— А вы бы узнали ее сейчас? — спросил я, удивленный тем, как хорошо запечатлелась в ее памяти Лорна в возрасте пяти лет.— Вы бы узнали ее сейчас, встретив не ребенка, а взрослую девушку?
— Думаю, что да,— ответила мадам Бенита.— Конечно, пока не встретишь человека, трудно ручаться наверняка, но коль скоро речь идет о моей питомице, думаю, я должна ее узнать.
— Нынче она превратилась в высокую стройную молодую леди, прекрасную настолько, насколько вообще может быть прекрасной земная женщина. Мне бы хотелось, сударыня, сходить в Уочетт, а затем переночевать у вас в гостинице. Послушайте, давайте прямо завтра съездим к нам в Орский приход, и вы повидаетесь со своей «маленькой» девочкой!
Я взял с хозяюшки обещание поехать к нам на следующий день при условии, что удастся уговорить ее мужа составить нам компанию. Чувствуя, какой решительный и твердый характер у мадам Бениты, я нимало не сомневался в том, что мистер Оудам всецело пребывает под каблуком у своей жены и потому был уверен, что все получится, как я задумал. Поэтому я отправился в Уочетт, чтобы побывать на могиле у матери Лорны и нанять повозку для завтрашнего путешествия.
Подходящую повозку я нашел без особых хлопот, но с тем, другим делом, у меня возникли неожиданные трудности, причем такие, что я чуть было не отказался от первоначальных планов. Бенита сообщила мне, что отцом Лорны был граф Дугал, и я подумал, что в крохотном городишке любой прохожий укажет мне могильный камень, под которым похоронена графиня Дугал.
Все, однако, оказалось не так просто, потому что лорд Дугал никогда не жил в своем доме в Уочетте и фамилию владельца дома никто из местных жителей толком не знал. Более того, узнав о смерти графа, некий его богатый родственник поспешил завладеть домом и, чтобы не возбуждать лишних кривотолков, постарался вообще замять, это дело. Бедную графиню похоронили недалеко от ее дома, и никто не поставил ей памятника, никто, кроме Бениты, не пролил над ней горькой слезы.
Если бы я сказал Бените, что хочу сходить на могилу графини, и попросил бы хозяюшку сопроводить меня, у меня бы не возникло никаких затруднений. Увы, я отправился в Уочетт один и был наказан за свою непредусмотрительность: местные жители — ох, ну и глупый же народ! — решили, что я пожаловал в их края только затем, чтобы побороться с каким-нибудь уочеттским здоровяком. Дело в том, что я действительно участвовал во многих соревнованиях и потому мою персону знали девять человек из десяти на сорок миль вокруг Орского прихода. (Замечу, кстати, что борьба — это добрая молодецкая забава, не требующая, на мой взгляд, ни великого ума, ни большой физической силы. В борьбе самое главное иметь уравновешенный характер. Я еще в отрочестве клал на лопатки зрелых мужей, и все только потому, что мои соперники быстро выходили из себя. Однако слава славой, а на личную жизнь право имеет каждый — даже чемпион по борьбе).
Когда я появился на улицах приморского городка, выяснилось, что весь Уочетт желает поглазеть на Джона Ридда куда больше, чем Джон Ридд желает поглазеть ни Уочетт. Всяк считал своим долгом затащить меня в ближайшую пивную, и если бы я заявил, что направляюсь на кладбище, меня бы, мягко говоря, не поняли.
— Послушай, разве ты девонширец? — ревниво вопрошали хлебосольные мои почитатели.— Да ты с головы до пят — истинный сомерсетец!
После чего уочеттцы садили меня в очередной раз за стол и заставляли есть и пить за их счет, что я и делал волей-неволей, причем делал за двадцатерых, что, ко всеобщему ликованию собравшихся, и было решающим доводом в пользу моего сомерсетского происхождения.
И все же, несмотря на трагикомизм положения, на кладбище мне все равно нужно было идти. Посудите сами, любезные читатели, разве мог я вернуться домой, не выполнив то, что обещал Лорне? Чем я перед ней оправдаюсь? Своей дурацкой популярностью? Уж если в Уочетте никто не слышал о графине Дугал, то меньше всего мне хотелось, чтобы здесь знали о Джоне Ридде.
День был безнадежно потерян, но зато вечером Бенита подробно описала мне место, где похоронена ее бедная госпожа, и приметы, по которым я смогу найти могилу. На следующее утро я встал до восхода солнца, беспрепятственно дошел до кладбища, и когда на небе заиграли первые лучи рассвета, я уже стоял у холмика, поросшего травой, у большого гранитного валуна, принесенного с берега. На камне были грубо выбиты две буквы — «Л» и «Д» (то есть «леди Дугал»). Вне всякого сомнения, это сама Бенита, в меру своих скромных возможностей, позаботилась о том, чтобы память о матери Лорны не исчезла бесследно с лица земли.
Я накопал немного земли и травы для Лорны, срезал побег от того дерева, что выросло над могилой графини и вернулся в гостиницу Бениты, названную ею «Лесной кот». От Уочетта до Орского прихода путь был неблизкий, поэтому мы постарались отправиться в путь как можно раньше.
Первой, кто встретил нас у ворот фермы, была Лорна. Она вышла нам навстречу с непокрытой головой в простом белом платьице, оживленная и радостная. Она бросилась к повозке, затем остановилась, с изумлением и недоверием вглядываясь в лицо Бениты.
Старая нянюшка сразу узнала ее.
— Глаза! Глаза! — воскликнула Бенита, перегибаясь через перила повозки.
Лорна по-прежнему всматривалась в Бениту, не решаясь подойти поближе. Было видно, что она вот-вот вспомнит, кто перед ней, но для того, чтобы узнать Бениту окончательно, ей не хватало именно этого самого «вот-вот». Бенита, почувствовав это, сказала несколько слов по-итальянски, и тогда Лорна с криком «Нита! Нита!» бросилась к нянюшке и с бурными рыданиями уткнулась ей в грудь.
Одно только это, безусловно, доказывало, из какого благородного рода была Лорна, хотя у нас уже, из-за легковерия Анни, не было драгоценного ожерелья. Но Бените было знакомо большое кольцо от ожерелья, и она сказала, что дикий кот на дереве, выгравированный на кольце, — герб дома Лорнов.
Отец Лорны был знатным дворянином, а мать была еще знатнее его, потому что ее предками были великие шотландские вожди из Лорна. Между ними и кланом Дунов вспыхнула жестокая распря, и хотя дочь графа Лорна вышла замуж за сэра Энсора Дуна, мир между кланами так и не воцарился. Я и по сию пору, любезный читатели, не разобрался в перипетиях той борьбы (это - дело профессиональных законников), но — в конечном счете — Лорна стала прямой наследницей громадного состояния семьи Лорнов, а Дуны похитили и вырастили ее в своем кругу, намереваясь соединить ее законным браком с Карвером Дуном и тем самым завладеть всем состоянием. Будь у них деньги, они всегда смогли бы доказать, что их разбой и бесчинство вполне совместимы с законностью и благородством побуждений. Ныне даже ребенку известно, что с деньгами можно добиться чего угодно - даже выдать черное за белое. Если бедняк крадет овцу, его отправляют на виселицу, пусть хоть десять ребятишек умирают у него дома с голоду, а если выродок из благородных врывается в чужой дом с огнем и мечом, то его еще нужно благодарить за это, как за оказанную честь.
И пока мы думали-гадали, чем же все это кончится (давешние посланники лорда-канцлера не выходили у нас из головы), в нашем семействе случилось нечто важное, приковавшее к себе все наше внимание: Анни решила-таки идти замуж за Тома Фаггуса.
Несмотря на то, что дела у нашего родственника явно шли в гору, ни у матушки, ни у меня душа не лежала к этому браку, и потому мы еще раз попытались отговорить Анни. Несмотря на королевское прощение и всеобщее уважение в округе, которое снискал Том Фаггус, мы не хотели отдавать нашу умницу, красавицу и мастерицу на все руки за человека, неравнодушного, как нам казалось, к крепким напиткам. Анни же, влюбленная не на шутку, ни в какую не хотела признавать Тома пьяницей, и в ответ на наши увещевания отвечала, что при такой трудной работе, как у Тома, пропустить стаканчик-другой — не великий грех. Однажды, выслушав наше мнение о своем избраннике, она зажала уши и, бросившись к себе в спальню наверх, долго-долго плакала. Чем упорнее настаивали мы на своем, тем сильнее укреплялась Анни в своей решимости выйти за Тома, и, боюсь, наши уговоры только ускорили дело. В один прекрасный день Том Фаггус заявился к нам собственной персоной и заговорил таким тоном, словно подстерег нас на большой дороге.
— Ну вот что: либо-либо,— решительно сказал он,— я люблю девушку, а девушка любит меня. Позволите вы нам или нет, мы все равно поженимся. Сколько раз приводилось мне, бросив все свои дела, скакать по холмам очертя голову ради охов и вздохов, ради того, чтобы усушать в очередной раз: «Том, я должна подождать, пока матушка не даст своего согласия». Вы, Ридды, славитесь своей прямотой. Я выложил все, как есть, а теперь извольте и вы ответить мне без увиливаний и отговорок.
Я взглянул на матушку. Я уже готов был вышвырнуть Тома через окно, но матушка сдержала меня, коснувшись меня рукой, и промолвила:
