самодеятельных крестьянских театров мы пока еще не видим, кажется, вовсе и нигде.
Надо обратить внимание на пробуждение самостоятельного крестьянского творчества в местном, национальном стиле, сообразно многообразию русского деревенского населения <…>
1921 г.
В атмосфере интернационализма*
<…> Недавно мы пережили такой спор. Нам говорили музыканты: не нужно народных песен для пролетариата, потому что они крестьянские с оттенком кулацким и другими уклонами; прививая эти песни пролетариату, мы тащим его назад в деревенскую Россию, тогда как пролетариат, наоборот, должен двигать крестьянство в отношении к себе. Но у пролетариата нет большого культурно-художественного наследия, поэтому в этой области ему приходится подчиняться влиянию деревни, чрезвычайно богатой этим наследием, влиянию деревни, с ее бесконечной массой сокровищ формального изобразительного искусства, в особенности музыкального, словесного и т. д. Мы совсем не говорим, что из-за того, что пролетариат является классом-гегемоном, он должен отказаться заимствовать у своего великого брата и отца, откуда он вышел, – у мирового крестьянина – все те необыкновенные сокровища, которые мы обозначаем словом «фольклор» и которые представляют собою настоящий океан, переполненный самыми причудливыми и ярко светящимися формами.
Именно отсюда, из этого искусства, которое оттачивалось в течение веков, приобретало поэтому необыкновенно законченный характер, и вырабатывался стиль, почти безукоризненный по внутренней закономерности своей кристаллизации; именно эта огромная формация, хотя она и является возникшей до порога цивилизации, по своей многоценности, по коллективности основных принципов самого происхождения, может быть такой питательной средой для пролетарского творчества.
Но, конечно, при этом надо иметь в виду огромное ее разнообразие, ибо интернациональный пролетариат не обязан считаться с данными своей национальной культуры. Уже наши художники и музыканты из разночинцев, когда они затеяли прильнуть к груди земли и оттуда пить соки фольклора, для оплодотворения своего индивидуального творчества, вышли за пределы русской нации и обратились сейчас же к нашему Востоку. Поэтому, когда интернациональный пролетариат в поисках источников соприкасается с этой «варварской» земледельческой цивилизацией (не исключая, конечно, при этом номадов охотничьих), он видит бесконечное богатство и разнообразие форм. Именно потому, что это творчество было разбросано по всему земному шару в самых различных условиях, и разные формы его развивались независимо одна от другой, или в такой зависимости, при которой занесенные из одной части в другую семена развивались совершенно особенным образом, здесь-то и есть широчайший выбор и широчайшие возможности материального насыщения и обогащения нашего художественного опыта. Поскольку пролетариат не есть класс замкнутый, поскольку он постоянно в себя втягивает крестьянские элементы, поскольку крестьянские элементы превращаются в производственников, поскольку мы содружно с крестьянством будем строить нашу рабоче-крестьянскую культуру, – постольку постоянно будут выходить творцы из крестьян, из крестьян разных народов, разных национальностей, вплоть до самых мелких. Они будут подниматься в той атмосфере интернационализма, о которой я говорил, – глубоким сознанием ценности своей оригинальности; будут подниматься к новому строю международной цивилизованной жизни, внося туда свои особенные национально-культурно-художественные дары.
1926 г.
Музыканты*
I. Пролетарский скрипач
Товарищ Эдвард Сермус увидел свет в доме бедного эстонского крестьянина. Отец его был проникнут пламенной ненавистью к угнетателям своего народа – баронам и полон героического настроения. Маленький Юлий-Эдвард с детских лет был поэтому воспитан в революционно-демократических чувствах.
Став юношей, он вступил в ряды социал-демократической партии.
Часто тянуло этого сурового борца к музыке, ибо музыкальная страсть рано дала себя чувствовать. Но времени не было: оно целиком было отдано рабочему делу.
Лишь когда наступили годы реакции и для кругом скомпрометированного, преследуемого полицией Сермуса были закрыты все возможности работы на родине, лишь став эмигрантом, задумывается он над своим будущим как музыканта.
Ни на минуту, однако, не рисует он себе перспектив славы и богатства. Музыка тоже должна, согласно его мысли, служить пролетариату. Он хочет стать скрипачом рабочего класса. Выбрать из всечеловеческой сокровищницы музыки то, что достойно нового класса по красоте своей, чистоте, стройности, духу бодрого подъема, что выражает лишь суровую скорбь или мужественную радость. Он хочет в самое исполнение внести дух служения, пролетарское упорство, почти мрачную энергию со взрывами короткого, но могучего энтузиазма.
Но Сермус слишком поздно взялся за скрипку. Правда, пролетарская публика Финляндии и Швеции ласково приняла своего музыканта. Но сам-то он чувствовал неполноту своей подготовки: ведь он был лишь самоучка, в 24 года взявший скрипку в руки.
Эдвард Сырмус (Сермус)
Первой большой удачей Сермуса было приобретение редкой старинной скрипки, которую подарил ему по симпатии к его идее один старый музыкант в Стокгольме. И долго играет Сермус на тысячной скрипке измочаленным полуторарублевым смычком, так как новый купить не на что. Артисту приходится познакомиться с черной нуждой, встретить на своем пути много разочарований. Тем не менее его концерты перед рабочими Германии и Швейцарии имеют крупный успех. Меньший – среди менее подготовленного к серьезной музыке пролетариата Италии и Франции.
Но все время мучит Сермуса недостаток школы. Скрипачи королей – хорошие мастера. Мастером должен быть и скрипач его величества пролетариата всех стран. Но где взять средства?
После ряда удачных концертов в Голландии тамошние товарищи предложили Сермусу дать ему взаймы сумму, необходимую для усовершенствования, если кто-либо из великих скрипачей подтвердит создавшееся у них мнение о нем как о многообещающем таланте. Сермус отправляется к знаменитому Марто – играет перед ним. Растроганный Марто не только дает ему необходимое свидетельство, но сам соглашается руководить его занятиями.
Итак, самое главное достигнуто. Работая с железной неутомимостью, Сермус приобретает редкую технику и, наконец, чувствует в себе силы вновь начать свое дело с богатым репертуаром, находящимся отныне в полной власти виртуоза. Первые концерты в Люцерне и Цюрихе вызвали восторги публики и критики. Теперь Сермус в Париже.1
Скоро пролетарская и демократическая русская колония Парижа сможет приветствовать своего скрипача и насладиться его вдохновенным исполнением шедевров скрипичной литературы.
1912 г.
II. Государственный квартет имени Страдивариуса
С Октябрьской революции Россия вступила в полосу глубокой перестройки. Отстраняя частновладельческое, она постепенно переходит к строю коммунистическому. Рядом с громадным переворотом, заключающимся в переходе земли и орудий производства в руки трудящихся, совершаются и другие параллельные явления. В руки народа переходят те сокровища искусства, которые накопились у царей, бар, богачей, в монастырях и т. д.
Красота должна была часто служить не тому, кто жаждал ее, а тому, кто мог ее оплатить. И если даже тот или другой меценат проявлял при этом известный вкус и любовь, – это только отчасти золотило тот факт, что красота, так сказать, проституировалась за деньги.
Отныне этого быть не должно. Красота
