– Спасибо, Онос. Я вижу, твоя спутница – смертная волчица-ай.
– Не более смертная, чем ты сама, Килава Онасс.
– Вот как? Побаивается таких, как я, разумеется. Тем не менее прекрасный зверь. – Женщина протянула руку.
Баальджагг подошла ближе.
– Я – имасс, – прошептала женщина. – Да, из плоти и крови. Как и ты. Вспоминаешь?
Огромная волчица опустила голову, подобралась к Килаве, прислонилась плечом к плечу женщины, а та зарылась лицом в шерсть зверя, глубоко вдохнула запах, затем вздохнула.
– Это нежданный дар, – прошептала она.
– И более того, – сказал Ток Младший.
Всё у него внутри перевернулось, когда женщина посмотрела на малазанца: в этом взгляде была такая неприкрытая чувственность, такая естественность, что Ток в тот же миг понял, что является предметом этой чувственности не больше, чем всякий другой, на кого она обратила свой взор. Вот какими были имассы прежде, до Обряда. Такими бы и остались, если бы, подобно ей, отказались от его силы. В следующий миг глаза женщины сузились.
Ток кивнул.
– Я видела тебя, – сказала Килава. – Ты выглядывал из глаз Трича…
– Из обоих глаз?
Она улыбнулась.
– Нет. Лишь из одного – того, которого у тебя больше нет, смертный. Я хочу знать, что Старший бог задумал… для нас.
Ток покачал головой.
– Я не знаю. Увы, не помню, чтобы мы встречались. Даже на ухо ничего не шепчет.
– Брат Онос, кто этот смертный?
– Я нарёк его Аралом Фэйлом, сестра.
– И дал ему каменное оружие.
– Дал. Непредумышленно.
– Ты – может быть…
– Я никакому богу не служу, – прорычал Тлен.
Её глаза вспыхнули.
– А я служу? Это не наши деяния, Онос! Кто осмелился манипулировать нами? Заклинательницей имассов и Первым Мечом т’лан имассов – вертеть так и сяк! Не побоялся нашего гнева…
– Довольно, – вздохнул Тлен. – Мы с тобой – разные, сестра. Никогда не ходили в ногу. Я направляюсь на Второе Соединение.
Она напоказ презрительно ухмыльнулась.
– Думаешь, я не слышала призыва?
– Но кто призыватель? Ты знаешь, Килава?
– Не знаю и знать не хочу. Я не приду.
Тлен вскинул голову.
– Тогда зачем ты здесь?
– Это моё дело.
Она стремится… возместить. Осознание заполнило мысли Тока, и сейчас он отчётливо понимал, что это знание принадлежит не ему, но Старшему богу, который теперь говорил с ним напрямую. Голос просы́пался в мысли малазанца, словно мелкий песок. Исправить давнее преступление, исцелить старый шрам. Ваши дороги ещё пересекутся. Впрочем, это не важно. Последняя встреча меня беспокоит, но она, скорее всего, произойдёт годы и годы спустя. Ах, я проявляю недостойное нетерпение. Смертный, дети Паннионского Провидца страдают. Ты должен придумать способ освободить их. Это трудно – и невообразимо рискованно, – но мне придется послать тебя в объятья Провидца. Не думаю, что ты меня простишь.
Ток с трудом вывел свой вопрос на первый план мыслей: Освободить? Зачем?
Странный вопрос, смертный. Мной движет сострадание. Подобные деяния приносят невообразимые дары. Видящий Сны показал мне это, и, воистину, сам ты скоро это узришь. О какие дары…
– Сострадание, – проговорил Ток, которого потрясло внезапное исчезновение Старшего бога. Малазанец моргнул, увидел, что Тлен и Килава уставились на него. Лицо женщины побледнело.
– Моей сестре, – сказал Первый Меч, – неведомо сострадание.
Ток пристально посмотрел на немёртвого воина, пытаясь вспомнить, что говорилось прежде – до… богоявления. И не мог вспомнить.
– Брат Онос, ты уже должен был понять, – медленно произнесла Килава, – что всё изменяется. – Женщина вновь окинула взглядом Тока, затем улыбнулась, но уже грустно. – Теперь я уйду…
– Килава. – Тлен шагнул вперёд под лёгкий скрип костей и высохшей кожи. – Обряд, который отрезал тебя от родни, рассечение кровных уз… быть может, Второе Соединение…
Выражение её лица смягчилось.
– Дорогой брат, призывателю нет до меня дела. Моё древнее преступление не смыть. Более того, подозреваю, на Втором Соединении тебя ждёт не то, чего ожидаешь. Но я… благодарю тебя, Онос Т’лэнн, за доброе намерение.
– Я сказал, что… мы не… ходим в ногу, – прошептал немёртвый воин, с трудом выталкивая каждое слово. – Я был зол, сестра, но это старый гнев. Килава…
– Старый гнев, да. Но тем не менее ты был прав. Никогда мы не ходили в ногу друг с другом. Прошлое вечно идёт за нами по следу. Возможно, когда-нибудь мы залечим общие раны, брат. Эта встреча дала мне… надежду. – Она на миг положила руку на голову Баальджагг, затем отвернулась.
Ток смотрел ей вслед, пока Килава не исчезла под покровом сумерек.
Затем он обернулся, вновь услышав тихий перестук костей под сухой кожей. И увидел, что Тлен упал на колени, опустил голову. Труп не мог бы проливать слёзы, но всё же…
Ток заколебался, затем подошёл к немёртвому воину.
– Ты солгал, Тлен, – сказал малазанец.
Мечи с шипением вырвались из ножен, Ток обернулся и увидел, что Сену и Турул приближаются к нему с оружием в руках.
Тлен поднял руку:
– Стойте! Вложите клинки в ножны, сегулехи. Меня не трогают оскорбления – даже те, что произносит человек, которого я бы назвал другом.
– Это не оскорбление, – ровным голосом возразил Ток, вновь оборачиваясь к т’лан имассу, – а наблюдение. Как ты назвал обряд? «Рассечение кровных уз». – Он положил руку на плечо Тлену. – Мне ясно, что, по сути, рассечение это не удалось. Кровные узы на месте. Быть может, в этом ты сумеешь найти утешение, Онос Т’лэнн.
Мёртвая голова поднялась, провалившиеся глазницы темнели под костяной кромкой шлема.
О, боги, я смотрю и ничего не вижу. Он смотрит и видит… что? Ток Младший судорожно пытался придумать, как поступить, что сказать теперь. Мгновения тянулись, затем он пожал плечами и протянул руку.
И был поражён, когда Тлен принял её.
С кряхтением – все мышцы взвыли – малазанец поднял т’лан имасса на ноги. Худ меня побери, это же самый тяжёлый мешок с костями, какой я только… ладно, не важно.
Молчание нарушил Сену, его голос прозвучал твёрдо:
– Каменный Меч и Каменная Стрела, придите. Трапеза ждёт нас.
Худов дух, чем же я это всё заслужил? Онос Т’лэнн. И – ни много ни мало – уважение сегулехов… Из всех дней невероятных чудес этот явно получает корону победителя.
– Я хорошо знал лишь двух смертных людей, – проговорил Тлен. – Оба себя недооценивали, первая – настолько, что это привело её к смерти. Этой ночью, друг Арал Фэйл, я расскажу тебе, как погибла адъюнкт Лорн.
– И в этом рассказе, конечно, скрыт урок, – иронично прокомментировал Ток.
– Разумеется.
– А я-то думал провести ночь, играя в кости с Сену и Турулом.
Сену рявкнул:
– Иди и ешь, Каменная Стрела!
Ого! С фамильярностью я, похоже, слегка перегнул палку.
…Кровь залила канавы совсем недавно. Солнце и отсутствие дождя сгустили поток до черноты. Мертвенная река была такой глубокой, что скрывала булыжники, которыми был вымощен сток. Она медленно катилась к мутным водам бухты.
Живых в Низине не осталось. Подходя к городу по материковой дороге, она видела груды угля от погребальных костров и сочла, что бойня унесла по меньшей мере тридцать тысяч.
Гарат выбежал вперёд, скользнул под арку ворот. Госпожа Зависть последовала за псом неспешным шагом.
Город когда-то был красив. Крытые медью купола, тонкие минареты, поэтично извилистые улочки под сенью резных балкончиков, укрытых цветущими растениями. Лишившись заботливого ухода, маленькие садики пожухли и посерели. Когда госпожа Зависть вышла на главную улицу, под ногами зашуршала сухая листва.
Торговый город, купеческий рай. Над гаванью вдали возвышались мачты бессчётных кораблей – ни одна не шелохнулась, значит, все до единого суда затопили, посадили на илистое дно бухты.
После бойни прошло дней десять, не больше. Госпожа Зависть слышала дыханье Худа, лёгкий вздох при виде такого изобильного подношения, нервное беспокойство от понимания того, что́ это означает. Ты встревожен, любезный Худ. И это – самый дурной знак…
Гарат без тени сомнения вёл её вперёд, как и предполагалось. Старый, почти забытый переулок, неровные, потрескавшиеся булыжники мостовой под десятилетним слоем мусора. Затем покосившийся домик, камни фундамента высечены куда аккуратнее, чем те, из которых сложили стены. За дверью – единственная комната, пол выложен толстыми досками и усыпан тростником. Неказистая мебель в полном беспорядке, бронзовая плита над сложенной из кирпича печкой, догнивающие объедки. Детский игрушечный фургончик завалился набок.
Пёс начал кружить на месте в центре комнаты.
Госпожа Зависть подошла, отбросила ногой тростниковую циновку. Никакого люка. Жители и не догадывались, что́ скрывается под их домом. Она открыла свой Путь, провела рукой над досками: дерево рассыпалось в пыль, так что образовалась круглая дыра в полу. Из темноты вырвался влажный, солоноватый воздух.
