Алчные Челюсти. И Моргот определил ему неусыпно сторожить двери Ангбанда, на случай, если появится Хуан.
Издалека заметил Кархарот чужаков и встревожился, ибо давно уже достигли Ангбанда вести о смерти Драуглуина. Потому, когда приблизились пришлецы, волк преградил им путь и приказал остановиться, и угрожающе двинулся вперед, учуяв в воздухе нечто странное. Но в этот миг древняя сила, унаследованная встарь от божественной расы, снизошла на Лутиэн, и, отбросив прочь свое мерзкое одеяние, она выступила вперед, бросая вызов могуществу Кархарота: столь хрупкая в сравнении с чудовищем, но сияющая и грозная. Воздев руку, она повелела ему уснуть, говоря: «О дух, рожденный на гóре, погрузись же теперь в темное забытье и отрешись на время от скорбного бремени жизни». И рухнул Кархарот на землю, словно сраженный молнией.
Тогда Берен и Лутиэн прошли сквозь Врата и спустились вниз по запутанным лабиринтам лестниц и переходов; и вместе свершили они величайший из подвигов, на которые осмеливались когда-либо эльф или смертный. Ибо приблизились они к трону Моргота в его глубинном зале в самых недрах земли – а зал тот, сосредоточие ужаса, освещен был огнем и заполнен орудиями пыток и смерти. Берен в образе волка прокрался к трону и затаился под ним; но воля Моргота принудила Лутиэн явить свою подлинную суть, и Враг вперил в нее свой взгляд. Но не устрашил Лутиэн этот горящий взор, и она назвала себя, и предложила петь перед ним, как это делают менестрели. И узрел Моргот красоту ее, и родилось в помыслах его гнусное вожделение: чернее замысла не рождалось в его сердце с тех пор, как бежал он из Валинора. Так оказался он во власти собственной своей злобы, и глядел на нее, оставив пока на свободе, и втайне наслаждался своими мыслями. Тогда вдруг Лутиэн скользнула во тьму, и из мрака запела песнь столь невыразимой прелести, исполненную столь неодолимых чар, что Моргот поневоле заслушался, и взор его затмился, и тщетно обшаривал он взглядом мглу, ища ее.
Весь двор его погрузился в сон, все огни померкли и погасли; но Сильмарили в короне, венчавшей чело Моргота, вспыхнули вдруг ослепительно белым пламенем; и под тяжестью короны этой и драгоценных камней глава Моргота склонилась, словно бремя целого мира – мира, исполненного забот, страстей и страха, – пригнуло ее к земле; и даже воля Моргота не в состоянии была удержать подобное бремя. Тогда Лутиэн, подхватив свое крылатое одеяние, взвилась вверх, к каменным сводам, и голос ее заструился вниз, точно капли дождя, звенящие о гладь темного и глубокого озера. Лутиэн взмахнула перед взором Моргота своим плащом и погрузила Врага в сон, непроглядный, как Внешняя Пустота, где некогда бродил он в одиночестве. И пал Моргот – так рушится смятый лавиной холм; с грохотом низвергся он со своего трона и распростерся, недвижим, на полу подземного ада. Железная корона откатилась в сторону, прогремело и угасло эхо. И все замерло.
Точно мертвый, лежал Берен на полу в обличии зверя; но Лутиэн легким прикосновением руки пробудила его. И отбросил Берен прочь волчью шкуру, и выхватил кинжал Ангрист, и из железных тисков, сжимающих сокровище, вырезал Сильмариль.
Берен сжал его в ладони, и ясное зарево хлынуло сквозь пальцы, и рука его переливалась в сиянии лучей, словно зажженный светильник: драгоценный камень снес прикосновение Берена и не повредил ему. Тогда пришло Берену на ум свершить больше, нежели пообещал он, и унести из Ангбанда все три Самоцвета Феанора; но иная судьба назначена была Сильмарилям. Кинжал Ангрист сломался, и осколок лезвия, отскочив в сторону, оцарапал Морготу щеку. Тот пошевелился и застонал; и все воинство Ангбанда заворочалось во сне.
Тогда ужас объял Берена и Лутиэн, и обратились они в бегство, позабыв об осторожности и обманных личинах, охваченные одной только мыслью: еще раз увидеть свет. Никто не препятствовал им, никто не бросился в погоню; но Врата оказались закрыты для беглецов: Кархарот пробудился ото сна и стоял теперь, разъяренный, на пороге Ангбанда. Углядел он беглецов прежде, чем те его заметили, и прыгнул на них.
У измученной Лутиэн не было ни времени, ни сил, чтобы совладать с волком. Но Берен выступил вперед и заслонил девушку, сжимая в правой руке Сильмариль. Замер Кархарот и на мгновение ощутил страх. «Убирайся же, прочь отсюда! Ибо здесь пылает огонь, который испепелит тебя – и все порождения зла!» – воскликнул Берен и поднес Сильмариль к самым глазам зверя.
Но Кархарота не устрашил вид священного камня; и пробудился в нем его алчный дух, разгораясь огнем: он широко разинул пасть и, клацнув зубами, откусил руку Берена у самой кисти. Тотчас же все внутреннности его охватило пламя и зверь содрогнулся от боли, ибо Сильмариль опалил его проклятую плоть. Завывая, волк бросился бежать, и в долине Врат эхом зазвенел вопль боли. Столь ужасен стал Кархарот в безумии своем, что все твари Моргота, обитающие в той долине либо оказавшиеся на одной из дорог, в долину ведущих, в страхе бежали прочь при его приближении – ибо волк убивал без разбору все живое, что встречалось ему на пути; и вырвался он за пределы северных земель, неся в мир гибель. Из всех ужасов, что испытал Белерианд до того, как сокрушен был Ангбанд, безумие Кархарота не имело себе равных – ибо чудовищу передалась сила Сильмариля.
А Берен лежал без сознания под сенью грозных Врат, и смерть уже подступила к нему, ибо на волчьих клыках был яд. Лутиэн коснулась поцелуем его ужасной раны – и рана очистилась; и призвала она на помощь свою слабеющую волшебную силу, чтобы унять кровь. Но позади нее в глубинах Ангбанда рос и нарастал глухой шум – ропот растревоженной ярости. Воинство Моргота просыпалось.
Так поход за Сильмарилем, казалось, должен был завершиться гибелью и отчаянием – но в этот миг над склоном долины показались три могучие птицы, что летели к северу, обгоняя ветер. О скитаниях Берена и беде его стало известно всем птицам и зверям; и сам Хуан наказал всему живому быть на страже и прийти Берену на помощь, если доведется. Высоко над владениями Моргота парили Торондор и его подданные; и, заметив сверху обезумевшего Волка и потерявшего сознание Берена, они стремительно спикировали вниз, – в тот самый миг, как силы Ангбанда освободились от пут сна.
Орлы подхватили с земли Берена и Лутиэн и унесли их в облака. Внизу, под ними, грохотал гром, вспыхивали молнии и содрогались горы. Тангородрим изрыгнул огонь и дым; огненные смерчи взвились к небу и обрушилась на землю, уничтожая все вокруг; и страх объял нолдор Хитлума. Но Торондор устремил свой полет в небесные высоты, в бескрайние воздушные пределы, где солнце сияет весь день незамутненным светом, и Луна странствует среди бесчисленных звезд вне завесы облаков. Так пронеслись они над Дор-ну-Фауглит и над Таур-ну-Фуин, и над сокрытой долиной Тумладен. Ни облака, ни пелена тумана не нависали над ней, и Лутиэн различила далеко внизу сияющий Гондолин, прекрасный город Тургона: точно лучи искристого белого пламени из глубины зеленого кристалла. Но слезы застилали ей взгляд, ибо думала Лутиэн, что Берену суждено умереть: ни слова не произнес он и не открыл глаза; после же ничего не помнил о полете. Наконец орлы снизились у границ Дориата, в той самой долине, откуда охваченный отчаянием Берен тайком ушел прочь, покинув спящую Лутиэн.
Там орлы опустили девушку подле Берена и вернулись к скалам Криссаэгрима, в свои высокие гнездовья. Но явился Хуан и вместе с Лутиэн принялись
