А затем Фишер увидел новые строки, касавшиеся позиций, открытых фондом по акциям. Его потрясло множество строк, относившихся к сделкам по волатильности фондового рынка. Далее следовали записи, характеризовавшие риски, которым подвергалась LT на рынках стран с формирующейся рыночной экономикой: в Бразилии, Аргентине, Мексике, Венесуэле, Корее, Польше, Китае, Малайзии и на Тайване, Таиланде, Филиппинах. К России относились три записи, в том числе запись, озаглавленная «Сделка по направленности изменения котировок российских кредитов в свободно конвертируемой валюте». Это свидетельствовало о том, что фонд заключал сделки по направлению движения котировок, то есть пускался в откровенные спекуляции.
На первый взгляд казалось поразительным, что столь большое количество сделок могло рухнуть одновременно. Но пока Фишер изучал портфель, его осенило: сделки LT были скоррелированы между собой еще до обвала. «Они проводили одинаковые операции по спредам по всему миру», – думал Фишер. Сходная мысль явилась и Генслеру: в моменты кризисов корреляции всегда приходят к единице. Во время тектонических толчков трясет все рынки. Так почему же это так удивило LT?
Покончив с «агрегатором рисков», перешли к другому документу, в котором риски LT были сгруппированы по контрагентам. Теоретически контрагенты по сделкам были защищены обеспечением. Но в действительности, если фонд неожиданно разорялся, каждый из его контрагентов предпринимал попытки продать соответствующие ценные бумаги, и все эти продажи, взятые в совокупности, приводили к тому, что стоимость обеспечения стремительно и непременно падала. Более того, каждый из контрагентов LT по операциям со свопами оказывался «голым», будучи одной из сторон контракта, в котором уже не было другой стороны. Контрагенты пытались как можно быстрее нейтрализовать односторонние сделки по свопам, буквально затоплявшие рынки. По прогнозам LT, если бы это случилось, ее 17 крупнейших контрагентов, в число которых входили такие банки, как Merrill Lynch, Goldman Sachs, Morgan и Salomon, понесли бы убытки в размере 2,8 миллиарда долларов.
Фишер всмотрелся в эту цифру и подумал: «На нормальном рынке так оно, пожалуй, и было бы». Но рынки уже были порядком истощены и теперь могли пойти в полный разнос. Фишер в уме откорректировал потенциальные убытки, определив их величину в 3–5 миллиардов, но даже эта сумма была условной. Проблема состояла в том, что на крюке оказалась не только LT – на том же крюке оказалась вся Уолл-стрит. Кто знал, когда убытки начнут вызывать в системе напряженность? Кто знал, нет ли у системы точки слома? Чем больше узнавал Фишер, тем хуже ему становилось. «Я не боюсь того, что на рынках начнется падение цен, – признался он, – я боюсь того, что они вообще прекратят работать».
После того как прибывшие составили себе общее представление о положении дел, они начали анализировать возможные способы решения проблемы. Генслер заметил, что в 1990 году банкротство царицы «мусорных» облигаций компании Drexel Burnham Lambert разрядило обстановку и предотвратило панику в соответствующем секторе.
Но банкротство LT, объяснил Рикардс, ничего не остановит; оно всего лишь возвестит контрагентам о начале гонки за обеспечением. К тому же кризис Drexel затронул только рынок облигаций, но не рынок ПФИ. Случай LT более сложный. Фишер знал, что попытки распутать клубок налагающихся друг на друга сделок по свопам – безнадежное дело. Кроме того, с повестки дня снимался вопрос о поиске покупателя для LT. Никто не захочет и касаться позиций вроде тех, что LT сделала по волатильности акций. «Итак, перед нами новая парадигма», – уныло произнес Генслер.
Особое возбуждение у партнеров вызывало давление со стороны Bear Stearns. Фишер сделал вывод: небольшая передышка – вот то, в чем нуждалась LT. После непродолжительных переговоров о взаимных уступках и условиях арбитражеры и чиновники разработали план. Он строился на предположении о том, что представители банков должны прибыть в LT через четыре дня, в четверг, и на условиях строгой конфиденциальности ознакомиться с портфелем компании. После беглого изучения портфеля банки могли бы предложить вынести активы компании на аукцион в следующее воскресенье и назначить свои цены покупки этих активов. Когда рынки вновь откроются в понедельник, LT практически перестанет существовать.
У этого плана был лишь один недостаток, о котором напомнил Рикардс: собственный капитал LT составлял всего лишь 1,5 миллиарда. За вычетом денег, замороженных на счете в Bear Stearns, связанных на счетах гарантийных взносов и тому подобное, свободных средств оставалось ровно 470 миллионов. Компания ежедневно теряла сотни миллионов долларов. По всей вероятности, LT не дотянула бы до четверга.
Было воскресенье, 4 часа дня. До открытия токийской биржи оставались считанные часы. Собравшиеся убили шесть часов на решение проблемы, но так ничего и не придумали. Должностные лица удалились в боковую комнату, откуда Генслер позвонил в Казначейство. До промежуточных выборов оставалось шесть недель; состояние экономики было до сих пор единственным достижением администрации. Финансовый обвал и расплавление финансового рынка – это события, которых администрация желала менее всего. Возвратившись к партнерам, Фишер сказал: «Вы успокоились, и мы успокоились, но в Вашингтоне просто сходят с ума». Затем он сделал вопросительный жест в сторону Меривезера. Тот кивнул: будь что будет, но он хочет решить проблему сейчас же. «Благодарю, – сказал Фишер. – Надеюсь, мы первыми узнаем о дальнейшем развитии событий».
Воскресным днем Корзайн побеседовал с Баффеттом, который все еще был во фьордах Аляски и, по-видимому, пока так и не принял окончательного решения об участии в спасении LT. Тем же вечером руководитель Goldman позвонил Фишеру и сообщил, что на помощь частных банков рассчитывать не стоит. Фишера терзала одна мысль: «Как дожить до следующей пятницы?» Впервые он подумал об объединении группы банков. К этой мысли его подтолкнул Корзайн, пессимистически оценивавший возможности участия Баффетта в приобретении компании[250].
Сходным образом размышляли и в J. P.Morgan. Аналитики этого банка, работавшие в Токио и Лондоне, последние 24 часа занимались тем, что разгружали файлы, подобные тем, которые уже увидели люди из Goldman и Федеральной резервной системы. Любопытно, но аналитики Morgan рассчитывали на большую экзотику. Сделки LT были крупными, но не необычными. Тем не менее банк удивился масштабам операций с акциями, поскольку LT считалась компанией, специализирующейся на операциях с облигациями.
В Morgan увидели два варианта дальнейшего развития событий. Первый заключался в том, чтобы позволить фонду разориться. В этом случае каждый банк удержал бы средства, которые находились у него в качестве обеспечения. В Morgan подсчитали, что каждому из крупных банков это обойдется в 500–700 миллионов долларов. Второй вариант предполагал приобретение самим Morgan больших кусков портфеля LT. Однако в этом случае возникала новая проблема. В Morgan знали: другие банки уже изучили портфель LT. Если какой-либо банк в одиночку приобретет этот портфель, он окажется в том же положении, в каком ныне находилась LT, и станет мишенью, по которой на Уолл-стрит станет палить всякий, кому не лень. Таким образом, в сделку должны быть вовлечены все банки.
Корзайн, рассуждавший примерно так же, как это делали в Morgan, в воскресенье днем позвонил Комански, председателю Merrill Lynch. В Комански текла кровь ортодоксальных евреев из России и ирландских католиков, сам же он был стопроцентным уроженцем Бронкса и готовился к празднованию Рошха-Шана, который начинался с заходом солнца. «У LTCM есть кое-какие серьезные проблемы. Похоже, что через день-другой они обанкротятся», – сказал Корзайн и упомянул о том, что в Гринвиче побывали люди из Goldman, но умолчал об их эксклюзивном доступе к документации LT. Не сказал Корзайн и о том, что Goldman и Баффетт в настоящий момент обдумывают приобретение компании.
Отмечающий праздник Комански закончил разговор с Корзайном и, позвонив своему верному помощнику и президенту Merrill Lynch Хербу Эллисону, передал тому мяч. Корзайн играл в гольф, но в половине одиннадцатого вечера связался с Эллисоном. Постепенно ведущие финансисты Уолл-стрит начинали обмениваться мнениями друг с другом. Безусловно, банки, тщетно пытаясь поймать очень важного клиента, легкомысленно и неосторожно предоставляли кредиты и совместными усилиями подготовили это фиаско. Инстинкт побуждал их урвать как можно больший кусок от туши LT, но теперь они начинали понимать, что, поступая подобным образом, создают угрозу для самих себя. Один за другим банкиры приходили к выводу: следует, пожалуй, поступить вопреки своему естеству и действовать сообща.
Понедельник 21 сентября стал еще одним плохим днем. Спреды по американским свопам расширились до 87 пунктов, а в Великобритании – до 95. Спред между котировками казначейских облигаций пользующихся наибольшим спросом и «вышедших в тираж» выпусков (и те и другие были совершенно надежными долговыми обязательствами правительства США) невероятным образом подскочили до 19 пунктов (всего лишь месяцем ранее этот спред составлял обычные 6 пунктов). Цены преобразились фантастическим образом, как если бы трейдеры сбрасывали все, что было связано, хотя бы слабым намеком, с LT. Банки искажали котировки в ущерб фонду, стремительно хватая все обеспечения, до которых могли дотянуться (если еще оставалось что хватать). Стив Блэк, один из директоров Smith Barney, узнал от своих людей в Токио, что Goldman «потрошит» сделки LT, особенно операции фонда по свопам. В Goldman говорили, что то же самое Salomon делает в Европе[251].
