?
– Жить, любить… Растить детей, радоваться солнцу, болтать с друзьями…
Бронников усмехнулся.
– Обычные банальности мелкого разума, – небрежно проговорил он. – Я лучше умру, чем стану рассуждать так же, как вы.
Виктор повернулся к стене и взял со стеллажа флакон и марлю. Повернулся, откручивая флакон, к пленнице и взглянул на нее спокойным и холодным, как у палача, взглядом.
– У меня в руке эфир, – объяснил он. – Мне придется вас усыпить.
Марии понадобилась вся ее сила воли, чтобы заставить голос прозвучать спокойно:
– Зачем?
– А вы думали, шоу закончилось? – Виктор усмехнулся. – Нет, это была только первая часть.
– Что ты задумал?
– Не скажу. Но обещаю – скучно не будет.
– Еще не поздно остановиться. Если ты добровольно во всем сознаешься…
Виктор вылил немного эфира на марлю, склонился над Марией и приложил марлю к ее лицу.
В комнату вошел Эдик Граубергер. Он взглянул на Марию и поправил пальцем очки.
– Не согласилась?
Виктор покачал головой:
– Нет.
– Так я и думал. Будем действовать по плану?
– Да.
– Надеюсь, ты сознаешь весь риск?
– Конечно. Но серьезного повода для беспокойства нет. Никто ничего не сможет доказать. Я все предусмотрел.
– Надеюсь, что так, – отозвался Граубергер, разглядывая спящую Марию. – А она ничего.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
