— Я не крал!
— Ты что же читать разучился, негодяй! — И Гога ткнул книжку со штемпелем под нос Юре. — Четко вполне, вор!
Юра промолчал.
— А где еще книжки?! — срывающимся голосом завопил Гога.
— Больше нет!
— Врешь! — И Гога задрал рубашку на Юре, обшарил руками пояс, засунул руки в карманы и вытащил револьвер монтекристо.
— И это, скажешь, твой? — И он стукнул Юру револьвером под челюсть.
Юра не ответил. Ведь тогда он подвел бы Тату. Их тайна…
— Вор! Это мой монтекристо! Его подарил мне мой дедушка Эраст Константинович. Вор!
Юра бурно вздохнул. Это было самое ужасное, самое страшное из всех обвинений. Воровство, а тем более у своих в гимназии, не прощалось, настолько это было позорно и омерзительно. В гимназии никто не крал.
Рассказывали о случае воровства, который был семь лет назад. Вора пансионеры почти насмерть забили ночью втемную. Из гимназии его исключили. Был известен и второй случай, не выясненный до конца. Обвиняемому объявили бойкот. С ним никто не дружил, никто не разговаривал, ему никто не помогал на уроках, и все отказывались принять его помощь. Его не замечали. Через две недели он повесился. Юра все это уже знал. Но выдать Тату? Ведь он поклялся. Никогда! Лучше смерть!
Бродский сбил его ударом по уху на пол.
Петр Петрович буднично сказал:
— Драться запрещено! — и обратился к Юре: — Неужели вы так закоренели в пороке, что не хотите облегчить свою душу чистосердечным признанием? Ваши друзья ждут!
Юра поднялся и исподлобья, зверьком, посмотрел на окружающих.
Холодные, презрительные, осуждающие взгляды. Даже Петя и Коля смотрели испуганно, с немым укором.
— Черт возьми! — воскликнул Гога. — Может быть, он еще что-нибудь украл. Надо обыскать… догола…
Юру раздели. Он мелко дрожал, даже челюсти клацали. Сдергивали рубашку нарочно грубо. Переворошили всю постель.
— Оденьтесь! — презрительно сказал Петр Петрович. — Сейчас отправитесь в карцер. Там вам будет безопаснее ждать решения. Ваши соученики могут не стерпеть…
Юра затягивал пояс, когда Петр Петрович сказал:
— Оба пояса оставьте здесь.
Петр Петрович отвел Юру в карцер и отправился к телефону, чтобы попросить кого-нибудь из Бродских прийти за украденными вещами.
5
В пансион уже в конце уроков приехала Тата. Распространив разрешение начальницы и на понедельник (гимназистки учились во второй смене), она явилась не в форме, а как взрослая, в шубке и в кокетливом платье. Она потребовала, чтобы ее провели к директору.
Директор церемонно принял ее, несколько удивившись, что по такому важному делу, как воровство, приехала столь молодая особа, а не ее мать. При разговоре присутствовали инспектор Матрешка и воспитатель Петр Петрович.
Тата непринужденно уселась против угрюмого директора, гладившего то свою прямоугольную бороду, то стриженную бобриком голову.
— Приведите гимназиста Сагайдака, уличенного в воровстве, а также принесите украденные им вещи! — распорядился директор.
— Боже сохрани, не надо! — воскликнула Тата.
— Как так не надо? — пробормотал директор.
— У нас ничто не украдено, а если речь идет о книжках и детском монтекристо, то это был мой опрометчивый подарок Юрочке Сагайдаку, нашему старому другу и соседу по имениям. — Она нарочно сказала «по имениям», хотя Сагайдаки и не были помещиками.
Директор и Матрешка удивленно уставились на Тату.
— Вы хотите, прошу извинить меня, выручить мальчика? Поверьте, дурные наклонности… — начал было директор, но Тата прервала его:
— Нет, нет! Вовсе нет! И мама полностью в курсе дела.
Петр Петрович ввел Юру. Без пояса, с опущенной головой, он исподлобья посмотрел на всех. Увидев Тату, вспыхнул, покраснел, одернул рубаху.
— Юрочка, тебя несправедливо обвинили, оклеветали!..
— Почему же вы, гимназист Сагайдак, не объяснили, что вещи были подарены вам? — строго спросил Барбос-директор.
— Он дал мне слово, что не назовет моего имени, — вмешалась Тата. — Считайте это женским капризом или романтикой, как хотите, но мы с мамой решили проверить рыцарские чувства мальчика. Разве вы не будете гордиться своим воспитанником, что он выдержал такое испытание! — обезоруживающе глядя в глаза директора, сказала Тата.
Матрешка развел коротенькими ручками. Петр Петрович ерошил свои рыжие волосы. Директор недовольно пыхтел.
— Во всяком случае, — сказал он, — все хорошо, что хорошо кончается. Сагайдак, приведите себя в порядок. Почему вы без пояса?
Петр Петрович протянул ему пояс с бляхой. Юра затянулся, исподлобья глядя на начальство, и, посмотрев наконец на Тату, улыбнулся.
Директор встал.
— Все же я полагаю, что проведенный вами эксперимент был жестоким, сударыня! — сказал он, наклонив голову в знак того, что аудиенция закончена.
Тата нимало не смутилась и, выходя вместе с Юрой в коридор, шепнула ему:
— Молодец, мой мушкетер! Теперь я смогу тебе довериться во всем. Мы друг за друга хоть на смерть!
— Сагайдак, вы пропустили занятия. Отправляйтесь готовить уроки. Товарищи объяснят вам, что задано.
Петр Петрович, сказав это, проводил Тату в вестибюль.
Когда Юра появился в зале пансиона, гимназисты толпились вокруг Гоги, обсуждая происшествие.
— Какого черта, — заорал он на Юру, — ты ввел нас в заблуждение?! А? Сказал бы сразу, что Татьяна, это моя сестра, — пояснил он окружающим, — разрешила тебе взять на время эти книжонки и монтекристо. Волнуйся тут за тебя! Дурак!
А дурак улыбался. Улыбался от радости, что Тата верна клятве, что «друг за друга хоть на смерть!». Да, он готов на это!
— Влюбленный осел! — горячился Гога. — Татьяна вскружила ему голову. Она кому угодно вскружит. Ну, он и готов в огонь и в воду. Тоже рыцарь кислых щей! А Татка жуткая авантюристка! — Это звучало у него как высшая похвала.
— Ты не смеешь так о ней говорить! Она замечательная! — закричал Юра.
— Господа, расходитесь!.. А вы, Сагайдак, готовьте уроки!
Так Юра стал на какое-то время героем гимназических разговоров.
На следующее воскресенье приехала Тата и попросила вызвать Юру Сагайдака. Но он застеснялся и убежал в столовую. Во-первых, он боялся, как бы при всех Тата не поцеловала его. Задразнят. Во-вторых, его лишили «воскресенья» за принос запрещенных книжек.
Тата, красивая и очень уверенная в себе, болтала со старшеклассниками. Она тут же, шутя, покорила полдюжины сердец и на ревнивые замечания: «Что вам мальчишка, пойдемте погуляем с нами» — отвечала: «Он мой рыцарь».
