Это Пётр решил, что наступила пора прекратить ломать комедию: сбросил парик свой длинноволосый, бородёнку, пышные усы, очки, представ перед подданными во всей своей красе – со взором горящим, гневным…
– Повесить жадного сукина сына! – громовым голосом велел царь. – Немедленно, прямо на реях! Предварительно – бороду остричь и вору этому в рот её запихать!
Вешать воеводу на мачте «Короля», понятное дело, не стали: вдруг солдаты в крепости ещё поймут неправильно и начнут стрелять из пушек прицельно? Поэтому спустили на воду шлюпку, отвезли боярина Машкова на берег да и вздёрнули на крепостных воротах легендарной Старой Ладоги.
Пётр хотел рядом с воеводой подвесить и трёх стрельцов наглых, да Егор отговорил:
– Мин херц, у нас что – руки рабочие в избытке? Вон, канал скоро надобно будет рыть вдоль озера Ладожского, больно уж много судов в нём тонет торговых. Особенно в период штормов осенних…
– Канал, говоришь? – смягчился царь. – Хорошо, пусть будет по-твоему, охранитель. Влепить мерзавцам по двадцать пять горячих, вырвать ноздри, клейма поставить каторжные! После чего выдать ворогам по лопате, пусть сразу и начинают – с усердием полным – канал тот возводить…
Глава восемнадцатая
Закат Эпохи боярской
Лаудруп, сполна получив все причитающиеся ему денежные суммы, сразу же засобирался в обратный путь. Егор попробовал отговорить датчанина:
– Оставайся, господин капитан! С нами-то оно весело, сам знаешь! Назначим тебя на место повешенного воеводы Машкова, поставим на довольствие – денежное да кормовое. Например, шесть тысяч гульденов в год – на всём готовом? Не, если и «Король» поступит на службу российскую, то это уже отдельные, другие деньги… Скажи, сколько ты хочешь? Люди ведь свои, договоримся, чай…
Капитан весело и по-доброму улыбнулся, слегка дёрнув при этом своими шикарными пиратскими усами, вынул из уха золотую пиратскую серьгу, протянул Егору:
– Сэр Александэр, мы ещё обязательно увидимся! Да и поплаваем вместе по морям разным, если Бог всемогущий даст… Серьга эта – пусть будет залогом тому! А сейчас мне надо обратно вернуться, в Европу. Во-первых, заскочу на неделю-другую в город Лондон, выкуплю, наконец, у моего компаньона английского его долю в «Короле». Во-вторых, у меня в Амстердаме остались жена и сынишка, надо их навестить обязательно, купить новый дом, ещё – по мелочам… А потом я уже подумаю. Может, возьму жену и сына в охапку, да и приплыву сюда: красиво здесь очень… Со шведами-то будет война? Вот это по мне! Флот будете строить на Балтийском море, закладывать новые города? Просто замечательно! Встретимся ещё, сэр Александэр! Обязательно встретимся, зубровки русской выпьем, на дно морское (а надо – и на озёрное!) пустим кого потребуется…
Вообще-то, отпускать Лаудрупа, посвящённого в такое количество секретных стратегических планов, в Европу было более чем неосторожно и неосмотрительно. Но этот прямодушный датчанин был Егору очень симпатичен, да и внутренний голос благодушно молчал, чуть слышно напевая что-то лиричное и светлое…
«Король» отчалил по направлению к руслу Невы. Все остальные собрались плыть дальше – по Волхову до самого Новгорода Великого.
– Государь, позволь мне в Старой Ладоге воеводой остаться! – неожиданно попросил одноногий Семён Ростов. – Места здесь больно вольные, приятные! А чего мне в Москве-то делать – без ноги?
Пётр, немного подумав, согласился и тут же начертал соответствующий царский Указ. После чего построил в крепостном дворе всех имеющихся в наличии стрельцов и популярно объяснил им, что будет с тем, кто вздумает – хоть в малости какой – ослушаться нового, пусть и непривычно юного воеводу…
Уже взойдя на борт низкого облезлого струга, царь напутствовал Сеньку Ростова такими словами:
– Думай неустанно, братец, как крепость будешь расширять, где новые склады и амбары будешь закладывать, верфи корабельные… О канале, что пойдёт вдоль озера Ладожского, размышляй на досуге. По осени людей к тебе пошлю: и воинских, и инженерных. Денег подброшу прочего всего. По паводку весеннему спустим по Волхову-реке пушки новые, ружья, причиндалы кузнечные. А чтобы воровства не было, велю тело повешенного боярина Машкова до самых заморозков не снимать с ворот крепостных… Да, ещё вот. Пошли гонца (хочешь – берегом, хочешь – стругом по Ладоге) в городок Олонец: пусть верфи и пристани тамошние приводят в порядок, готовятся строить корабли большие…
– Ещё вот что сделай, Сеня! – дополнил царя Егор. – Вызнай, как хочешь, что это ещё за офицер такой, русский по происхождению, обивается в крепости Ниеншанц. Кто такой, откуда, почему служит шведам, есть ли зазноба, родственники? Пошли к крепости человечка ушлого, пусть поговорит с чухонцами местными, деньгой развязав их языки предварительно…
По Волхову пошли на десяти больших стругах, на порогах приходилось два раза приставать к пологому левому берегу, переносить грузы и носильные вещи по болотистым прибрежным перелескам, после чего возвращаться назад и дружно впрягаться в кожаные широкие лямки, аккуратно перетаскивая плоскодонные суда по мелким и каменистым речным перекатам. Царь работал наравне со всеми, был бодр и весел, иногда хищно щурился и приговаривал:
– Эх, скорей бы добраться до бояр толстозадых! Всём отсеку бороды дремучие, блохами засиженные, а некоторым – и головы глупые…
В Новгороде Пётр задерживаться не стал, остановился только на одну ночь, и то в основном для того, чтобы попариться в жаркой русской бане.
– Одного я понять до сих пор не могу! – отдыхая после парной, пустился в философские рассуждения Пётр. – Всё в Европах тех хорошо: чисто, ухоженно, разумно… А вот бань настоящих – и нет! Почему это? Ведь когда тело хорошо распарено веником дубовым, и грязь дорожная с такого тела зело веселее сходит…
После бани Пётр и все его спутники по путешествиям дальним переоделись в чистую европейскую одежду, на головы нахлобучили короткие, тщательно расчёсанные парики и проследовали в думскую палату местного Кремля, где по царскому приказу собрались знатные бояре новгородские.
– Душно-то как! Потом едким – так и шибает в нос! А ещё – козлами душными! – сердито заявил царь, усаживаясь в широкое кресло, обитое коричневой кожей, поставленное на высоком деревянном помосте. – Алексашка, вели окна распахнуть! Все отворяйте! Да пусть кто-нибудь из цирюльни ножницы принесёт – большие да острые! Будем беспощадно отрезать кое-чего…
В распахнутые окна ворвался летний вечерний воздух, пахнуло полевым разнотравьем, озёрной свежестью.
– С Ильмень-озера ветер дует? – довольно и нервно подёргал ноздрями Пётр. – Хорошо-то как! – внимательно оглядел собравшихся бояр, прищурился недобро: – А что это, любезные мои, вы вырядились – словно лютая зима во дворе?
Знать новгородская, действительно, оделась странно для летнего тёплого времени: парчовые шубы с меховой опушкой, ферязи с высоченными воротниками, солидные бобровые и куньи шапки.
– Так почему оделись так? Не слышу ответа! – повысил голос царь, ткнул пальцем в ближайшего дородного боярина: – Вот ты, борода, кто таков будешь?
Обладатель ухоженной тёмно-рыжей бороды ответил робким басом:
– Стрешнев я, Иван. Боярин столбовой.
– Почему в шубе собольей? Почему шапка бобровая на голове?
– Дык, государь, заведено так! Отцами нашими, дедами… Чтобы подлая чернь издали видела, что боярин следует! Чтобы кланялись смерды низко и шапки ломали истово…
– Ну да, ну да… Чтобы шапки ломали, да низко кланялись… В этом же – смысл жизни высший! – дурашливо покивал головой царь и взревел: – Полковник Меньшиков! Листы с Указами сюда, перо и чернильницу! Быстро! Стол мне…
Два стрельца проворно затащили на помост низенький стол, Егор поставил на него пузатую чугунную чернильницу, рядом положил два остро отточенных гусиных пера, бережно расстелил три бумажных листа с текстами Указов, заранее (ещё в Старой Ладоге) начертанных Лефортом.
Пётр обмакнул кончик пера в чернильницу, медленно пробежал глазами по первому листу бумаги, поставил – в полной тишине – свою размашистую подпись, насмешливо оглядел присутствующих и торжественно объявил:
– С сего дня всем боярам, а также прочим людям гражданским благородного происхождения ходить только в одежде иноземной! Поручик Бровкин, выйди сюда, покажи им, лапотным!
Алёшка, одетый в серый с тёмно-зеленоватыми полосами кафтан тонкого сукна, с кружевным воротником-жабо на шее, в коротком шелковистом паричке, бодро простукал каблуками немецких туфель по деревянному помосту, медленно повернулся несколько раз вокруг своей оси.
«Первый отечественный манекенщик, чёрт побери!» – усмехнулся про себя Егор.
– Где же мы, государь, прямо сегодня, достанем такую одёжку? – раздался чей-то молодой испуганный голос. – У нас такого отродясь не видали! А так-то мы – со всей радостью нашей! Красиво ведь…
