– Да.
– Тогда объясните.
– Эти деньги принадлежат моему мужу, – ответила Антонина.
– Почему же они хранятся у вас, когда ваш муж живет в Сендунах?
– Он счел нужным так поступить.
– А почему он решил так сделать?
– Не знаю.
– Вы спрашивали его об этом?
– Не помню. Наверное, спрашивала.
– А вы пользовались этими деньгами?
– Немного.
– Говорите правду, – строго заметил следователь. – На движении вашего счета видно, что вы широко пользовались деньгами.
– Я не помню. Я очень взволнована.
– Хорошо. Еще раз предупреждаю вас: не лгите следствию. Подумайте перед тем, как ответить на следующий вопрос: а кто вносил деньги на каждый из этих шести счетов в сберкассах?
– Я вносила, – ответила Антонина, сообразив, что этот факт могут легко проверить в сберкассах.
– Откуда вы брали деньги?
– Давал муж.
– Каждый раз давал?
– Каждый раз.
– Вы хотите сказать, что вы брали деньги из рук мужа и несли их в сберкассы?
– Да.
– Вы утверждаете это?
– Да.
– А где был ваш муж?
– Здесь.
– Он не мог быть каждый раз и здесь и в Сендунах. Когда он последний раз приезжал в С-и?
– В августе.
– Точнее: с какого по какое число?
– Я не помню.
– Но по всем этим книжкам вы не делали взносов в августе. Последний взнос вы сделали в июле. Где был тогда ваш муж?
– Он… – Антонина замялась и спешно выдумала: – Он присылал деньги.
– Опять неправда, – упрекнул Нестеров. – Скажите, когда и как он присылал вам деньги?
– Я не помню, – спряталась Антонина.
– Ай-ай-ай! – не удержался прокурор. – Как плохо, как все плохо!
Окунева оглянулась с испугом на прокурора.
– Да, очень плохо, гражданка Окунева, – согласился с прокурором Нестеров. – Вы лжете и стараетесь запутать следствие. А скажите, вы часто получали посылки?
– Иногда.
– От мужа?
– От мужа.
– А больше ни от кого не получали?
– Я не помню.
– А сегодня от кого была посылка?
– От мужа.
– От мужа, от Александра Ивановича Окунева?
– Да.
– Но там значится другой отправитель. Что это значит?
– Не знаю, – опять тщетно спряталась Окунева.
– А что было в предыдущих посылках?
– Материя, валенки, – припоминала Окунева, стараясь связать растерянные мысли и хоть немного сообразить, как отвечать. Она ощущала невыносимую тяжесть, сердце сжималось, в висках болело от напряжения. Что сказать, что выдумать, чтобы отвести беду от себя?
– А золото бывало в посылках? – спросил Нестеров.
– Я не помню.
– Как? – удивился Нестеров. В его удивлении была деланность, заметная только ему. – Вы не помните?
– Не помню.
– Хорошо, гражданка Окунева, идите, вспоминайте, – закончил допрос Нестеров.
– У меня нет вещей, – сказала Окунева.
– Напишите в камере заявление, перечислите нужное вам, и я разрешу получить из ваших описанных вещей все, что можно.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
1
С утра до ночи и бессонной ночью подследственный думает о своем деле, восстанавливает в памяти все обстоятельства, обдумывает каждое слово, сказанное следователем. Так или иначе, и, конечно, в меру своих сил, подследственный сосредоточен на одном – и в этом его сила.
Но подследственный не знает, не может знать, что? и сколько уже известно следствию, – в этом его первая слабость.
Он не может, он не в силах мысленно встать на место следователя и решать за него, – в этом его вторая слабость.
Он склонен к самообольщению и боится посмотреть фактам в лицо, – это третья слабость.
И он слишком заинтересован в своем деле, слишком заинтересован в своей личности, – такова четвертая его слабость, самая опасная из всех: «Чужую беду руками разведу, к своей – ума не приложу».
Нестеров умел наблюдать, как до какого-то предела преступник строит хилые стены самозащиты для самоутешения. Потом слабеет, сдается, признается. Но до настоящего признания еще очень далеко, а до настоящего раскаяния, если оно и наступит, и того дальше.
Подследственный изобретает увертки в меру своих сил и своей морали. Следователь наблюдает и собирает улики.
Сомнений в виновности Антонины Окуневой не было. Допрос ее, в сущности, подтвердил больше, чем требовалось, и Нестеров знал уже, как эта женщина будет вести себя дальше.
По заявлению он разрешил выдать Окуневой из ее описанного имущества все необходимое: белье, постель, полотенца, подушку, одеяло, платки, верхнюю одежду. Нестеров заметил, что мать ничуть не позаботилась о дочери, оставшейся одной и без средств к существованию. Нелли Окунева пришла домой, когда кончался обыск. Нестеров видел девочку.
На следующий день, утром, он улучил время и забежал в дом Окуневой. Все вещи, включенные в опись, были снесены в одну комнату и опечатаны. Нелли оставили вторую комнату с кроватью и личными вещами девочки. Нелли не было. Она в школе, как объяснили курортники, арендовавшие половину дома. Находившаяся в их пользовании мебель Окуневой вошла в опись и была оставлена жильцам под сохранную расписку. Больше они ничего не знали. Адрес школы Нестеров получил у соседей.
В школе Нестеров рассказал директору и классной руководительнице об аресте матери Нелли Окуневой.
– Ах, как же она будет учиться! – огорчилась руководительница. – Окунева одна из лучших учениц!
Нестеров узнал, что Нелли девочка очень замкнутая, строгая, развитая не по годам и что близких подруг у нее нет. Дисциплина безупречна, по всем предметам отличница. Поэтому школа не интересовалась семьей этой ученицы: считали, что дома эта девочка имеет «все условия».
Нестеров сказал, что разговор о Нелли лучше оставить в секрете, хотя к следственной тайне он отношения не имеет. Его отлично поняли, но директор возразил:
– Дети все равно все узнают.
– Да. Но нужно оказать поддержку девочке.
Его заверили, что так и было бы сделано.
– И без предупреждения, – резковато сказала руководительница.
– Вот это особенно хорошо, – согласился Нестеров.
Классная руководительница догнала Нестерова на улице:
– Простите, одно слово…
– Да?
– Вы могли меня не понять.
– В чем?
– Я неловко выразилась. Мне больно за Нелли, а вам могло показаться, что я нехорошо отношусь к вам.
– Это бывает, – усмехнулся Нестеров.
– Нет же, не потому, – оправдывалась классная руководительница. – Жалко Нелли, – повторила она. – И потом, почему вы подумали, что нам нужно напоминать о таких простых вещах?
– Бывает, что приходится и напоминать, – опять усмехнулся Нестеров. – Мы считаем, что лучше напомнить, чем промолчать.
– Я вас понимаю, извините меня. Я уважаю вашу форму.
– Очень рад. Я тоже очень уважаю нашу форму.
…Вечером Нестерову удалось застать Нелли. Она была не одна. На подоконнике сидел юноша, такой крупный, что сначала он показался Нестерову взрослым мужчиной.
– Мне нужно сказать вам два слова, Нелли, – обратился к девочке Нестеров.
– Она несовершеннолетняя, ее нельзя допрашивать, – сказал юноша.
– А я и не собирался, – добродушно возразил Нестеров. – И не думал даже. Мне хотелось бы знать, что Нелли хочет делать дальше?
– Буду учиться, – ответила Нелли как об очевидной вещи.
– Это хорошо, – согласился Нестеров. – А на что вы будете жить?
Быть может, этот вопрос и обсуждался до прихода Нестерова. Юноша хотел что-то сказать, но Нелли мягко остановила его:
– Не нужно, Серго, подожди минутку, – и ответила Нестерову: – Я буду работать и учиться.
– А вы не думаете поехать к бабушке, к дедушке?
– Я их не считаю родственниками, – сорвалась Нелли. – И никогда туда не поеду!
– А вы сейчас ничего не хотите передать матери на словах?
– Нет. Ничего, – жестко и как-то по-взрослому ответила девочка.
Вот что!.. Лицо семьи начало обрисовываться в представлении Нестерова. На какое-то мгновение он заглянул в душу девочки.
Нелли расстегнула браслет с золотыми часами и протянула их Нестерову.
– Возьмите, пожалуйста, – попросила она. – Это вчера не заметили у меня на руке, а я забыла сказать.
– К сожалению, я не могу их взять, вы уж простите, – извинился Нестеров. – Вы завтра принесите их в управление, я скажу, и там примут.
Он ушел, зная, что должен помочь этой девочке всем, что сейчас в его силах.
2
Леон Ираклиевич Томбадзе не знал, что ему, в сущности, разрешили приехать в С-и на зов его Нины: Нестеров счел преждевременным арест Томбадзе в Н-ке. За Томбадзе следили и взяли его уже на квартире приятеля, того самого возлюбленного Евдокии Грозовой, который дурачил сибирячку под именем «князя Цинандальского».
Данных против Томбадзе не было – только интуиция следователя. Нестеров придал большое значение тому факту, что Окунева послала Томбадзе телеграмму сейчас же после вручения ей повестки на посылку и подписалась вымышленным именем.
