Теперь это был уже не Петя, так как Юра его перерос. Юра стоял шестым в шеренге, а Петя — девятым.
Наконец и восьмиклассники стали в ряд. Воцарилась тишина. Обе половинки дверей открылись, и на ковровой дорожке появился директор. Он шагал степенно и грузно. Под белым стоячим воротничком на короткой шее у него висел орден. Но почему-то ордена красовались еще и на груди. Между тем сегодня не был праздник.
Насупив густые брови, директор смотрел только, прямо, на портрет царя. Он и раньше шел, так же важно подняв голову, но всегда грозно поглядывал то вправо, то влево. А сейчас даже не покосился ни на кого. Когда директор остановился, регент поднес камертон к уху, подал тон. Гимназисты дружно запели молитву. Затем вторую. Наступила минутная пауза перед «Боже царя храни!». Регент вытянул руки, затем взмахнул ими. Юра и его соседи, все младшие классы, запели. Из рядов же старшеклассников слышались только разрозненные голоса.
— Отставить! — рявкнул директор, багровея.
Замолчали. Регент снова взметнул руками, призывая
начинать. И снова запел хор тоненьких детских голосов, среди которых слышались лишь отдельные ломающиеся голоса «молодых петушков», как их называл регент. Старшеклассники молчали.
— От-ставить! — крикнул директор. — Крр-амолы в стенах вверенной мне гимназии не потерплю! Приказываю петь!
Юра услышал шепот позади: «Не петь!» — «Почему?» — «Старшие классы передали: «Не петь».
В третий раз регент словно в отчаянии поднял руки.
Запели первоклассники, второклассники, третьеклассники… Пел директор, пел священник, воспитатели.
— Перестать! — донесся шепот сзади.
Юра замолчал.
И тут из задних рядов громко раздалось писклявым, дурашливым голосом:
— Ку-ка-ре-ку! Царствуй, лежа на боку-у-у…
Все оцепенели.
Чей-то другой голос прокричал:
— Долой самодержавие!
— Кто? — рявкнул директор.
В зале стало тихо-тихо.
— Иду, чтобы позвонить его высокопревосходительству! Берегитесь! — грозно объявил он. И еще больше втянув голову в плечи — теперь уже не было никаких признаков шеи, — он быстро-быстро, как не ходил никогда, заспешил к выходу…
Из рядов старшеклассников кто-то озорно свистнул. Директор обернулся. Тишина. Он молча погрозил кулаком и исчез.
Ряды расстроились, смешались.
— Что такое? В чем дело? Что случилось?.. — зашумели в шеренгах.
— Господа, ре-во-люция! — прокричал кто-то.
— В классы, в классы! — требовали озабоченные воспитатели.
Они уже не пытались построить ряды. Они хотели одного: разделив учеников, запереть их по разным классам.
Третий класс шумел, как потревоженный улей. Пришел священник, но урока не начинал. Затем вошел инспектор.
— Встать! — Встали. — Садитесь, — сказал Матрешка и поспешно начал: — Я прошу вас быть дисциплинированными и сознательными.
«Сознательный», — мысленно повторил Юра новое слово.
— Темные элементы распускают злонамеренные слухи, чтобы возбудить чернь. Не верьте! Все ложь! В трудную годину войны мы верноподданно обязаны служить опорой веры, царя и отечества. Крамола будет искоренена! Нашему государю императору урра!
И все закричали «ура», и еще раз, и еще, и Юра тоже кричал «ура», хотя ничего не понял из краткой речи инспектора. Какие слухи? Какая крамола?
После урока Феодосий Терентьевич попросил всех не уходить из класса. Так надо! А на большой перемене после завтрака пансионеры-старшеклассники обступили его и просили объяснить: что же произошло? И Феодосий Терентьевич позвал их в репетиционный зал. Дверь закрыли.
— Господа! Директор запретил говорить с гимназистами на политические темы до особого на то разрешения. Поэтому я говорю с вами не как служебное лицо, надеясь на вашу скромность. Вы обещаете не выдавать меня?
— Обещаем!
— Просим!
— Скажите всю правду!..
— В Петрограде произошла революция. Царь Николай Второй низложен. Теперь страной правит не царь, а Временное революционное правительство, назначенное Государственной думой. Вопрос о том, останется ли Россия конституционной монархией или станет республикой, будет решен в скором времени народными избранниками.
Гимназисты переглядывались, не зная, как это принять.
— Господа, власть самодержавного царя привела Россию на грань военной катастрофы. Культурная и экономическая отсталость, нищета и бесправие народных масс, полицейский произвол, продажная администрации — вот результат варварского самодержавия царя. Престол окружали недобросовестные, тупые люди и гнусные, преступные личности, вроде недавно убитого Григория Распутина. Вместе с вами надеюсь, что с этим покончено навеки и родина наша твердо стала на путь гражданских свобод, прогресса и просвещения. Главное теперь, господа, не допускать крайностей и внутренней смуты. Помните, что благотворные реформы должны вводиться постепенно. Русские люди всех состояний и общественных классов должны подать друг другу руки и забыть взаимные распри во имя свободы и народовластия, по примеру культурных наций Запада!
Гимназисты зашумели. Феодосий Терентьевич поднял руку:
— Я прошу вас об одном — не быть опрометчивыми. Теперь многочисленные политические партии будут звать вас к себе. Но вы еще молоды. И истинные интеллигенты должны стоять выше партийной демагогии. Ваш лозунг — просвещение, культура!
Гимназисты жадно ловили слова любимого воспитателя.
— Умные реформы, — продолжал он, — затронут и оздоровят все области жизни. Реформы могут коснуться и образования — закона божия и даже русского языка. Зачем, например, писать твердый знак и ять?
— Зачем зубрить латынь? — крикнул кто-то.
— Разумно! Полезнее тратить время на изучение живых языков. Напоминаю, гимназистам запрещается устраивать сходки, участвовать в каких бы то ни было демонстрациях и собраниях. Все вы еще политические невежды и можете стать жертвами своей неопытности.
Гимназисты запротестовали. Феодосий Терентьевич снова превратился в доброжелательного, но строгого воспитателя. Одернув свой щеголеватый учительский мундир, он скомандовал:
— А теперь идите в классы, соблюдайте спокойствие и дисциплину!
— Вы против государя императора? — раздался звенящий от негодования голос.
Юра оглянулся и узнал старшеклассника — сына генерала Ведерского.
— А ты за распутинского царя? — крикнул Гога.
— Ты не смеешь! Кадет! Россия погибнет! — прокричал Ведерский.
— А ты монархист, черносотенец! Кончилось ваше время!
— Господа, господа, успокойтесь! Уже был звонок. Прошу в классы, — призывал Феодосий Терентьевич.
