и собраться на общий совет. И Маэдрос начал осуществлять свои планы, мечтая привести эльдар к победе: так создан был Союз Маэдроса.
Однако клятва Феанора и преступления, что навлекла она, повредили замыслу Маэдроса, и не получил он той помощи, на которую мог бы рассчитывать, сложись все иначе. Ородрет отказался выступить в поход по слову кого бы то ни было из сыновей Феанора, памятуя о деяниях Келегорма и Куруфина, а эльфы Нарготронда по-прежнему полагались на неприступность своей тайной крепости, находя, что осторожность и скрытность – надежная защита. Оттуда явился лишь небольшой отряд во главе с Гвиндором, сыном Гуилина, эльфом знатного рода и великой доблести; он отправился на северную войну против воли Ородрета, ибо скорбел об утрате брата своего Гельмира, сгинувшего в Дагор Браголлах. На щитах этих воинов сиял герб рода Финголфина, и встали они под знамена Фингона. Никто из них не вернулся назад, кроме одного.
Немногим помог и Дориат. Ибо Маэдрос и его братья, понуждаемые своею клятвой, незадолго перед тем послали гонцов к Тинголу и в надменных словах напомнили о своем праве, объявляя, что либо король отдаст им Сильмариль, либо станет им врагом. Мелиан посоветовала Тинголу уступить камень, но слова сыновей Феанора дышали высокомерием и угрозой, и разгневался владыка Дориата, памятуя о том, какой ценою добыт был камень вопреки злобе Келегорма и Куруфина – страданиями заплатила за него Лутиэн, а Берен – своей кровью. Каждый день любовался король на Сильмариль, и все сильнее овладевало им желание оставить сокровище у себя навсегда: такова была власть камня. Потому Тингол отослал гонцов назад с презрительным ответом. Никак не отозвался на это Маэдрос, ибо уже начал создавать союз и объединенные силы эльфов; но Келегорм и Куруфин во всеуслышание поклялись убить Тингола и стереть с лица земли его народ, если вернутся с войны с победой, а камень не будет им передан по доброй воле. Тогда король укрепил границы своих владений, на войну же не поехал ни он сам и никто другой из Дориата, кроме одних только Маблунга и Белега – им не хотелось остаться в стороне от деяний столь славных. Тингол дозволил им ехать с условием, что не встанут они под знамена сыновей Феанора, и Маблунг с Белегом присоединились к дружине Фингона.
Но Маэдрос заручился помощью наугрим, что поддержали его как военной силой, так и оружием в изобилии; в те дни не знали отдыха кузницы Ногрода и Белегоста. И снова собрал Маэдрос воедино своих братьев и весь народ, желавший следовать за ними; и люди Бора и Улфанга были приведены в боевой порядок и обучены воинскому делу; они же призвали родню свою с Востока. Более того, на западе Фингон, неизменный друг Маэдроса, посовещался с Химрингом, и в Хитлуме нолдор и люди дома Хадора стали готовиться к войне. В лесу Бретиль Халмир, правитель народа Халет, призвал своих мужей, и те вострили боевые топоры; однако перед самой войной Халмир умер, и Халдир, сын его, принял бразды правления. Дошли вести и до Тургона, сокрытого короля Гондолина.
Но Маэдрос слишком рано испытал свои силы – еще до того, как замыслы его вполне осуществились, и хотя все северные области Белерианда очистили от орков и даже Дортонион на время был освобожден, Моргот оказался упрежден о намерениях эльдар и Друзей Эльфов, и вовремя принял меры. Он разослал среди неприятеля своих соглядатаев и смутьянов, подбивающих к измене: и теперь делал это тем успешнее, что вероломные предатели из числа людей, втайне переметнувшиеся на его сторону, были до поры посвящены во многие секреты сыновей Феанора.
Наконец Маэдрос, собрав все силы, что смог, объединив эльфов, людей и гномов, решился атаковать Ангбанд с востока и с запада, и вознамерился, развернув знамена, пройти с войском через Анфауглит, открыто являя свою мощь. Когда же армии Моргота, как надеялся Маэдрос, выступят им навстречу, тогда с горных перевалов Хитлума явится Фингон, и тем самым силы Моргота окажутся словно между молотом и наковальней и будут смяты. Знаком же к тому послужит яркий сигнальный огонь в Дортонионе.
В назначенный день, утром середины лета, трубы эльдар возвестили восход солнца; на востоке взвилось знамя сыновей Феанора, а на западе – стяг Фингона, Верховного короля нолдор. Тогда Фингон взглянул вниз со стен Эйтель Сирион: воинство его, выстроенное в боевом порядке в долинах и лесах восточных склонов Эред Ветрин, было надежно укрыто от глаз Врага; но знал Фингон, сколь велико оно. Ибо здесь собрались все нолдор Хитлума, и эльфы Фаласа, и отряд Гвиндора из Нарготронда, и бессчетные армии людей; справа разместилась рать Дор-ломина, и доблестные воины Хурина, и Хуора, брата его; к ним же приспели Халдир Бретильский и многие лесные жители.
Тогда Фингон обратил взор свой к Тангородриму: над горой сгустилось темное облако и курился черный дым; и понял король: пробудилась ярость Моргота и принят вызов. Тень сомнения омрачила сердце Фингона, и он перевел взгляд свой к востоку, надеясь с эльфийской зоркостью разглядеть вдали, как клубится пыль Анфауглита под поступью воинств Маэдроса. Не ведал король, что Маэдрос задержал выступление из-за коварства проклятого Улдора: тот обманул сына Феанора ложными известиями о нападении из Ангбанда.
Но вдруг поднялся ликующий крик: ветер донес его с юга, от долины к долине, и голоса эльфов и людей слились в общем хоре изумления и радости. Ибо, нежданным и незваным, Тургон распахнул врата Гондолина и теперь спешил к эльфам на помощь с десятитысячным воинством; сияли кольчуги, а длинные мечи и копья ощетинились, словно лес. Издалека заслышал Фингон могучую трубу брата своего Тургона, и сгинула тень, и воспрял он духом, и воскликнул: «Утулиэ’н аурэ! Айа эльдалиэ ар атанатари, утулиэ’н аурэ! День настал! Се, народ эльдар и отцы людей, день настал!» И все, кто услышал, как гулкий голос Фингона эхом гремит среди холмов, отозвались: «Аута и ломэ! Ночь отступает!»
Моргот же, коему многое было известно о том, что делают и замышляют его враги, счел, что час пробил, и, полагаясь на то, что лживые его слуги задержат Маэдроса и не позволят недругам воссоединиться, он выслал к Хитлуму воинство, казавшееся огромным – и, однако, то была лишь часть заготовленных им сил. Воины Моргота облачены были в серо-бурые одежды и сталь не сияла на солнце – потому далеко удалось им продвинуться через пески Анфауглита, прежде, чем заметили их приближение.
Тогда сердца нолдор запылали яростью, и полководцы их уже хотели атаковать врагов на равнине, но Хурин воспротивился тому, советуя остеречься Морготова коварства, чья мощь неизменно превосходила ожидания, а замысел оказывался иным, нежели явствовало поначалу. И хотя не было сигнала о приближении Маэдроса и воинов снедало нетерпение, Хурин настойчиво убеждал дождаться союзников и позволить натиску орков разбиться, штурмуя холмы.
Но полководец Моргота на западе получил приказ поскорее выманить Фингона с холмов любыми средствами. Потому он двинулся дальше, пока авангард его войска не выстроился вдоль реки Сирион, от стен крепости Эйтель Сирион до того места, где Ривиль впадал в Топи Серех; и аванпосты Фингона могли уже видеть глаза врагов. Но не было ответа на вызов, зловеще молчали высокие стены, и холмы таили в себе угрозу, и смолкли насмешки орков. Тогда полководец Моргота выслал всадников словно бы для переговоров, и они подъехали к внешним укреплениям Барад Эйтель. С собою привезли они Гельмира, сына Гуилина, эльфа знатного рода из Нарготронда: он был захвачен в Браголлах; и враги ослепили его.
