Он чувствовал боль, солнечные лучи резали незащищенные очками глаза точно лезвие бритвы. Бледное красивое лицо, шею, руки, все тело жгли тысячи пылающих костров. И ему нравилась, бесконечно нравилась эта пытка. Он не мог ни о чем толком думать, мысли благословенно кружились вокруг одного — боли. После нахождения на улице больше пяти часов она невероятно усилилась. И огненный образ обнаженной девушки на фоне белой льдины перед глазами померк. Сперва он стал тускнеть, а потом его поглотила тьма.
В тот миг, когда боль показалась невыносимой, всякие мысли, даже о боли, исчезли вослед за тьмой и сделалось спокойно и необычайно тихо. Но долго наслаждаться ему не пришлось, позади раздалось: «Притворяешься курицей гриль?»
Лайонел резко обернулся, и на секунду его лицо исказилось от боли.
— Как ты меня нашел? — удивился молодой человек.
«Следил», — ответил огромный черный волк.
Мысли вернулись в голову, как осы в свой улей и, казалось, все те, что о Кате, зажужжали одновременно.
— Ты что-то хотел? — резче чем собирался, спросил Лайонел, прикасаясь пальцами к переносице, чтобы хоть как-то заглушать шум в голове.
«Хотел посмотреть еще раз в твою наглую физиономию и убедиться, что на ней нет ни тени раскаяния», — пояснил оборотень.
Молодой человек хмыкнул, спустился с моста по ступенькам, перешел узкую дорогу и неспешно направился в сторону Адмиралтейства.
Оборотень последовал за ним.
Некоторое время они шли молча, потом Йоро поинтересовался: «Почему же ты не уехал в Лондон?»
— Были кое-какие дела, — туманно объяснил Лайонел и вновь задал вопрос: — Зачем ты меня разыскал? — И после паузы, напряженно уточнил: — С ней все в порядке?
— В порядке? — переспросил волк. — Шутишь, да?
Молодой человек раздраженно сжал губы, а его спутник нехотя ответил:
— Не хочет никого видеть, ни с кем не разговаривает, сидит дни наполет в своей комнате и смотрит в стену. Ты доволен?
Лайонел чертыхнулся и раздраженно уставился на оборотня.
— А мой брат чем занимается? Он уделяет ей внимание?
— С таким же успехом и фонарному столбу можно уделять внимание! Полагаю, даже фонарный столб быстрее ответил бы на чувства Вильяма.
— А от меня ты что хочешь? — разлился молодой человек. — Или ты все никак не поймешь, что тут я абсолютно бессилен!
— Бессильны только трусы! — спокойно сказал Йоро.
Лайонел посмотрел на него как на сумасшедшего и нахмурился.
— Ты предлагаешь мне... — Он осекся и огляделся по сторонам. — Ты хоть представляешь, как важен их союз для всех вампиров мира?
— А кто-нибудь вообще спросил у вампиров, хотят ли они этого самого Искупления? Что скажут они, узнай вдруг, что их вечность может закончиться со дня на день?
— Неважно, кто чего хочет, — отчеканил Лайонел. — Все покорятся воли Создателя и старейшин.
— Но тебе не нравится покоряться! — отметил Йоро.
— А ты решил поиграть в дьявола-искусителя?
— А ты в мученика? — парировал оборотень.
Они двигались в длинном потоке Невского проспекта, и люди обходили их стороной и оборачивались вслед, провожая глазами. Странную картину являла собой эта парочка — высокий златовласый молодой человек в черном и огромный волк, без ошейника и намордника.
— Я не понимаю цели нашей беседы, — наконец заключил Лайонел.
— Нет никакой цели, не воображай! Цели — они не для тех, кто бежит с корабля вслед за крысами. Где цели, там сражения и либо победа, либо поражение. А крысы не сражаются, они бегут-бегут, не живут, а выживают. Так что, мы просто болтаем, как старые приятели, бесцельно!
— Господи, если бы в тот день, когда поймал тебя в Сенегале, я знал, что ты собираешься заменить мне обоих родителей и проповедника одновременно, то бежал бы от тебя с Африки до Петербурга не останавливаясь. — Белоснежные зубы сверкнули в улыбке. — С крысой меня еще никто не сравнивал, благодарю. Долго готовил речь? Или у тебя врожденный дар оратора-импровизатора?
Оборотень посмотрел на него пронизывающим взглядом теплых карих глаз.
— Глядя вслед уходящей любви, труднее всего в отчаянии не поселить в своем сердце ненависть.
— И как я об этом не подумал, — продолжал глумиться Лайонел.
Тем временем они добрались до Зеленого моста через Мойку и пошли по набережной канала. Когда же миновали Дворцовую площадь, залитую солнцем и пестреющую туристами, Лайонел тяжело вздохнул и неожиданно спросил:
— Ты собрал картину-пазл, которую я оставил?
— Мы с Кирой собрали, но Катя... — Он запнулся. — Она сожгла ее по возращении домой.
Молодой человек коротко кивнул.
— Что на ней было изображено?
— Разве ты не знаешь? — изумился оборотень.
— Конечно, нет! Купил ее у слепой Даримы — она немая художница-предсказательница. — Лайонел криво усмехнулся. — Я ходил к ней перед Тартарусом, у нее очень сильный дар предвидения.
— О чем ты ее спросил?
— Попросил показать мне силу моей любви.
Йоро оскалился.
— Ну что ж, предсказательница показала. Твоя любовь нарисована в объятиях Вильяма. И судя по выражению лиц, оба счастливы! — Оборотень остановился. Справа от них была Исаакиевская площадь с конным памятником Николаю I и собором, слева Синий мост.
Лайонелу тоже пришлось остановиться. Он догадывался, что их прогулка подошла к концу, но даже не мог себе признаться, какое удовольствие для него было увидеть Йоро. Несмотря на все его слова, молодой человек знал — он не безразличен этому оборотню, и тот искреннее хочет помочь. Вот только помочь ему сейчас не мог никто, пожалуй, даже сам Господь Бог.
— Надеюсь, ты найдешь в конце концов счастье и уже не отпустишь его по-глупому, — с горечью произнес волк.
Лайонел пожал плечами.
— Для меня счастье представляется отныне в виде небесного моста, который опустится для нас в День Искупления. Знаешь, более чем за четыреста лет я чертовски устал.
Йоро ничего не возразил, попрощался и побежал в обратную сторону.
А Лайонел продолжил свой путь вдоль Мойки. Зимой по этой самой дороге он скакал на лошади вместе с Катей. Близость ее теплого тела волновала его, сладкий запах крови дразнил, но вся она — от макушки до пят, вызывала в нем раздражение и злость. Уже тогда — запретная для него девушка, возлюбленная брата, она каким-то невообразимым образом заставила его думать о себе, яростно желать себя.
Он вспомнил несколько ничтожных дней, проведенных вместе с ней. Вспомнил, как обремененный новостью о послании из Тартаруса избегал девушку, даже когда она обивала порог его кабинета, ходила по пятам, заглядывая в глаза, просила побыть с ней. Тогда он еще верил: вечность для них, и они еще успеют надоесть друг другу. А теперь бесконечно жалел, что хотя бы не попытался пресытиться этой невообразимой девчонкой. Сейчас бы он смог проще переключиться на что-то другое, может, и забыть...
Лайонел перешел дорогу и, оказавшись на другой стороне Поцелуева моста, медленно обернулся. Взгляд его ледяных глаз скользнул по перилам туда, обратно и, не обнаружив замка в виде блестящего сердца, — застыл.
От мысли, вдруг пришедшей в голову, молодой человек резко отвернулся и быстро зашагал вдоль каменных парапетов, точно за ним гнались.
В каком-то смысле так и было. Он убегал от самого себя — от эгоиста, который привык получать все по первому же требованию. И для того не существовало сейчас ничего более желанного, чем девушка с огненными волосами — та единственная в этом мире, которая была недоступна ему.
Запрет — это то, перед чем он никогда не мог устоять. Гонимый страхом поддаться искушению, Лайонел покинул город и вернулся в Мраморный дворец, конфискованный у Павла Холодного, ныне пребывающего в тюрьме по обвинению в заговоре.
В огромном белом саду среди множества прекрасных скульптур на скамейке сидела Сарах, расчесывая длинные черные волосы.
Девушка, одетая в легкий прозрачный наряд из воздушной розовой органзы, поднялась навстречу.
Лайонел поприветствовал ее и уже собирался пройти мимо, когда она ухватила его за руку и умоляюще заглянула в глаза.