Он сжал зубы так, что на щеках вздулись желваки. Для него явно было непереносимо такое положение, когда Марлена отчитывает его как мальчишку.
— Я ежемесячно представляю лучшие в издательстве цифры по заключенным договорам. Я вынужден буду обговорить с господином Винтерборном ваше отношение ко мне и безосновательность ваших придирок.
— Если из этих цифр вычесть количество аннулированных договоров с рассерженными и обманутыми клиентами, они не покажутся слишком высокими. Кроме того, я пришла к вам сейчас именно от господина Винтерборна. Он тоже придерживается мнения, что в вашем подразделении творится нечто неладное. Таким образом, это бросает тень и на мою работу. А я этого терпеть не намерена, прошу запомнить! — Марлена резко встала.
Лицо Бехштайна исказилось:
— Я ни минуты не сомневался, что господин Винтерборн придерживается вашего мнения.
— Что это значит? — удивленно спросила Марлена.
Однако он не собирался давать ей повода вступить в открытый бой и промолчал. Жалкий трус!
— Вы, видимо, собирались сказать, что господин Винтерборн согласен с моим мнением, потому что оно справедливо, правда?
— Вы правы. Именно это я и хотел сказать! — саркастически ответил он.
— Тогда мы с вами солидарны.
По дороге домой Марлена попала в пробку. Она обещала Андреа поужинать с ней и ее другом и вот опять опаздывает. Боже мой, вечно с ней приключается что-то, за что приходится извиняться! Иногда ей казалось, что вся ее жизнь заполнена этими извинениями. Она просила прощения у Андреа за то, что допоздна засиживается на работе, у матери — за то, что вновь пришлось отменить поездку к ней. Она извинялась перед друзьями, перед своей секретаршей — никогда не наступит время, когда она ни перед кем не будет виновата. Теперь ей было ясно, почему мужчины держатся за своих жен: чтобы всегда было кому подстраховать. Эта мысль логически приводила ее к заключению, что такого пассивного супруга, каким был Никлас последние два года их брака, она и не могла себе позволить. Ей бы подошел хозяйственный, домашний, по-матерински заботливый муж, но такие что-то нечасто попадаются. Даже в журнале «Эмма» время от времени появлялись объявления типа:
«Настоятельно требуется! Контактный, доброжелательный, любящий дом мужчина, умеющий готовить, для состоятельной, деловой женщины; в дальнейшем не исключается брак».
Следовательно, спрос налицо?
Марлена включила газ и тронула наконец машину с места. Все дело в этом ненастном дне, это он привел ее в такое раздраженное состояние. Разве ее жизнь — не предел мечтаний для большинства женщин? Она не связана никакими узами, и вместе с тем не одна. Все женщины мечтают об этом. Почти все. Или, по крайней мере, самые неглупые из них. Она живет в современной, со вкусом обставленной квартире, у нее есть домработница, у нее замечательные отношения и полное взаимопонимание с дочерью, есть чуткий и понимающий любовник — почему она вспоминает именно в такой последовательности? Она может располагать собой, допускать любые вольности и не нести никакой ответственности перед «хозяином и господином». Это не значило, конечно, что она пускалась во все тяжкие. Но не говорила «нет», когда мужчина нравился ей. В конце концов, людей привлекал не только ее интеллект. Интеллект при этом не играл особой роли, да и слушалась она голоса сердца, а не разума. В конце концов, мужчины сплошь и рядом оценивают женщин только по физическим данным, почему она не могла потребовать такого же права и для себя? Поэтому, заводя короткие интрижки, она в первую очередь интересовалась внешней привлекательностью своего партнера. Зачем останавливаться на жалком, малоинтересном экземпляре, когда всегда можно подыскать что-то получше? Итак, подытожим. Она является во всех отношениях удачливой, успешно продвигающейся наверх благодаря собственным усилиям женщиной. Чего же ей не хватает?
Романтики. Она улыбнулась, едва подумав об этом. Ибо у ее романтики было имя: Давид. Нет, она не была удачливой, по крайней мере в области чувств. Тут она потерпела полное фиаско со всеми своими феминистскими размышлениями и стройными схемами. Торжествовала любовь со своей страстью и живительной силой, со своей сердечностью, смешением понятий и чувств. Как сильная натура, она давно вычеркнула Давида Эриксона из своего сердца. Не скучала по нему. Ибо невозможно тосковать по тому, чем никогда не обладал, чего никогда не знал, для чего стал однажды лишь прибежищем на одну ночь. Любая женщина сгодилась бы для него в тот момент, чтобы вывести из двенадцатибалльного шторма ревности в более тихие воды. Как давно это было? Уже три года назад? Или четыре? Мнимая близость лишь отдалила его от нее. Как будто он случайно приобрел книгу, которую нельзя прочитать, так как она написана иероглифами. До этого перед ним хотя бы существовало некое понятие, потом же она стала для него тоже не более чем понятием — правда, совсем иного содержания. И этому понятию не суждено было перерасти в знание. Они словно поели вкусной сахарной ваты, что так любят дети. Это обманчивое впечатление: сначала рот полон сладости, а потом… не остается ничего, кроме клейкой пустоты. И зубной боли. Тогда какая же, к черту, романтика? Только потому, что со времени развода с Бернхардом она жила только рассудком, а не сердцем? Но и это не так: Никлас дарил упоение не только и не столько голове, сколько душе и телу. Разве не были упоительной романтикой те демонстрации и марши, то удивительное ощущение единения с другими людьми? Мы — народ, и мы бунтуем! Вдоль по улице, с плакатами в руках! А потом — приготовленное им спагетти, за которым следовал праздник тела. Бунт и секс всегда существовали рядом.
А теперь она одинокая женщина. Независимое существование. Это доставляло удовольствие. Особенно вначале. Она все так продуманно и правильно устроила. Чаепития в сумерках. Завтрак с шампанским в постель. Летние праздники на террасе под крышей. Она постоянно повторяла себе, как это великолепно, как она великолепна, она восхищалась собой, как популярная кинозвезда восхищается своим образом на экране. Она рассматривала свое положение сквозь призму собственных представлений о желаемом. Вот она — удачливая деловая дама, завтракающая со своей дочерью. Вот — изысканная любовница, перед которой почтительно склоняется респектабельный друг. Независимая женщина, делающая покупки с кредитной карточкой в руках. Беззаботная, одетая, как картинка, дама на прогулке с подругой.
Эта-то подруга, по имени Иоганна, и вывела ее из затянувшегося заблуждения и самолюбования.
— Меня тошнит от этой твоей возни, — сказала она как-то. — Ты что, записалась в общество неумеренного потребления красивой жизни? Ты и говорить стала, как голливудская дива.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
