— Я их получила, Чарли. Год назад.
— Неправда. Нету тебя никаких прав.
Но, выпалив это, Чарли кивает. С таким видом, будто он хорошо ее понимает и рад за нее.
— Тогда… почему же ты мне ничего не сказала?
— Так уж вышло.
— Я спросил, почему?
И тут правда налетает на него, как порыв жестокого ветра, но он только отворачивается и весь сжимается.
— Потому что…
— Потому что тебе хотелось иметь еще один секрет, да? Скрыть от меня, что ты умеешь водить машину.
— Нет, не это, секрет был, но другой, Чарли.
На этот раз выпущенный снаряд попадает Чарли в висок, неотвратимо продвигаясь вглубь. Невидимые капли крови смешиваются с красной краской, с запекшимися неровными комочками на боках паровозика.
— Другой?
— Да. Я это скрывала, чтобы был повод.
— Повод для чего? — спрашивает Чарли, хотя уже знает для чего.
— Питер. Я и Питер… Питер и я… мы…
Чарли кивает. И в этот момент пуля проникает в мозг и разрывается с ослепительной вспышкой, пробив голову Чарли сокрушительной мощью только что узнанного.
Чарли встает, очень спокойно, будто услышал что-то вполне обыденное, рывком поднимает Морин на ноги и чувствует, как его рука со сжатым кулаком делает замах. В этот момент Чарли видит себя как бы со стороны, видит, как его кулак с силой вжимается в печальное помертвевшее лицо жены. Она падает на пол. Без единого звука. Чарли хочется, чтобы она кричала, молила о пощаде, чтобы она признала свою вину, чтобы выложила все как на духу, но она не издала ни звука. Он снова наносит удар, Морин всхлипывает. Ее грудная клетка гораздо тверже, чем он ожидал. Она лежит среди ненадеванных нарядов, они темнеют на глазах, делаясь похожими на древние пергаментные свитки, но это только кажется, просто уже стемнело.
Чарли вдруг прекращает ее истязать, так же неожиданно, как и начал, и через миг по щекам его катятся слезы. Он никогда при ней не плакал, он вообще никогда не плакал, только в детстве. Он падает на колени. Морин хочет улыбнуться, но при первом же движении губ чувствует во рту солоноватый вкус крови. Она тянется к Чарли и гладит его руку, хотя чувствует, что сейчас потеряет сознание. Она успевает увидеть крошки в углу его губ и уже как бы отстра-ненно фиксирует, как рука ее вяло поднимается, чтобы смахнуть эти крошки… Снаружи, в пристройке, поскрипывают подсыхающие доски. По новенькой крыше ползет улитка, оставляя за собой влажную серебристую полоску.
Чарли сжимает руку Морин и чувствует, как ее ладонь выскальзывает из его пальцев. Он отшатывается. Его взгляд натыкается на молоток, лежащий рядом со стулом. Медленно, словно во сне, он поднимает его. Молоток изящный, кажется невесомым, но он вполне солидный, да. Чарли поудобнее его перехватывает, ощутив твердую гладкость деревянной ручки своими вдруг разом одряхлевшими пальцами. Он смотрит вниз на лежащую на полу жену, видит, как она слабо взмахивает рукой. Время замирает.
Через несколько секунд Чарли разворачивается и выскакивает из двери на улицу, молоток все еще у него в руке. Он бежит, бежит и бежит, как слепой, не очень понимая, куда его несет, но ни на миг не останавливаясь. Холодный ветер хлещет ему в лицо. Он пробегает мимо малого круга дорожной "развязки", потом мимо второго, точно такого же. Мимо проходит мужчина в куртке, не поднимая головы в низко надвинутом капюшоне.
Через две минуты Чарли оказывается там, где он и хотел оказаться, но только сейчас это осознал. Он перелезает через ограду, окружающую загон. Сначала он подходит к самому маленькому созданию, к теленку, такому же черно-белому, как и все стадо, Чарли наносит крученый удар по его глупой и пустой башке, прямо по усталой равнодушной мордочке. Трех ударов оказывается достаточно. Коровы оказываются гораздо более хрупкими, чем выглядят, каркас из довольно тонкой проволоки и застывший напыленный бетон, вся их впечатляющая мощь и прочность — только видимость. Телячья голова падает в траву.
Чарли атакует остальных, всех пятерых, и только после этого ощущает, насколько он вымотан. Еле дыша, он падает на траву среди обезглавленных коров, щеки его мокры от слез. Шесть бетонных голов лежат вокруг, словно головы жертвенных животных. То, что осталось от небольшого стада — шеи, туловища и ноги, — пребывает в прежнем виде, эти недобитые калеки уже несокрушимы и абсолютно равнодушны.
14
Адвокат, специализирующийся на разводах — у него грязные зализанные волосы, красная толстая физиономия и вечно мокрые губы, — старается смотреть на Чарли с предельной невозмутимостью. Но Чарли замечает проскальзывающую на лице законника жалость, и это пугает его. Он весь сжимается под броней своего "официального" костюма: ненавистная серая добротная гнусь, галстук, рубашка, которая ему великовата, начищенные ботинки. Чарли побаивается юристов, больно уж сообразительные, мигом все просекают, хотя весь мир сошел с рельсов, а в головах — хаос, ни черта не поймешь. Решившись наконец заговорить, Чарли едва узнает собственный голос. Тихий и чуть надтреснутый, как тогда у Морин…
— И что теперь будет?
— Полагаю, она приложит заявление о вашем неблагоразумном поведении.
— Неблагоразумном? А какое у нее самой поведение? Она, оказывается, давным-давно развлекается с нашим соседом. Вот уже… вот уже черт знает сколько времени…
— В сущности, суду не столь уж важны причины неблагоразумного поведения. Его не интересует, почему и за что.
— Но она изменяла мне… все это время.
— Мистер Бак, вы нанесли своей супруге серьезные телесные повреждения.
При этих словах Чарли еще больше съеживается, по-черепашьи втягивая шею в неплотно прилегающий воротник. Он стискивает руками голову.
— И что же, она все заберет, хотя все, что мы имеем, стоило мне кровавого пота. Все заберет? А я, выходит, ни гроша не заслужил. Нет, у меня в голове не укладывается, что…
Адвокат перебивает его. Он уже не раз и не два выслушивал подобные заявления. Он давно понял, что человек — существо почти всегда предсказуемое, по крайней мере в подобных обстоятельствах.
— Не стоит раньше времени расстраиваться. Будущее — категория протяженная. Ваша супруга будет настаивать на предъявлении обвинения?
— Это вряд ли.
— Уже кое-что. Правда, на судебном разбирательстве вы будете выглядеть не очень хорошо. Но будем уповать на Господа, может быть, к тому времени ссадины и синяки у нее на лице заживут. Должен сказать, разногласия супругов редко обретают столь острые формы. Далее. Никаких проблем с опекунством, поскольку у вас нет детей на иждивении. В вашем случае речь идет лишь о финансовом обеспечении.
— А с этим что? Что тут в конечном итоге получится?
— Тут есть два важных момента. Имеющийся капитал и доходы. Давайте сначала разберемся с доходами. Как у вас дела с трудовой занятостью? Вы, как я понимаю…
Он быстро зашуршал листочками в лежащей перед ним папке и состроил разочарованную гримасу.
— Вы работаете в полиграфической отрасли. И в настоящее время являетесь участником производственного спора. Каков ваш официальный статус в смысле занятости?
— Что вы имеете в виду?
— Вы состоите в штате?
— Думаю, вряд ли. Честно говоря, они нас всех выставили. Так что ничего хорошего.
— А как насчет пособия на основании сокращения штатов?
— Трудно сказать. Хотят выделить на это какие-то деньги. Но, как я слышал, совсем гроши.
— Ясно, тем не менее, если вы их все-таки получите, вы будете обязаны предоставить содержание вашей жене или, если угодно, вашей бывшей жене. Имейте это в виду. Когда трудовой конфликт будет утрясен. Разумеется, если вам ничего не выплатят, алименты вам платить не придется. Но если вы встанете на ноги и начнете получать какие-то деньги, она в любой момент может подать на вас в суд.
— Это что же получается? Она бросила меня ради своего любовника, который готов ее содержать, она будет теперь целыми днями бить баклуши, а я еще должен ей за все это платить?
— Боюсь, что именно так и получается. Обычно алименты составляют от двадцати до тридцати процентов доходов мужа.
Чарли обреченно кивает. Жесткий воротник противно царапает шею. Чарли не привык ходить в костюме и галстуке, он чувствует себя в них очень неуверенно, каждое слово дается ему с трудом, он все время боится сморозить какую-нибудь глупость.
— А как насчет… кхм… капитала? — спрашивает Чарли, деликатно покашливая.
— Каким вы на данный момент располагаете имуществом?
— Я? Имуществом?
— Давайте начнем с дома. Какова его стоимость?
Он немного взбадривается, даже испытывает легкую гордость, довольный тем, что наконец-то сможет разговаривать с адвокатом более или менее на равных, — хоть тот и корчит из себя неподкупного и справедливого законника, Чарли в каждом его слове ощущает презрительное снисхождение.
