то затихала, то возобновлялась – в основном либо при прямом участии, либо при посредничестве Саады, хотя бо́льшая часть разговоров велась на языке, который был Церере совершенно незнаком. Не дожидаясь подтверждения того, что еда пришлась им по вкусу, Саада оставила Цереру и Лесника спокойно есть и пить, хотя по частым взглядам в их сторону Церера могла сказать, что среди гостей они стали главным предметом обсуждения.
– Вы понимаете хоть что-то из того, что они говорят? – прошептала она Леснику.
– Всё до последнего слова, – ответил тот, – и они это знают, но было бы не только невежливо, но и утомительно для нас обоих начинать все это тебе переводить. Думаю, и сама можешь догадаться, о чем идет речь – о нас и о том, почему мы здесь оказались, – а подробности прояснятся, когда все встанут из-за стола.
Церере оставалось лишь мысленно пожелать, чтобы все поторопились и поскорей все доели, вместо того чтобы без толку трепать языком. Голова у нее была занята мыслями о фейри и украденной дочери Блайтов. Чем дольше они будут тянуть, не предпринимая никаких действий, тем меньше шансов у малышки остаться в живых, – если она вообще еще была жива, поскольку Церера не была уверена, что это не тот ребенок, которым кто-то питался прямо у нее на глазах. Перед ее мысленным взором вновь промелькнули эти темные фигуры, высасывающие щупальца света из спеленатого тельца. Словно угадав направление ее мыслей, Лесник коснулся ее левой руки.
– Терпение, – произнес он. – Здесь намечается прогресс, и гораздо быстрей, чем ты могла бы подумать.
Церера заметила, что он намеренно положил пальцы прямо на повязку на месте укуса Калио, но она даже не вздрогнула. Припухлость и покраснение практически полностью исчезли – благодаря целебной мази, приготовленной Саадой, – и голова не была такой ясной с самого момента нападения дриады.
И хотя до конца Церера еще не оправилась – все еще оставалось смутное чувство, будто проникшая в нее зараза по-прежнему сидит в ней, да и рана оставалась болезненной при прикосновении, – она и вправду чувствовала себя намного лучше.
Если Табаси уделял все свое внимание жене, то внимание его сына к Церере было не менее пристальным. Вообще-то Баако был настолько обезоружен ее присутствием, что не раз умудрился пронести ложку мимо рта, в результате чего его рубашка была изрядно перепачкана подливкой.
– Похоже, у тебя появился поклонник, – заметил Лесник, указывая ложкой на Баако. Догадавшись, что его заметили, тот сразу же нашел в своей миске что-то интересное, доселе ускользнувшее от его внимания.
– Ой, только не надо! – отмахнулась Церера. – Да ему же не больше четырнадцати!
Но слух у Баако оказался столь же острым, как и зрение.
– Мне пятнадцать, – обиженно буркнул он. – Почти шестнадцать.
Церера ухитрилась воспринять эту информацию, при этом полностью игнорируя ее источник, – подростковый навык, который, судя по всему, лишь дремал в ожидании идеального момента, когда его можно будет вновь задействовать.
– Фу, – фыркнула она, уставившись в стол и старательно не глядя на юношу. – Это еще хуже.
– Может, ему нравятся женщины постарше, – прошептал Лесник.
– Вы отвратительны. Мне неловко даже просто сидеть рядом с вами.
Но Церера все равно не смогла удержаться от улыбки. Было бы трудно объяснить этому мальчишке, почему он вряд ли может рассчитывать на взаимность, хоть она и не хотела, чтобы он смотрел на нее коровьими глазами на протяжении всего их пребывания здесь – каким бы коротким, как она надеялась, оно ни окажется. Если он будет излишне настойчив, можно будет пообщаться с его матерью, как женщина с женщиной, и переложить все объяснения на Сааду, поскольку Лесник уже поведал ей о приключившейся с Церерой неприятности. Вот пусть Саада и вправит мозги своему сыночку. Только вот не подольет ли это масла в огонь? Церере не хотелось даже думать о том, какого рода соображения способны роиться в голове у среднестатистического пятнадцатилетнего парня – «непристойные», пожалуй, будет здесь самым мягким определением, – но мысль о зрелой женщине, запертой в теле девочки примерно его возраста, вполне могла оказаться для него что валерьянка для кота.
Как только все покончили с едой, Табаси и двое его детей убрали со стола, протерли его горячей водой и высушили сухой тряпкой. После этого воду на столе сменили кувшины с каким-то слабоалкогольным, слегка шипучим напитком, приготовленным, как сообщил Лесник Церере, из перебродившего кобыльего молока. Едва его успели разлить по кружкам, как Саада решительно указала Баако и Ими на дверь, хотя Церера могла сказать, что первый отнюдь не был рад оказаться за бортом дальнейших обсуждений всяких животрепещущих тем, да и Ими это тоже пришлось не по вкусу. Брата с сестрой явно задело то, что Церере – которая, по их мнению, была лишь ненамного старше, – разрешили остаться, а им нет. Баако даже открыл было рот, чтобы высказать свои возражения, но убийственный взгляд матери быстренько наладил его восвояси.
«Жестко, – подумала Церера. – Все вопросы – к боссу, но только потом, и удачи тебе».
Как только за Баако и Ими закрылась дверь, хозяйка дома и ее гости обратили свои взоры на Лесника.
– Некоторые из нас, – начала Саада, указывая на мужчин и женщин, сидящих с ней за столом, – не готовы признать тот факт, что фейри могли вернуться. Дриады-то ладно – мы думали, что они давно вымерли, хотя доказательства укуса налицо, – но Потайной Народ бесследно исчез больше тысячи лет назад. Было время, давным-давно, когда люди изредка видели, как они шныряют между курганами в начале каждого сезона, поскольку говорят, будто эти создания просто слишком неугомонны и не способны усидеть на месте, но это и всё. Большинство присутствующих здесь считают, что фейри давно мертвы, зачахнув в своих логовах, поскольку они чересчур уж боялись людей, чтобы показаться им на глаза, и были слишком слабыми, чтобы противостоять им.
Тон Саады и выражение ее лица наводили на мысль, что она не относилась к числу сомневающихся, – или же, по крайней мере, больше готова прислушаться к аргументам своих гостей, чем прочие сидящие за столом. Это заставило Цереру задуматься о том, что за общая история могла быть у Лесника с Саадой. В том, как они себя вели, было нечто интимное – старое уважение, а то и привязанность, хотя и не такого рода, чтобы вызвать у мужа Саады ревность или что-то такое, по поводу чего Табаси тянуло бы открыто высказаться.
– Фейри никогда не боялись людей, – возразил Лесник, – просто относились к ним настороженно. Они ненавидели их и не хотели делить
