Более того, позиции LT по акциям были призрачны. Некоторые инвесторы не вложили бы деньги в акции, если бы не инвестиционная политика, обеспеченная опционами, а LT была крупнейшим поставщиком такой политики. Было вполне возможно, что с исчезновением LT эти инвесторы уведут свои деньги из акций. Никому из банкиров не хотелось стать свидетелем дальнейшего сотрясания рынков. Находившегося в зале Флюга охватил страх. Затем он почувствовал уныние: у него был день рождения, а он проводил этот день взаперти, сидя в конференц-зале.
Около 11 часов вечера Фишер предложил прервать заседание и возобновить его утром, в 10 часов. Эллисон и один из его коллег по Merrill, Том Дэвис, вернулись в свой банк, для того чтобы заново сформулировать условия. То и дело сталкиваясь с требовавшими решения деликатными вопросами, они звонили Меривезеру, который бодрствовал в Гринвиче. Около часа ночи Эллисон представил новую редакцию проекта решения Корзайну и Мендосе; он не хотел никаких неожиданностей в среду. В три ночи, когда в Париже уже наступило утро и начался рабочий день, Эллисон отправил по факсу новые условия урегулирования контрагентам LT во Франции, а потом уехал домой. На следующий день ему было необходимо добиться от каждого банка обязательств. Эллисона интересовало, удастся ли это сделать[263]. Никто никогда еще не собирал 4 миллиарда долларов за один день.
В Merrill поняли, что в этой спешке им понадобятся услуги юристов. Филип Харрис, партнер в компании Skadden, Arps, Slate, Meagher & Flom, бывшей внешним юрисконсультом Merrill, занимался LT еще во время первоначальной мобилизации капитала. Харрис, специализировавшийся на инвестиционных фондах, хотел, чтобы в данном случае в работе принял участие и специалист по урегулированию долгов. В половине третьего ночи он позвонил одному из партнеров своей юридической фирмы, Дж. Грегори Милмо, который спал у себя дома. Милмо, 55-летний, седой, носивший очки в золотой оправе поверенный, с вкрадчивой манерой разговора, специализировался на банкротствах. Бывший когда-то пианистом, Милмо получил работу в отделе писем Skadden, Arps, Slate, Meagher & Flom, а потом пошел учиться в школу права.
– Кое-что назрело, – сказал ему Харрис, – ты нам нужен. Милмо пообещал прибыть утром как можно раньше.
– Нет, – объяснил Харрис, – нужно приехать сейчас же. Милмо принял душ, оделся и сел в свой «вольво». Он ехал на Манхэттен в самые спокойные часы, какие только бывают в Нью-Йорке. К половине четвертого утра он добрался до темного, отражающего блики света небоскреба, где находилась штаб-квартира Skadden, Arps, Slate, Meagher & Flom, и приступил к работе.
* * *
Только что прилетевший в Нью-Йорк Макдоноу прибыл в здание Федерального резервного банка рано утром в среду. На улицах города детские коляски сражались за пространство с вереницами лимузинов, которые осторожно, на малой скорости двигались по узким улочкам. Впереди замаячило здание банка. Его высокий фасад завершался вечно пустовавшим балконом. Здание выглядело так, словно проектировавший его архитектор стремился придать своему творению одновременно и торжественность дворца, и неприступность крепости. Макдоноу позвонил своим коллегам в Европейском центральном банке и уведомил их о кризисе. Его коллеге Фишеру позвонил Джимми Кейн из Bear Stearns. Кейн, чей банк не подвергался особому риску, сказал, что Bear Stearns не будет участвовать в спасательной операции и не внесет никаких денег. Фишер попросил Кейна подумать еще раз, прежде чем принять окончательное решение, на что Кейн ответил загадочной фразой: «Если хочешь, чтобы этот план сработал, не придерживайся алфавита».
В среду совещание возобновилось в 10 часов утра. Теперь собрание было более многочисленным: на нем присутствовало около 45 человек. Их имена вполне могли бы составить справочник «Кто есть кто среди магнатов Уолл-стрит»: Сэнди Уэйлл, Комански, Корзайн, Лабрекье из Chase, Уорнер из Morgan, Вит из Credit Suisse First Boston и председатель Lehman Brothers Ричард Фулд. Это представительное общество дополняли директора из пяти швейцарских, британских и французских банков, а также Ричард Грассо, председатель Нью-Йоркской фондовой биржи, которого пригласили в связи с тем, что LT в огромных масштабах вела операции по волатильности акций. С Эдсоном Митчеллом из Deutsche Bank держали связь по телефону. На финансистов, входящих в зал заседаний совета, смотрел с портрета Джордж Вашингтон. Портрет был частью галереи изображений предшественников Макдоноу и висел над старинными часами, стоявшими на каминной доске. Портьеры были задвинуты. Изящный стол красного дерева с черной каймой оказался слишком мал для такого числа собравшихся, и на него положили столешницу побольше[264].
Сам зал заседаний совета директоров был приобретен в 1935 году, когда владелец этого смежного с Федеральной резервной системой помещения, не желавший расставаться с ним во времена бума, согласился продать его. Существовал анекдот, согласно которому Федеральная резервная система организовала крах фондового рынка ради того, чтобы завладеть этим помещением. Однако у шутки был ядовитый подтекст, поскольку неспособность Федеральной резервной системы обуздать спекулятивную игру на фондовом рынке в условиях небольшой задолженности в начале 1929 года с тех пор рассматривают как наглядный и самый яркий пример упущенной возможности. Будь она реализована, крах и последовавшая за ним Великая депрессия были бы предотвращены. Именно от катастрофы, пусть и меньшего масштаба, сейчас стремился уберечь рынок Макдоноу.
Однако в зале заседаний Макдоноу отсутствовал. Президент Федерального резервного банка Нью-Йорка уединился с директорами четырех ведущих банков в вестибюле. Эта группа стала своего рода странствующим Советом безопасности Генеральной Ассамблеи других банков. Утро выдалось теплое. Собравшиеся в зале, не привыкшие к тому, чтобы их заставляли ждать, стали проявлять нетерпение.
В 10 часов 25 минут утра Макдоноу, 64-летний уроженец Чикаго с седеющими волосами и густыми бровями, неожиданно появился перед собравшимися и сказал, что откладывает заседание до часу дня. Он таинственно добавил: «Не все возможности исчерпаны», – но отказался вдаваться в подробности. Банкиры были ошарашены и приведены в замешательство. Как они узнали впоследствии, после десяти минут заседания «большой четверки» Корзайн и Тейн отвели Макдоноу в сторону и сообщили о новом повороте событий: Баффетт готов сделать предложение о покупке LT. «Я думал, что мы играем в эту игру вместе», – сердито буркнул Соло. Но Макдоноу не мог отвергнуть эту милость, казалась, упавшую с небес; он отдавал предпочтение решению, в которое не была бы вовлечена Федеральная резервная система. Просто чтобы убедиться, что все это происходит наяву, Макдоноу позвонил Баффетту. Теперь он находился на ранчо в Монтане. Баффетт подтвердил свою готовность сделать предложение. В зале заседаний участники совещания поднялись со своих мест. Весь их вид говорил о недоверии. Они злились на Goldman, который вел игру у них за спиной. Даже Комански счел игру Корзайна почти некрасивой.
Пока Краус, главный специалист Goldman по инвестиционному финансированию, готовил письменное предложение, Баффетт позвонил Меривезеру. «Джон, – сказал Баффетт своим характерным гнусавым голосом, – ты вот-вот получишь предложение о покупке портфеля от моего имени. Просто хочу, чтобы ты знал: это сделал я».
Меривезер отвечал уклончиво.
Затем последовал перерыв, в течение которого Goldman расставлял точки над «i» и совершенствовал свое предложение. Наконец, в 11 часов 40 минут Меривезер вытащил из своего аппарата факсимильной связи страницу. В этом сообщении говорилось, что Berkshire Hathaway, AIG и Goldman Sachs готовы купить фонд за 250 миллионов долларов. Если это предложение будет принято, они немедленно инвестируют еще 3,76 миллиарда долларов для стабилизации деятельности. Из этой общей суммы 3 миллиарда будут инвестированы Berskshire Hataway.
Баффетт предлагал заплатить 250 миллионов долларов за фонд, в начале года стоивший 4,7 миллиарда. К концу дня LT, которая снова несла убытки на рынках, будет стоить всего 555 миллионов. Но даже по сравнению с этой поразительно уменьшившейся чистой стоимостью предложенная Баффеттом цена было определенно мала. Партнеры (а каждый из них всего лишь несколько недель назад стоил сотни миллионов) будут стерты с лица земли. Более того, их уволят. И еще: просто чтобы не позволить Меривезеру тянуть с ответом, Уоррен Баффетт указал крайний срок действия своего предложения – 12 часов 30 минут. То есть ответ надо было дать менее чем через час. Меривезер передал факс Рикардсу и спросил: «Что с этим делать?»
Для Меривезера это предложение казалось особенно горьким. Джей-Эм был взбешен тем, что Goldamn и AIG вели операции в ущерб LT, по сути дела, помогали сокрушить фонд, перед тем как предпринять попытку купить его по дешевке. Кроме того, предложение бередило главное больное место карьеры Меривезера: он терял работу и компанию, отдавая ее Уоррену Баффетту. Тем не менее партнеры тщательно изучали предложение. Сицильяно из UBS, в тот день снова присоединившийся к партнерам, находился под впечатлением владевшей ими искренности. Он был убежден, что главную свою заботу партнеры видели в формулировании корректного решения, позволяющего избежать общей катастрофы. Предложение Баффетта, по крайней мере, могло дать шанс для такого решения.
