– Поглядел как-то Хрольф Пешеход с высоты Царства Небесного на нас двоих – брата и меня – и сказал: «Почему это одному достанется в наследство вся Нормандия и титул герцога, а другому всего лишь захудалое графство Корбейль близ Дрё?» Решив, что это несправедливо, он попросил Господа, чтобы тот дал мне такие же рост и силу, как и у него. Бог согласился, но спросил: «А первому тогда что же?» На что мой прадед ответил: «Этот и без того не обижен».
– Ой, как замечательно и, главное, правдоподобно! – захлопала в ладоши Юдит.
– Признайся, Можер, ты, конечно, это выдумал? – снисходительно улыбнулась Вия.
– Черта с два! – воскликнул нормандец. – Если хочешь знать, об этом поведала мне тетка Кадлин.
– Но ведь ты сказал, это только соображение…
– Я сказал? Пустяки, я обмолвился. Это воспоминание, вот что это такое. Моя замечательная тетушка! А как она меня любит! Нет, решено, в самое ближайшее время навещу ее, говорят, она настоятельница какого-то монастыря близ Парижа, я забыл какого, у франков такие мудреные названия. Сейчас пойду спрошу у отца.
– Успеешь, лучше расскажи о Роллоне, ведь тебе наверняка известно что-то, чего не знает никто. Недаром же ты повсюду клянешься громким именем своего достославного предка.
– Он и в Руане клялся так же, как и в Лане, – махнула рукой Юдит.
– В самом деле? – всплеснула руками Вия, и обе рассмеялись.
– Во всяком случае, это лучше, нежели клясться мощами святого, которого никто и никогда в глаза не видел, или иконой Божьей Матери, которую неизвестный живописец писал лет двадцать тому назад со своей беременной жены!
– Можер! – вцепилась Вия в рукав нормандца, испуганно поглядев по сторонам. – Ты что, с ума сошел? Нет, ты когда-нибудь доиграешься. Слава богу, нас не слышала святая Церковь.
– Он у нас безбожник, – доверительно шепнула Юдит подружке, перегнувшись через ноги нормандца. – Однажды осенью, возвращаясь с охоты, мы заблу дились. Спустилась ночь, и никто не знал, куда ехать дальше. Тогда мы решили заночевать прямо в поле. Хотели развести костер, чтобы зажарить дичь, но не было дров. Зато близ дороги, которая вела по полю неизвестно куда, мы увидели большой деревянный крест. Кто его сюда поставил и с какой целью – одному богу ведомо. Можер тут же вырвал этот крест из земли и порубил мечом на части, потом развел костер. Мы поужинали и улеглись спать, а огонь горел всю ночь, согревая землю и отгоняя волков. На следующий день, когда мы уже отдыхали в замке, один монах, каким-то чудом узнавший о святотатстве, принялся стращать Можера геенной огненной и всякими муками в аду. Оказалось, это было распятие в честь одного из мучеников, которое одновременно являлось крестом в знак вечного мира. Можер махнул рукой и сказал, что мы должны презирать и проклинать эту деревяшку, которая причинила Иисусу столько страданий, а мы ей поклоняемся. Тогда монах пообещал донести об этом случае и этих богохульных словах епископу. Недолго думая, мой деверь взял монаха за шиворот, поднял и сказал ему: «Ага, святоша, я вижу, как ты задыхаешься, ворот сдавил тебе кадык. Не волнуйся, осталось недолго. Когда твоя рожа посинеет, закатятся глаза и вывалится язык изо рта, я отпущу тебя, а потом, ночью брошу твое тело вниз со стены голодным псам». Монах взмолился о пощаде. Можер предложил ему следующее: «Поклянись всеми святыми, которые тебе известны, что рта не раскроешь об этом кресте». Монах в испуге стал что-то бормотать, но, внезапно побледнев, обмяк. Мы с Розой, моей сестрой, закричали, что бедняга, кажется, отдал богу душу. «В самом деле? – спросил мой деверь. – Ну что ж, ему же хуже, мог бы назвать всего двух-трех и остался бы в живых». И отпустил его одежду. Монах грохнулся на пол. Пока мы втроем стояли и думали, как нам поступить с телом, монах зашевелился, открыл глаза и поднялся. «Ну как, приятель, сладко ли на том свете? – захохотал Можер. – Может быть, желаешь туда вернуться? Тогда продолжай считать своих великомучеников, но знай, ты уже стоишь к ним в очередь». Монах испуганно закрестился и забормотал молитвы. Тогда Можер сгреб его в охапку и выкрикнул в самое лицо: «Довольно басен! Я от них устал. И запомни: нарушишь клятву – отправишься туда же, куда воздеваешь глаза, только на этот раз я возьму тебя не за одежду, а за шкуру, потом приподниму и вытряхну тебя из нее. А если возникнут затруднения, я надрежу ее кинжалом в тех местах, где она плохо будет отходить от мяса. И уж после этого, святоша, тебе не очнуться, как нынче». Он не успел еще договорить, как бедный монах, закатив глаза, грохнулся в обморок прямо у наших ног. Но не умер, мы видели его потом. Епископу он, конечно же, не пожаловался, а, увидев Можера, всякий раз бледнел до смерти и дрожал, как лист на ветру.
Вия смотрела на нормандца и, вздыхая, качала головой. Когда рассказ закончился, сказала:
– Местное духовенство тоже не жалует твоего деверя. Епископ пеняет ему, что он редко ходит в церковь, а монахи вообще считают исчадием ада.
Можер повел плечами:
– Я не держу на них зла, пусть тешатся. Пока же у меня есть счет лишь к двум святошам, в чем я дал клятву покойному королю. Настанет время, доберусь до них.
– Ну, это будет еще не скоро, а сейчас мы хотим послушать тебя, – напомнила Юдит. – Расскажи о своем славном предке, ты обещал. Как вышло, что он высадился на берег Франции?
– Хрольф был одним из трех сыновей норвежского ярла, вассала короля Харольда. Один сын погиб в битве с викингами, другой подался в Британию, а Хрольф с такими же охотниками за приключениями, как и он сам, отправился завоевывать новые территории на юго-запад. Возможно, норманны и проплыли бы мимо земли, которую однажды увидели на горизонте, как вдруг их драккар, царапнув обо что-то днищем, дал течь. Норманны тотчас повернули в сторону суши. И все обошлось бы, если бы течь с каждым мгновением не увеличивалась. В конце концов в днище разверзлась дыра, и корабль стал тонуть, когда до берега оставалось уже недалеко. Воду пробовали выгребать, но не успевали, отверстие было столь велико, что в него смог бы пролезть человек. Норманны стали молиться своим богам, моля, чтобы усилился ветер и их судно поскорее выбросило на сушу, но ничто не помогало. Драккар погружался все глубже, и норманны, облаченные в тяжелые доспехи, затянули уже прощальную песню. И тут Роллон бросился к этой пробоине и, упав навзничь, закрыл ее своим телом, только лицо его выглядывало из воды. И он крикнул тогда, чтобы быстрее откачивали воду, а гребцы дружнее работали веслами. К радости норманнов, шлемы которых то и дело мелькали в воздухе, вода остановилась, а потом стала уменьшаться. Наконец показалась и вся голова Роллона в шлеме с рогами, а потом и его тело, и драккар пошел быстрее. В конце концов лодка ткнулась носом в песчаный берег и замерла. Люди были спасены! Они подняли вождя и отнесли на сушу, где тотчас развели костер, чтобы он мог согреться и обсушить одежду. Затем они вернулись к лодке, поглядели на отверстие и ужаснулись. И возблагодарили Одина за то, что он дал их вождю такой огромный рост и ширину в плечах. Будь он таким, как все, – и им не избежать смерти. А Роллон, когда согрелся и вновь надел кожаный панцирь с металлическими бляшками, вынул меч из ножен, вонзил его в землю и сказал: «Отныне это будет наша земля и отсюда пойдет наш род!» Этот меч потом вытаскивали втроем. Вот каков был мой прадед, от которого пошли герцоги Нормандские! И я, сын Ричарда, горжусь, что являюсь потомком славного воина Хрольфа Великана.
