— Мой Лорд, если вы закончили, пожалуйста, освободите площадку, — между тем ответила Страж. — Вы создаете очередь.
Оглядевшись, Метатрон действительно увидел в парочку человек… и не смог сдержать улыбки.
— Ну, надо же, какая встреча… — пробормотал он. — Спасибо, Виндикта… и мои извинения: я увлекся. В следующий раз запишусь в очередь.
— Я буду благодарна, Лорд, — кивнула Страж. — Портал в Небесный Трон откроется по расписанию, через полтора часа — не опоздайте.
И, развернув свои крылья-льдинки, умчалась ввысь, даже не дождавшись ответа.
Вздохнув, Метатрон направился к краю тренировочной площадки (ее, кстати, выжигали с высоты птичьего полета «лучами добра»).
— Вы с Израилом два сапога пара, блин, — буркнул Метатрон. — Суровые, как яйца Железного Дровосека… даже служебным положением попользоваться нельзя.
Впрочем, ворчал он исключительно для проформы, потому что, действительно: приперся без записи, занял площадку, заставил всех ждать… нехорошо это. Неправильно.
— Химура-сан, Астерия, извините, что заставил вас ждать, — кивнул Метатрон.
Всего лишь кивок и формальные слова извинения, хотя на самом деле ему хотелось склониться в низком традиционном поклоне глубокого уважения. Не перед Астерией — перед человеком, имя которого он назвал первым.
Наверное, на стороннего наблюдателя Химура-сан не произвел бы особого впечатления, особенно если поставить рядом того же Израила: низкий рост, простая неброская одежда в традиционном японском стиле: белая просторная хакама и юката глубокого винного цвета, огненно-рыжие волосы, собранные в хвост на затылке… и крестообразный шрам на левой щеке.
Восемь лет назад, когда они с Габриэль основали Лестницу в Небо, он мог бы воспользоваться своим статусом и создать персонажа сотого уровня в качестве Стража, как поступили другие важные для гильдии люди, однако он выбрал именно Химуру Кеншина, так же известного как Хиттокири Баттосай, бойца архетипа «самурай» шестьдесят пятого уровня.
Когда-то он записался в додзе именно благодаря этой древней манге прошлого века. Он вставал за час до рассвета, клевал носом в автобусе, бегал на жаре и по снегу, даже плакал, когда никто не видел, от боли в многочисленных синяках и кровавых мозолях — потому что в десять лет Химура Кеншин стал его героем. Великий воин, безжалостный убийца, проливший реки крови, оставивший после себя горы трупов, пугало революции, сражавшийся ради Лучшего Будущего для своей страны. А когда посчитал, что это Лучшее Будущее наконец достигнуто — ушедший на покой, принесший клятву больше никогда не отнимать жизнь… и следующий ей с той же непреклонной решимостью, с которой ранее сражался на войне.
Метатрон посчитал бы за честь склониться перед своим кумиром детства и юности, но… нынешний статус, увы, не позволяет.
— Ничего страшного, Метатрон-доно, — Химура улыбнулся своей коронной безмятежной улыбкой. — Осмелюсь доложить, что мы с Астерией-сан с пользой провели время, обсуждая особенности Божественной магии вашего уровня.
— Это хорошо, — кивнул ангел. — Не буду больше вас задерживать — тренировочная площадка в вашем полном распоряжении.
— Спасибо, Лорд, — коротко поклонилась Астерия.
Медлить больше он не стал — ему и правда стоило поторопиться. Тренировочную площадку он намеренно выделил подальше от замка — его без меры могущественные подчиненные (даже не Стражи!), разойдясь, вполне могли срезать кусок скалы, проломить крепостную стену или уронить на голову врагов метеорит размером с легковое авто.
Лететь до Симабары, если не особенно торопиться, было около получаса, поэтому, материализовав крылья, Метатрон мощным прыжком взметнул свое тело вверх на несколько метров, а затем, ударив крыльями по воздуху, унесся в небеса.
Какая может быть религиозная организация по христианским мотивам без церкви? Правильно, никакая.
Была церковь и в Небесном Троне — на одном из летающих островов Седьмого Неба. Небольшое строение в стиле «готика» не производило особенного впечатления, особенно в сравнении с окружающим ее великолепием. В ней не проводились воскресные службы и никогда она не знала столпотворения — в Лестнице в Небо считалось, что церковь должна быть не из камня, а из ребер, что Бог должен жить не в здании, а в сердцах. Сюда приходили по велению сердца, не по обязанности, желая поговорить с Богом не где застал вечер, а суровом величии внутреннего убранства единственной церкви в замке.
Присматривали за церковью всего трое человек: святой отец Бенедикт, жрец-целитель семидесятого уровня и две монахини пятидесятого, Мария и Тереза. Монахини эти были особенные — вломить при нужде могли так, что мало не покажется.
— Мой Лорд, — коротко поклонился Бенедикт, стоило Метатрону войти в церковь.
— Святой отец, — кивнул ангел. — У меня будет к вам просьба.
— Все, что в моих силах.
— Покиньте церковь.
Бенедикт молча поклонился и, кивнув монахиням, вышел вслед за ними. И лишь у самой двери, в закрывающуюся щель, он тихо сказал:
— Надеюсь, Он ответит… хотя бы вам.
Ангел медленно прошел между рядов деревянных скамей, поднялся по ступеням, ведущим к алтарю, коснулся кончиками пальцев холодного камня…
— В последний раз я был в церкви год назад, — тихо начал Метатрон. — Через три дня после смерти Габриэль, пьяный, злой, отчаявшийся… Дал в глаз священнику и какому-то гайдзину из прихожан, едва не подрался с копами… Священник сам виноват. Кто в своем уме говорит вдовцу, что «Все в воле Божьей»? Как это вообще должно было меня утешить?!
…Знаешь, я никогда не верил в Тебя. Когда в шесть лет погибают твои родители, сложно продолжать смотреть на мир сквозь розовые очки. Сложно продолжать верить во всеблагого Бога, что любит всех нас… и позволяет умирать, порой — в мучениях, порой — глупо, ни за что, без капли справедливости и смысла. Тетя, что приютила меня, была атеисткой… и научила меня тому, что все зависит от меня. Я решаю, какой будет моя судьба, я придаю смысл своему существованию, я — источник всех событий, что со мной происходят. «Если Бог всемогущ, он не может быть добрым» — любила говорить она. — «Если Бог добр, он не может быть всемогущим».
Оторвав взгляд от алтаря, он посмотрел на массивный крест из лакированного дерева. В замке не было изображений Творца, хотя некоторые из его обитателей застали те времена, когда Создатель Всего Сущего еще не покинул свое творение, оставив его защиту на своего любимого сына.
— А вот Габриэль в тебя верила, — улыбнулся Метатрон. — Она была паршивой христианкой, не любила священников, год прожила со мной «во грехе»… но в Тебя верила. Той самой наивной детской верой — самой сильной, самой искренней, самой настоящей верой, на которую только способен человек. А я… мне всегда были нужны доказательства. Что ж… — он усмехнулся. — Теперь они у меня есть.
То, что произошло с нами, выходит за границы стечения обстоятельств. Ожившие НИПы, силы, взявшиеся из ниоткуда, выдуманная история, ставшая явью… Слишком много всего, чтобы я поверил в совпадение. Так ответь мне…
Он закрыл глаза, пожалуй, впервые выпуская на свободу силу, что была скрыта в нем. Даже в поединке с Керианом он сдерживался, опасаясь обращаться к той бездне, что таилась в глубине его нового тела: слишком пугало его незаслуженное могущество, слишком велика была сила, пределов которой он не знал, но каким-то шестым чувством понимал — она больше, чем кажется.
А сейчас… встряхнувшись, он расправил могучие крылья за спиной, озарил полутемную церковь светом, двумя потоками хлынувшим из глаз, и сиянием собственного тела, разом активировав все ауры и пассивные способности, наконец принимая свою новую сущность. Казалось, что достаточно протянуть руку и сжать кулак — и само пространство захрустит между пальцами, как тонкая фольга; потянуть на себя — и оно порвется, оставив рваный разрыв в плоти реальности, сочащийся черной кровью.
Глубоко вздохнув, ангел сказал всего три слова, не обращая внимания на жалобное дребезжание витражей и дрогнувший мрамор под ногами.
— ЭТО. БЫЛ. ТЫ?
…Само собой, ему никто не ответил. Кто бы ни стоял за случившимся, каковы бы ни были его мотивы, сообщать их своим подопытным кроликам он ничего не планировал.
— Ну разумеется… — вздохнул Метатрон, возвращаясь к форме невзрачного человека в длинном бежевом плаще до пят.
Вопреки его опасениям, такие резкие переходы между могуществом и заурядностью давались ему до неприличия легко — он идеально владел своей силой, которую даже не понимал.
— Бог хранит загадочное молчание — так всегда было, так всегда будет, — продолжил ангел, не сводя взгляда от креста. — Но знаешь… мне плевать. Смысл своего существования определяю лишь я сам… и я уже решил, что буду делать с этой силой. Я понятия не имею, что из этого выйдет, но, как говорят, дорогу осилит только идущий; лишь тот, кто участвует в забеге, имеет шанс пересечь финишную черту. Я свою — пересеку. А ты смотри… и не вмешивайся.
