Наконец-то свежий воздух! Вскоре первые минуты облегчения сменились мыслями о ссоре с Роуз. В голове крутились разные жестокие слова, которые я будто бы бросаю ей в лицо, я шла, не замечая ничего вокруг, перед глазами по-прежнему стояла белая спальня. Смутно помню какие-то особняки. В одном из них играла музыка, танцевали пары, выходили на балкон люди… Поглощенная своими заботами, я ничем не интересовалась. Жаль! Несколько месяцев назад я бы с удовольствием поразмышляла об увиденном. В глубине души теплилась надежда, что скоро покажется вход в метро или автобусы, на которых можно доехать до вокзала и спокойно сесть в зале ожидания.
Риджент-стрит! Я мгновенно пришла в чувство. Мне всякое доводилось слышать о том, что происходит по ночам на этой улице, поэтому я решила взять себя в руки. Тут лучше бдительности не терять…
Очевидно, я перепутала Риджент-стрит с другой улицей. Никаких ужасов там не оказалось, в том числе и толп кричаще разодетых, размалеванных женщин, которые, подмигивая мужчинам, прохаживаются туда-сюда. Все встреченные мною дамы вид имели респектабельный, а их черные наряды отличались изысканной элегантностью; похоже, они просто гуляли перед сном: в основном парами, некоторые еще и с миниатюрными собачками (последние очень заинтересовали Элоизу).
Все-таки зря я брожу по городу в одиночестве в такой поздний час. Стоило об этом подумать, как рядом со мной вырос мужчина.
— Простите, по-моему, я встречал вашу собачку прежде…
Я и головы в его сторону не повернула, но Элоиза как назло радостно завиляла хвостом. Я упрямо тащила ее дальше, незнакомец увязался следом.
— Видите, она меня узнала! Да, мы старые приятели. Встретились в «Хаммерсмит Пале-де-данс»… — Он начал нести всякую чушь.
Элоиза проникалась к мужчине все большим дружелюбием, хвост вращался, словно пропеллер, — еще немного, и она, вероятно, прыгнула бы на него с поцелуями. Тогда я резко сказала:
— Эл, кто это? — Таким вопросом мы обычно привлекаем ее внимание к шатающимся вокруг замка подозрительным бродягам.
В ответ собака залилась оглушительным лаем; незнакомец испуганно отскочил назад, врезавшись в двух элегантных леди, — на том и отстал.
Разошедшаяся Элоиза не успокоилась даже на Пиккадилли-Серкус. Представляю, до чего сомнительный был у нас вид!
Впереди показался вход в метро. Наконец-то! Радовалась я недолго: собак в поезд не пускали. Перевозить животных разрешается на втором этаже автобуса, но глубоко за полночь автобусы явно ходили нечасто. Оставалось такси…
Элоиза, устав от лая, притихла; ее, похоже, мучила жажда. Мне тоже безумно хотелось чаю. Я вдруг вспомнила, что неподалеку от Пиккадилли есть ресторан «Корнер-Хаус», работающий ночь напролет (Топаз однажды о нем обмолвилась).
Мы двинулись в сторону ресторана.
Роскошный фасад меня ошеломил. Я испугалась, что с собакой сюда не пустят. Выждав, когда швейцар отвлечется, мы быстро юркнули внутрь. Я выбрала стол у стены, где было удобнее спрятать Элоизу. Официантка ее заметила, но великодушно сказала:
— Ладно… раз уж сумели провести… Только придется ей сидеть очень-очень тихо.
И случилось чудо — Элоиза держалась тише воды, ниже травы. Слава богу, удалось незаметно напоить ее тремя блюдцами воды, и она задремала, привалившись к моим ногам; вскоре мне стало жарко, но высвободиться из-под нее я не рискнула.
Чай меня немного расслабил, успокоил — а именно в успокоении я и нуждалась.
Тело ныло от усталости, глаза будто целую вечность не смыкались. Впрочем, куда сильнее физических мук меня терзали муки душевные: постепенно я осознавала, насколько виновата перед Роуз. Даже привычные сердечные беды отошли на второй план. Не благородная тревога о счастье Саймона вызвала у меня вспышку гнева, а жгучая, ничем не прикрытая ревность! И правда несправедливо: сначала помогаю с помолвкой — а когда все удается, набрасываюсь с обвинениями. Да, я подвела сестру. Правильно она меня укоряла! Наименьшее, что я могла для нее сделать, — тихо обсудить сложившуюся ситуацию. Ведь Роуз действительно дорожит мною больше всего на свете… как я дорожила ею, пока не влюбилась в Саймона. От этой мысли мне стало еще хуже.
И все-таки она не имела права говорить о «детском увлечении»! Я вновь разозлилась.
Как она смеет! Кто она такая, чтобы называть мои чувства «детским увлечением»? Сколько пренебрежения в этих словах! Почему не прекрасная «первая любовь»? Ну, конечно, она же сама никогда не любила…
Снова и снова прокручивая в голове ссору, я глотала чай — чашку за чашкой; к последней заварка так посветлела, что на дне виднелся кусочек сахара. Подошла официантка, спросила, не принести ли чего-нибудь еще. Уходить не хотелось, поэтому после внимательного изучения меню я заказала отбивную котлету: во-первых, ее долго готовить, во-вторых, она стоит всего семь пенсов.
Ожидая заказ, я решила облегчить свои душевные терзания — переключить мысли с Роуз на Саймона. В результате начала думать об обоих.
«Безнадежно, — вздохнула я про себя. — Каждый из нас троих обречен на пожизненные страдания».
Вскоре принесли отбивную — маленький темный островок посреди белого моря фарфора. Кто бы подумал, что бывают такие крошечные котлетки! Ела я очень медленно, даже веточку петрушки, включенную в стоимость, сжевала. Официантка положила на стол счет и решительно унесла тарелку. Неторопливо доцедив бесплатную воду, я сочла за лучшее уйти. Нужно только оставить официантке чаевые… Я открыла сумочку.
В жизни не забуду этот миг. Кошелька не было.
Я судорожно перевернула все содержимое. Ничего. Кошелек остался в вечерней сумочке Роуз, которую она одолжила мне к платью. Лишь в карманчике для расчески отыскался шершавый фартинг.
Меня пробрал озноб, я почувствовала себя больной. Свет вдруг начал слепить, гул в зале — раздражать. Люди превратились в бесплотные видения.
«Спокойно, спокойно… — проговорил внутренний голос. — Ты можешь все объяснить управляющему. Назовешь свое имя, адрес и оставишь в залог что-нибудь ценное».
Только ничего ценного у меня не было: ни часов, ни драгоценностей, ни пальто, ни шляпки… Сумочка потерта донельзя… Может, оставить туфли? Да уж, и правда, дикая мысль.
«Он увидит, что ты — приличная девушка, и поверит на слово», — убеждала я себя. Кстати… а похожа ли я на приличную девушку? Немытые волосы. Зеленое платьице, такое яркое и дешевое на фоне лондонской роскоши и сдержанности расцветок… Да еще пояс привязан к ошейнику Элоизы. Едва ли мой внешний вид улучшал положение.
«Ну не вызовут же полицию из-за чайничка чая с жалкой котлеткой», — продолжала рассуждать я… И вдруг похолодела: без денег ведь не только счет не оплатишь, но и до вокзала не доедешь! Допустим, я сумею пройти несколько миль пешком, но Элоиза вряд ли выдержит переход.
А обратный билет?!
Тоже остался в сумочке. Я окончательно упала духом.
«Без помощи не обойтись».
Только где ее взять, эту помощь? В фойе ресторана есть телефонные будки, но я скорее умру, чем позвоню в квартиру. Кроме того, звонок втянет Роуз в неприятные объяснения. Мне вдруг вспомнилось сообщение Стивена: полностью в твоем распоряжении… Но имею ли я право будить Фокс-Коттонов в два часа ночи?
Пока я мысленно с собой спорила к столу подошла официантка и выразительно на меня посмотрела. Что же делать? Времени на раздумья не осталось.
Так и не притронувшись к счету, я поднялась со стула.
— Я кое-кого жду… Но он опаздывает. Придется позвонить, — пролепетала я. — Пожалуйста, оставьте за мной столик.
Элоизе не понравилось, что ее будят, но уйти без собаки я не рискнула; к счастью, она была слишком сонная — обошлось без лая.
— Мне надо позвонить, — сказала я кассиру.
Девушка внимательно проследила за мной взглядом до самой будки.
Внутри стояла адская духота, да еще Элоиза привалилась к ногам, словно накрытая мехом печка. Я медленно листала справочник в поисках номера Фокс-Коттонов.
Неожиданно до меня дошло: телефон-то платный!
«Однажды ты посмеешься над этим приключением, — стиснув зубы, сказала я себе, — еще как посмеешься! До коликов».
И бессильно привалившись к стене, разревелась. Слезы пришлось быстро осушить — носовой платок вместе с кошельком остался в сумочке Роуз! Я в отчаянии уставилась на ящик для пенсов. С каким удовольствием я бы его распотрошила, если б знала как!
«Господи, пожалуйста, сделай же что-нибудь!» — вырвалось у меня из самого сердца.
Какая-то неведомая сила быстро подняла мою руку вверх и нажала на кнопку «Б». В ладонь выпали монетки. «Ты знала», — сказал внутренний голос. А следом в памяти всплыли слова викария о молитве, вере и торговом автомате.
Срабатывает ли вера заранее? Неужели из-за одного моего намерения помолиться кто-то забыл вытащить не пригодившиеся деньги? Но если чудо произошло благодаря молитве, почему бы кнопке «Б» не выдать мне целый фунт? Тогда я не тревожила бы Стивена.
